В принципе мысль Сидора Сидоровича о внедрении фантастики в быт показалась мне заслуживающей внимания, но некоторые из предложенных им правил показались мне трудновыполнимыми. Этими сомнениями я поделился со своим собеседником, и тот ответил, что любой волевой человек при желании может выполнить эти правила даже с превышением. Он добавил, что, к сожалению, есть на Земле противники межпланетных контактов и они-то и вставляют палки в колеса. Несколько раз его уже водили из магазина в милицию и хотели возбудить судебное дело! Но он преодолеет козни недругов!

Однажды Сидор Сидорович пригласил меня к себе. До этого в комнате у него я не бывал, и теперь, войдя в нее, сразу почуял, что фантастика здесь просто внедрилась в быт. Пол был покрыт толстым слоем мусора; комнаты своей хозяин не подметал и даже наоборот — в дни дежурств по квартире заметал в нее мусор из коридора. Стекла окон были закрашены черными чернилами. Трехламповая люстра торчала из пола, выключатель же находился под потолком; включая и выключая свет, Сидор Сидорович каждый раз пользовался приставной лестницей. Фотопортрет хозяина аккуратно висел на стене вниз головой.

Прежде чем приступить к разговору, мой собеседник предложил мне стакан чаю с солью, а также смесь арахисовой халвы с маринованными кильками, но я от угощения отказался, тактично сославшись на слабый желудок. И, вообще, вся эта межпланетная обстановка произвела на меня несколько подавляющее впечатление. У меня даже промелькнула дикая и недостойная мысль: а что, если Сидор Сидорович немножко не в себе?

Но вскоре хозяин комнаты поделился со мной одной интересной идеей, к осуществлению которой он хотел привлечь и меня. Он исходил из того, что инопланетники читать по-нашему не умеют, поскольку у них все наоборот. Поэтому к их прибытию надо подготовить несколько книг, переписанных так, чтобы все слова в них читались наоборот, — тогда гости смогут их понять. Для начала старичок предложил перевести на межпланетный язык «Уголовный кодекс», «Поваренную книгу» и «Оказание первой помощи при несчастных случаях», а в дальнейшем приступить к переводу Большой энциклопедии. Говорил он так убедительно и напористо, что я откинул свои сомнения и решил принять посильное участие в этой переводческой работе. Обрадованный моим согласием, Сидор Сидорович выделил мне большую общую тетрадь в красивом дерматиновом переплете и вручил «Поваренную книгу». Сам же он взялся переводить «Уголовный кодекс», так как практически уже был знаком с этим кодексом.

В тот же вечер я приступил к переводу. Открыв тетрадь и одновременно книгу, на первой странице тетради я написал большими буквами:

Затем я начал переводить первую главу, где речь шла о супах и борщах. Работа шла медленно, каждое слово давалось мне с трудом, но в минуты сомнений меня вдохновлял пример моего талантливого брата, который не щадит себя для науки. За неделю я перевел восемнадцать страниц.

Но труд мой пропал даром.

Однажды Сидор Сидорович сказал мне, что до сих пор он недостаточно последовательно делал все наоборот и что теперь он решил усилить прорыв в космос. В этот день, собираясь в баню, он вместо мыла взял с собой кусок фасованного сливочного масла, на ноги надел две старые шапки-ушанки, тщательно прикрепив их проволокой; ботинки же привязал к голове. Поверх прочей одежды он, поскольку стоял теплый майский день, натянул свою шубу, в которой когда-то морозными ночами охранял дровяной склад. Увидя его в таком одеянии, я посоветовал ему идти к бане переулками, где меньше прохожих.

Увы, старичок космист не вернулся в свою квартиру. Придя в баню, он, чтобы усилить прорыв в космос, пошел не в мужское, а в женское отделение. Моющиеся женщины, увидев мужчину, да еще в таком странном обмундировании, подняли панику. Сидору Сидоровичу все же удалось пробиться в парилку и взобраться на полок, но оттуда его силой направили в психбольницу. Однако через месяц лечения его отпустили, сдав под расписку родственникам, которые и увезли моего собеседника в Мелитополь.

