К концу года война выродилась в вялую резню, и разочарование начало расти по всему Западному фронту. Одна наступательная операция за другой проваливались, и командующие офицеры не могли смыть с себя позор, ибо им не удавалось сдвинуть дело с мёртвой точки. Какое-то время было много разговоров о первоклассных канадских частях и определённых тактических изменениях. После ещё одной заглохшей наступательной операции казалось: все заговорят о предателях и шпионах — традиционное извинение военной некомпетентности.

Что касается Грея, он думал о Зелле, невзирая на холод, грязь, воронки от снарядов, на тела убитых и на кровь.

Если бы только она держалась вдали от войны, если бы она держалась подальше и жила, подобно другим одиноким женщинам, собирая коврики для Красного Креста, сшивая бинты и занимаясь вязанием митенок! Если бы только она могла жить вдали от этого год или два, и тогда, возможно, даже такие, как Данбар, не обращали бы на неё внимания...

Данбар. В начале войны его дни были заняты чёрной работой. Ночи были хуже. В течение первого месяца он работал вместе с командой шифровальщиков Адмиралтейства, помогая налаживать связь моряков торгового флота, прикидывая промышленные возможности Германии и угощая ленчем иностранных представителей, которых никто больше не мог выносить. В свободное время днём он занимал себя телеграфными перехватами, а одинокими вечерами читал или прогуливался. Женщины продолжали избегать его.

Но к вопросу о Зелле Данбар вернулся не ранее конца октября. Он встретился с Саузерлендом в кингстонском ресторанчике, в месте, не вызывающем подозрений, где никто из важных персон не обедал. Шёл дождь, и Данбару было холодно. Газеты выходили с заголовками о бедствиях на море, но Саузерленда больше интересовали местные происшествия.

Он говорил о деле подозреваемого в шпионаже в пользу Германии, недавно застреленного при попытке скрыться от ареста. Подозреваемым, точнее подозреваемой, была женщина, и очень молодая, но более всего Саузерленда беспокоила нехватка — нехватка тактических активов. Он также расстраивался из-за Специального отдела, называя его деятельность идиотской.

   — Вы не думали поднять этот вопрос у Каммингса? — спросил Данбар.

Саузерленд покачал головой:

   — Вы ещё не поняли? Мы не осуществляем разведывательную службу. Мы сокрушаем шпионов. Мы должны предоставлять материал для заголовков, чтобы умиротворить домашний фронт. Пусть мамочка и папочка знают: генерал невиновен, что их сыночка разнесло на кусочки... это всё из-за проклятого шпиона.

   — А что насчёт министра?

   — Министр — дурак. Видите ли, я не знаю, что сказали вам, но на фронте дела идут нехорошо. В лучшем случае мы просто удерживаем линию фронта, но даже и тогда потери ужасающие. А покуда люди Вальтера Николаи сужают круги вокруг нас, никто и пальцем не собирается шевельнуть.

   — А что девушка?

Саузерленд пожал плечами:

   — Девушка — очень мелкая рыбёшка.

   — Но мы могли бы использовать её. Возможно, она поведала бы нам кое-что. Знаете, вы должны постараться увидеть всего осьминога, одного из тех чудовищных существ, мозг которого находится в Берлине, а щупальца раскиданы повсюду, и агенты — это присоски. Если у нас есть хоть какой-нибудь шанс, мы должны последовать вдоль одного из этих щупалец до начала. А сейчас у нас нет ничего, совсем ничего.

К этому времени дождь прекратился, и Саузерленду захотелось немного прогуляться, поэтому они пошли сквозь Квинсвей к Бейсуотеру и зашли в сады.

   — Суть дела в том, — сказал Саузерленд, — что, как я думаю, Четвёртый этаж мне сейчас не вполне доверяет... после Берлина и вашей чёртовой Маты Хари.

   — Вам не кажется, что это слишком резко? Ведь были указания — вы знаете это так же, как и я.

   — Я знаю только, что мне говорит Четвёртый этаж, а они не хотят слышать о Мате Хари.

   — А что насчёт Шпанглера?

