— Что же, сэр, едва ли у меня есть что добавить... Я думаю, она связана, и мне бы просто хотелось иметь возможность попробовать...

   — С пятью тысячами фунтов моих денег, да?

   — Да, сэр.

На стене висели несколько новых карт — Северной Атлантики, Рейнской долины, ряд фотографий реки Соммы.

   — По сути, я только прошу некоторой административной свободы... и небольшой штат служащих.

Каммингс улыбнулся, перейдя от камина к своему столу:

   — Вы знаете, Чарльз, я, может быть, и недалёкий, но я понимаю, когда кто-то пытается накрутить мне хвост.

   — Сэр?

   — Я говорю о вашем маленьком танце с лягушатниками.

   — Если честно, сэр, я только пытался...

   — Немного поиграть с огнём? Превратить её в настоящую тему дня?

   — Я уверяю вас, что...

   — А затем, я полагаю, вы довальсируете до военно-морского флота с вашим походом на Мату Хари, верно? — Он перешёл к окну, задумался, уставившись на соседние крыши. — Мне это не нравится, Чарльз. Мне это ни капли не нравится. Если вы хотите навести справки о ней, почему бы вам просто не поспрашивать — вместо того чтобы пытаться добиться политической поддержки?

   — Сэр, это не входило в мои намерения.

   — Нет, конечно нет. Вы только пытаетесь сберечь немного моего времени. — И погружаясь в кресло: — Видите ли, если вам так сильно нужна эта женщина, я, очевидно, не могу встать на вашем пути. Только, пожалуйста, держитесь в пределах. Вокруг нас и так достаточно истерии.

Хотя он продолжал пристально наблюдать за ней, но теперь он был вынужден делить её с остальными. В последующие четыре недели по мере того, как Мата Хари становилась признанной и принимаемой во внимание темой, влияние Данбара расширялось. Он дважды встречался с Адмиралтейством, затем вновь с Жоржем Ладу в Париже. Он стал довольно популярным в Специальном отделе и в прочих, которые традиционно не доверяли Каммингсу.

Всё же не ранее седьмой недели и встречи с Мартином Саузерлендом Данбар вновь приступил к оперативной работе. К этому времени он приобрёл немалый авторитет, а поэтому в его встрече с Саузерлендом присутствовала напряжённость.

Встреча произошла на набережной в Челси, где Саузерленд проводил своё очередное бесполезное наблюдение. Было около часа ночи, и стоял промозглый холод.

   — Я полагаю, вы пришли получить мой технический блестящий совет, — сказал Саузерленд.

Он выпил виски, и глаза его сделались угрюмыми.

   — На самом деле это о Зелле.

   — Конечно, это о Зелле. Все эти дни о Зелле. Вы сделали её предметом разговоров целого города.

Он вновь отхлебнул из своей фляжки, и они стали прохаживаться по дорожке мимо грузовых доков и пустырей. В конце концов они достигли пешеходного мостика, откуда открывался вид на брошенный дом у воды.

   — Ничего на самом деле не изменилось, — сказал Данбар. — Мне только дали власть приглядывать за делом.

   — Но скоро вы, несомненно, получите мандат от министра. Видите ли, Чарльз, я слышал о том, что вы делаете — вроде бы незначительная болтовня в коктейль-барах, выпивки в Адмиралтействе. Ещё говорят, вы имели большой успех в Ярде.

   — Есть доказательства, Мартин... женщина и вправду, кажется, связана с разведкой.

   — И поэтому вы превратили её в свой промысел. — Он нахмурился, услышав под собой шуршание крыс. — Так что же вам нужно?

   — Она только что провела шесть интересных недель в Париже. Сейчас она возвращается в Амстердам...

Саузерленд пожал плечами:

   — Что с того?

   — Поэтому я хотел бы, чтобы вы поговорили с вашим тамошним человеком. С тем еврейским парнем.

   — Эмилем Фаустом? Он съест вас живьём.

   — Я не хочу управлять им. Я лишь хочу с ним поговорить, заручиться его поддержкой... в незначительном вопросе.

   — Вы ему не понравитесь, Чарльз. Вы ему нисколько не понравитесь. Кроме того, у него нет времени.

   — Это займёт только час, самое большее — два.