Соседи по квартире, помня мои дружеские отношения с выбывшим жильцом, стали поглядывать на меня с опаской. Очевидно, они подозревали, что и я начну внедрять фантастику в быт. Чтобы на время избавить их от своего присутствия, я устроился в одну геолого-разведочную экспедицию.

Наша геологическая экспедиция работала в горах Кавказа, а базировались мы в небольшом горном ауле. В мои обязанности входило готовить пищу, а также выполнять разные вспомогательные работы. В помощь мне был придан местный горец, парень по имени Орфис. Он был способный и старательный работник и к тому же хорошо говорил по-русски.

Однажды началась сильная гроза с ливнем, и продолжалась она целый день. После этого одна из наших поисковых групп, состоящая из трех человек, не вернулась в срок на базу, и от нее не было никаких вестей. Группа эта работала в дальнем ущелье, и возникло опасение, что с людьми случилось какое-нибудь несчастье.

Так как пропавшая группа в день, когда застала ее гроза, должна была находиться уже на обратном пути на базу, то точного ее местонахождения никто не знал. Поэтому было решено послать две спасательные группы в разных направлениях. В основную спасательную группу вошло три квалифицированных геологоразведчика во главе с опытным проводником. Вторая группа, на которую возлагалось меньше надежд, составилась из меня и из Орфиса, ибо он отлично знал родные горы. Когда я добровольно попросился на это дело, то опасался, что меня, ввиду выполняемой мной работы, не отпустят, однако меня отпустили довольно охотно. Среди остающихся послышались даже грубые намеки на некачественное приготовление пищи и высказывания насчет того, что люди хоть ненадолго отдохнут от моей стряпни.

Взяв рюкзаки с консервами и медикаментами, мы с Орфисом вышли в северо-западном направлении и долго шли долиной, а затем мой вожатый круто забрал влево, и мы начали карабкаться в гору. К вечеру вышли мы на зеленый луг, расположенный среди высоких гор. Здесь стояла такая тишина, что от нее даже ломило в зубах, как от холодной воды.

Вскоре на пологом склоне горы я увидал много серовато-желтых валунов, похожих на баранов. Среди них ходил человек и махал не то кнутом, не то палкой.

— Что этот человек там делает? — спросил я Орфиса.

— Это мой прапрадедушка, — ответил Орфис. — Он пасет камни.

— Бедный старик, — сказал я. — Раз он свихнулся, то ему надо оказать медицинскую помощь.

— Он не сумасшедший, — с обидой в голосе возразил мой спутник. — Он такой же здоровый умом, как и мы, только он очень старый. Всю жизнь он пас живых овец, а теперь ноги не те, и вот он пасет камни. Он не может жить без дела.

— Почему же он не спустится в долину?

— Он привык к высоте, в долину он не хочет. Мои родные сто раз упрашивали его сойти вниз. Много лет назад ему приготовили лучшую комнату в доме, всю в коврах, а он ни разу в ней не был. Зимой и летом живет он здесь, в шалаше, и спит на овечьей кошме.

— Может быть, его обидели? — спросил я.

— Какое там! Все полны к нему почтения, да и сам он любит родню. Но ему нравится жить здесь.

Мы подошли к человеку, пасущему камни, и почтительно поздоровались с ним. Это был глубочайший старик, но он не походил на ходячую развалину. Он был бодр и приветлив и быстренько сходил в свой шалаш за вином. Мы втроем сели на траву и стали поочередно пить вино из бурдюка, закусывая каким-то вкусным волокнистым сыром. По-русски старик знал плохо, но Орфис служил мне переводчиком, и я, воспользовавшись этим, изложил почтенному старцу свою краткую биографию, которую тот выслушал с интересом и сочувствием. Затем он передал мне через Орфиса, что все плохое — к лучшему и что скоро я найду ту, которой я предназначен и которая предназначена персонально мне. А перед этим я прыгну в пропасть, но в миг падения у меня вырастут крылья.