   — Он в Мадриде, это не наша область.

   — Это нелепо...

   — Это политика, Чарльз. Кроме того, мы не можем позволить себе распылять силы.

Они вновь подошли к широким газонам, отсюда виднелся пруд, тот же успокаивающий вид, что и в первый вечер их встречи, когда они так же и почти в тех же выражениях обсуждали Зелле.

   — Она связана, Мартин. Я уверен, что она связана с Берлином.

Саузерленд посмотрел на него:

   — Тогда скажите это Специальному отделу. Они будут счастливы застрелить её ради вас.

   — Мартин, я серьёзно. Эта женщина — орудие в руках немцев.

   — Она в Голландии, Чарльз. Вы не слышали? Она живёт в Голландии.

   — Да, но сколько времени? Это моё мнение, понятно? Через какое время они опять пустят её в ход? В любом случае это не должно нам дорого стоить.

   — Что делать?

   — Следить за ней.

Саузерленд впервые по-настоящему улыбнулся за этот вечер:

   — Боже, она крепко зацепила вас, да?

   — Что вы имеете в виду?

   — О, думаю, вы знаете.

Данбар после этого очень пристально следил за ней — секрет, запертый в ящиках и шкафах, скрытое дело, ведомое в свободные ночные часы. Он начал просматривать прошлые заметки в поисках чего-то упущенного или забытого. Затем он отнёс её имя — только одно из дюжины других — к иностранным резидентам. Наконец (и копия этого официального заключения всё ещё существует в британских архивах) он осторожно спросил французов, запрашивая наблюдение, не должна ли она появиться?

Сначала ответ был разочаровывающим, но Данбар, каким бы он ни был в других отношениях, как наблюдатель был терпелив. Очень терпелив. Чтобы ночи проходили повеселее, он вернулся к прошлым бумагам, бегло проглядывая их, будто старый фотографический альбом. И действительно, там было несколько фотографий: профиль, тайком снятый на расстоянии, крупный план, возбуждающий воспоминания, противоречивые эмоции. В конце напряжение начало сказываться красными следами вокруг глаз и пустым, измученным взглядом. Но в этот период каждый работал очень упорно — только бы оправдать своё существование и не попасть в чёртовы окопы.

К концу января бдительность Данбара была вознаграждена. Это официальное донесение также всё ещё может быть отыскано в британских архивах. Оно имеет подпись капитана Жоржа Ладу из Второго бюро и, таким образом, эффектно отмечает его вступление в эту историю. Документ содержит хронику пребывания Зелле в Париже в середине декабря, снабжённую примечаниями и резюме. Упоминался и Грей; также маркиз де Бофор и безымянный лейтенант, с которым она познакомилась в поезде. Тут не содержалось ничего, явно наводящего на подозрения, но Данбар был уверен, что отыщет связи... тем или иным способом.

Данбар провёл большую часть этих двух дней, вчерне набрасывая свой план для Четвёртого этажа, и ещё один день, ожидая аудиенции у Мэнсфилда Каммингса. Шла первая неделя февраля — ужасное время для Британской секретной службы. Более дюжины агентов уже были потеряны между Цюрихом и Балканами, а эльзасская сеть явно разгромлена в пух и прах. Тот период был ещё и временем внутреннего раздора и особенно ожесточённой междоусобицы с командами Адмиралтейства.

В такой обстановке Данбар выложил свой первый особый план относительно Маты Хари. Был блёклый день, и Каммингс выглядел плохо. Окна во избежание сквозняков были плотно закрыты, и в кабинете стояла невыносимая жара. Войдя в него, Данбар застал Каммингса склонившимся над каминной решёткой, под пиджаком надет потрёпанный коричневый кардиган из тех, которые ему вязала сестра.

   — Я могу предложить вам чай, — сказал он, — но отвратительный. Мэнди в отпуске, а новая девушка безнадёжна. — Затем, выпрямившись, со своей водянистой улыбкой: — Я прочёл вашу петицию.

   — Да, сэр.

   — Итак, расскажите мне о ней, Чарльз. Расскажите мне об этой Мате Хари.