Саузерленд вновь извлёк фляжку и обнаружил, что она пуста.

   — Вы знаете, это начинает становиться грубой игрой. Мне очень не хотелось бы напоминать, не хотелось бы задевать ваше болезненное самолюбие, но всё действительно становится довольно некрасивой игрой... Сначала она унизила вас, бросив ради Рудольфа Шпанглера. Затем та кутерьма в Берлине, и теперь вы, по-видимому, собираетесь вести свою собственную войну против неё — и всё без малейших твёрдых доказательств.

   — Что ж, Мартин, в этом всё и дело. Фауст — единственный, кто может добыть нам доказательства.

   — Нам, Чарльз? Нам? Поговорите с ним, если хотите, но я пальцем о палец не ударю ради этого... понятно?

Данбар и в самом деле понимал... особенно таких, как Мартин Саузерленд, парней, которые стремятся извлечь выгоду из столкновения противоречий.

Если говорить о значении или выучке шпионов во время Первой мировой войны, то Эмиль Фауст намного опередил своё время. Тогда как большинство британских агентов были второпях обученными любителями и в основном занимались наблюдением за перемещением войск и тому подобным, Фауст укрепился в разведывательном аппарате германской разведки в Голландии. Он был «кротом» (агентом, внедрившимся в иностранную разведку) задолго до того, как изобрели этот термин. Говоря точнее, он служил помощником по оперативным вопросам Карла Г. Крамера, управляющего берлинской резидентурой и директора информационной службы. Как голландец с германским и с британским прошлым Фауст также пользовался довольно значительной свободой и, следовательно, периодически появлялся в Лондоне.

Худой человек, с угрюмым выражением лица, но с мягким голосом, странно привлекательный, обычно одевавшийся как представитель богемы, он был бойцом и независимым оперативником, что, безусловно, раздражало даже самых опытных офицеров, ведущих дела.

Данбар встретил Фауста в пятницу вечером, холодным вечером с туманом и висящим в воздухе дождём. Фауст сошёл на берег предыдущей ночью и, по-видимому, собирался остаться и на выходные. Немцы предполагали, что он встретится в Портсмуте с агентом для инструктажа. Данбар, однако, нашёл его в безопасном доме далеко от канала Регента.

Там прислуживала экономка по имени Лилли, так надоевшая Фаусту, что он отослал её прочь. В камине горел огонь, но стены, казалось, поглощали тепло. Когда Данбар вошёл, Фауст сидел за столом в полутьме.

Никаких любезностей, обычных между агентом и ведущим офицером, не было: не последовало ни предложения выпить (хотя бутылка скотча стояла в буфете), ни вопросов об общих знакомых. Фаусту явно не нравилось вторжение Данбара, и он хотел, чтобы тот убрался как можно скорее.

Он начал с того, что сказал: Саузерленд уже объяснил, что нужно, — а затем пустился в общие описания усилий германской разведки в Амстердаме. Он был совершенным наблюдателем, не привносящим в дело ничего от себя, только фиксируя то, что сам видел и слышал. Его голос звучал ровно, как всегда, но он не смог удержаться от улыбки, когда описывал сердечный приступ у германского военного атташе.

По большей части Фауст говорил о Крамере и его голландском аппарате. Он сказал, что в подчинении у Крамера находится семнадцать мужчин и женщин, а оперативный бюджет рассчитан на 25 агентов. Крамер, однако, едва ли преуспел в вербовке и половины от этого количества: пенсионеры, которым платили несколько золотых в месяц, чтобы они наблюдали за берегом, ночной портье в отеле “Европейский”, один или два знакомых из кабаре возле Торбекеплеин. Помимо поддержки этой довольно жалкой сети, Крамер беспокоился о своём положении в Берлине. Он также постоянно давил на Фауста, чтобы тот снабжал его женщинами.

Когда Фауст закончил, он отправился к буфету за бутылкой скотча. Первый стакан он выпил быстро, как бы для того, чтобы забыть дурной вкус, затем налил ещё один и вернулся к столу.

   — Мне интересно, не могли бы вы рассказать немного о женщинах Крамера? — спросил Данбар. — Я имею в виду, существует ли определённый тип, который его привлекает?