Алексей сделал покупку и полетел к столяру. Тот сидел у окна, уже выпивши по случаю хорошей погоды. Алексею он обрадовался.

— Ну и молодец ты, паря! И на самом деле крылья смастерил! И пол-литра мне в клюве принес!

Затем он ощупал крылья и попросил дать ему полетать на них.

— Простите, Михаил Андреевич, крыльев дать вам сейчас не смогу, — сказал Алексей. — Вы сейчас выпивши немного, а у меня здесь электронно-бионический тормоз. Человек в состоянии опьянения взлететь на этих крыльях не может. Зато он не может и разбиться.

— Тоже хорошо! — воскликнул Михаил Андреевич. — Умная голова у тебя!.. А какой потолок у них?

— Около двухсот метров.

— Н-да, — протянул Табанеев, — потолок подкачал... Но ты не горюй, ты все равно важное изобретенье сделал.

Как теперь известно, именно в этот день вечером Алексей Возможный сделал в своем дневнике следующую запись: «Помимо того, что сокола жалко, нет вообще ощущения большой радости. Быть может, радость — это вид энергии, а неисчерпаемых источников энергии нет. Много радости расходуется на самое ожидание радости — и вот, когда мы приходим к цели, цель эта нас не так уж и радует».

Несколько ниже он пишет: «Я чувствую себя человеком, долго искавшим клад и наконец нашедшим его. Да, я откопал сундук, на крышке которого написано: «Здесь миллионы». Я взломал сундук и там нашел миллионы. Но это — не золото. Увы, это бумажные деньги. Они давно утратили хождение и заменены другими денежными знаками. Я не могу раздать их людям — они им не нужны. Они порадуют только коллекционеров (которые, впрочем, тоже люди). Клад найден слишком поздно».

Как мы теперь знаем из воспоминаний современников, в самом эпицентре открытия — в селе Ямщикове — создание крыльев не вызвало большого шума. Это и понятно: в селе этом Алексей Возможный был своим человеком, его считали добрым малым, слегка чудаковатым, и изобретение им крыльев восприняли как проявление безвредной (но и бесполезной) чудаковатости.

Но затем, хоть Алексей никак не рекламировал своих крыльев, слухи о них кругами пошли от его родного села к соседним селам, к городкам, к городам. И чем дальше уходили слухи, тем более они видоизменялись. Через несколько дней распространилась легенда о некоем летающем человеке, который похитил из райпо и унес под крыльями ящик хлебного вина. По другому варианту, этот летающий человек был вовсе и не человек, а морально разложившийся десантник-инопланетник с летающей тарелки, и похищал он не спиртные напитки, а деньги чистоганом. Были и иные варианты, еще более странные. Но у всех этих слухов было нечто общее: всюду указывалось конкретное место, где происходят чудеса, — село Ямщиково.

Поэтому вскоре из одного небольшого города, отстоящего недалеко от Ямщикова, в село это был направлен многосторонний журналист Леонид Могилан, чтобы выяснить все на месте и опубликовать в газете корреспонденцию, разъясняющую суть дела и пресекающую ложные домыслы.

Когда-то Леонид Могилан сотрудничал в одной центральной газете, но оттуда был за что-то уволен и переехал работать в ту небольшую газету, о которой идет речь. Здесь редактор полюбил его за свежесть стиля. Так, Могилан никогда не употреблял слова «нефть», а всегда писал «наше черное золото»; никогда не говорил «хлопок», а всегда — «наше белое золото»; а вульгарное слово «пушнина» он заменил образным выражением «наше мягкое золото». Кроме того, хоть жил он всегда в городах, но считался знатоком сельского хозяйства и иногда даже сочинял стихи и песни на сельхозтему. В поэзии он почему-то подражал дореволюционной поэтессе Мирре Лохвицкой. Об этом свидетельствует хотя бы его «Сельская вакхическая»:

Так как Ямщиково было селом и находилось в сельской местности, то туда был направлен именно Могилан. Через два дня в газете появилась его статья, которая называлась «За крыло да на солнышко!». Она начиналась так:

В таком духе был написан целый подвал. Кончалась статья возгласом: «А не пора ли ударить по крыльям гр. А. Возможного!»

Вскоре эта отрицательная статья сделала свое положительное дело. В самом деле, напиши Могилан статью хвалебную — она могла бы пройти незамеченной. Положительная статья не требует ответа, а отрицательная требует. Она немедленно была обсуждена на районном собрании почтовых работников и признана грубо заушательской и искажающей факты. В одну из центральных газет было послано письмо за многими подписями. Вскоре в Ямщиково прибыл столичный корреспондент, а через три дня в его газете появилась не очень большая, но весомая заметка, которая называлась «Оглоблей по крыльям». В ней рассказывалось о том, что периферийный изобретатель-практик, сконструировавший крылья для письмоносцев, подвергся грубым нападкам в местной печати. Вместо того чтобы морально поддержать Алексея Возможного, Л. Могилан, не разобравшись в сути дела, обрушился на него с нелепыми придирками в своей технически неграмотной статье.

Вслед за тем в Ямщиково приехала известная журналистка Нина Антитезова. В толковой и дружественной статье она поведала широкому читателю об Алексее Возможном и его изобретении. Статья называлась «Сельский Дедал».

В Ямщиково потянулись корреспонденты, фотографы, репортеры, телевизионщики и киношники. Представитель массового научно-популярного журнала «Техника — каждому» уговорил Алексея послать чертежи и техническое описание крыльев в Бюро изобретений. Алексей последовал доброму совету — и вскоре получил авторское свидетельство. (См. главу 3.)

Затем Алексей Возможный сделал вторую пару крыльев. Эти крылья он принес в свое почтовое отделение, чтобы ими могли пользоваться письмоносцы. Крылья вполне оправдали себя. Пошли осенние дожди, дороги к некоторым отдаленным деревням стали труднопроходимыми, но доставка почты шла без помех. Почтальон, отправлявшийся в дальнюю деревню, брал крылья и летел над дорожной грязью и болотами. Иногда ими пользовались и врачи, а также лекторы, летавшие в глубинку. Эти крылья лежали, всегда готовые к употреблению, на специальной полке в почтовой конторе. Их прозвали «дежурными крыльями».

Вскоре, зайдя в сельский клуб, Алексей увидал там свежий номер стенгазеты, где помещен был новый рисунок Андрея Рокушева. Рисунок тот изображал сельского письмоносца. Он бодро летел на крыльях, а на шее у него висела сумка, из которой торчали письма и газеты. Внизу можно было прочесть четверостишие уже известного нам сельского поэта: