— Более или менее.

   — И спал со мною?

   — Если есть необходимость.

   — Женился на мне?

Он встал и подлил в её стакан джина, наполнил свой. Вновь послышались звуки с реки: лязг баржи, крики уток, тихий плеск весел.

   — Всё было подстроено, — сказал он. — Ничто с того момента, как ты выехала из Амстердама, не должно было происходить случайно.

   — И на кого, они считают, я работаю?

   — На Шпанглера... На Крамера...

   — Но я даже не виделась со Шпанглером. А Крамер... я думаю, он больше всего хотел переспать со мною.

Она стянула с руки браслет и принялась крутить его на столе. Они всё ещё не включали свет, но Грей и в темноте чувствовал её усталость.

   — Если они думают, что я работаю на немцев, почему тогда Ладу понадобилось посылать меня в Амстердам?

Браслет казался золотисто-синим.

   — Ладу просто старался доставить тебя сюда.

   — А зачем им понадобилось, чтобы я была здесь?

   — Чтобы я мог вступить в действие. Держать тебя под наблюдением.

   — Но почему ты?

   — Потому что я твой самый близкий друг.

Она заснула ненадолго, а он смотрел на неё из кресла, покуривая сигареты и потягивая джин. Раз или два он услышал, как она прошептала чьё-то имя или фразу, — но не мог разобрать. Когда она наконец проснулась, он стоял у окна. Она не сказала ни слова, но он почувствовал её взгляд.

   — Ты когда-нибудь видела Темзу? — спросил он.

   — Нет.

   — Это неплохая река, но на Сену не похожа. Лучше всего она в сумерках или на рассвете, но не ночью.

Она выскользнула из постели, накинув на плечи старое пальто. Послышался отдалённый звон колокольчиков, затем гудок очередной баржи.

   — Почему они отослали меня обратно в Испанию? — спросила она.

   — Потому что они считают, что ты приведёшь к людям, которые их интересуют.

   — Предполагается, что ты едешь со мною?

   — Да.

   — Чтобы шпионить?

   — Верно.

   — Заниматься со мною любовью?

   — Маргарета, послушай. Мы поедем в Испанию, проведём несколько недель в номере; я буду писать свои донесения, и наконец они поймут, что ты невиновна. Вот почему я взял на себя это задание. Чтобы помочь тебе доказать, что...

Она позволила пальто соскользнуть с плеч. Даже её неосознанные жесты были совершенными. Даже будучи в темноте, она двигалась, как танцовщица.

   — Ники, но как ты можешь быть уверен, что я согласилась сотрудничать с Ладу не потому, что я германская шпионка? Как ты можешь быть уверен, что я, как только мы достигнем Испании, не предам всё и вся?

   — О, Бога ради, Зелле, стань взрослой. Это не игра. Это — глупо, но ещё и опасно. Эти люди, уверяю, воспринимают себя серьёзно. Они смертельно серьёзны. Это — их жизнь. Теперь, пожалуйста...

Она, улыбаясь, отмахнулась от него:

   — Ники, Ники... Я играла в жизнь, как в игру, сколько себя помню. Так я живу и так выживаю. Ты, несомненно, можешь понять это...

Он подождал, пока она заснула, прежде чем спуститься в вестибюль. Если не считать ночных портье, никого не было. Он позвонил от конторки Саузерленду, представляя, как тот лежит в полудрёме на кушетке в своём кабинете, окружённый пустыми кофейными чашками и обрывками бумаг, касающихся Зелле.

   — Это я.

   — Да, где вы?

   — А как вы думаете?

Он мысленно увидел, что Саузерленд уже сидит, худой человек с синяками под глазами от недосыпания.

   — Как идут дела?

Грей мгновение колебался.

   — Прекрасно.

   — Нет непредвиденных трудностей?

   — Всё идёт прекрасно.

   — Есть что-нибудь, что бы вы хотели мне сейчас сообщить?

   — Нет.

   — Она обсуждала свои планы относительно Испании?

   — Она намерена ехать, если вы это имеете в виду.

   — И вы будете её сопровождать?

Грей вновь заколебался и представил себе, как Саузерленд с телефонной трубкой, всё ещё прижатой к уху, нащупывает зажигалку.

   — Да. Я собираюсь ехать с ней.

   — Тогда послушай меня, Ники. Нам необходимо видеть её в Мадриде. Вы понимаете? Если вообще она может принести нам какую-нибудь пользу, то только в Мадриде. Кроме того, именно там немцы столь активны.

   — Да, я понимаю. Мадрид.

Он должен был постоянно напоминать себе... если не он, будет кто-нибудь ещё. И конечно, это давало ему возможность оставаться рядом с ней.

Когда он вернулся в номер, она по-прежнему спала: её волосы на подушке казались тенью, одна рука свисала с постели. Перспектива казалась ясной, но после часа работы углём и карандашом он всё ещё не мог воспроизвести в точности это совершенство.

Чёрт её подери.

Шла зима 1916 года. Первого декабря они поднялись на борт «Арагьи», направлявшейся из Ливерпуля к испанскому берегу. Старый корабль в скором времени будет годиться только для грузовых перевозок. Каюты, однако, оказались достаточно чистыми, и носильщики выглядели предупредительными.

Когда корабль отходил от берега, они с Греем оставались внизу, попивая виски у цинковой стойки. Как только миновали гавань, они вышли на палубу, где было холодно и пусто.

   — Мы должны оставить прошлое позади, — сказала она ему. — Ты понимаешь, о чём я говорю?

Он попытался прикурить сигарету, но ветер задувал огонёк спички.

   — Я думаю, да.

   — Мы уже не те люди, что были вчера, и завтра, вероятно, станем другими. Мы только что встретились, и все, кого мы знали прежде, погибли на войне.

Пока она говорила, она стягивала кольцо с пальца. Наконец, освободившись, она вдавила его в ладонь Грея.

   — Вот. Брось в воду.

Он повертел кольцо в руках. Простая полоска золота с большим брильянтом.

   — Что это, Маргарета?

   — Подарок того мальчика. Брось его за борт.

   — Ты уверена?

   — Да.

   — Но оно должно стоить...

   — Бросай.

Из-за стелющегося тумана и брызг они так и не увидели, как кольцо упало в воду. Скорее показалось, что оно исчезло в воздухе через мгновение после того, как покинуло руки Грея.

   — Теперь пойдём со мной.

Когда они добрались до каюты, она велела ему сесть на кровать. Занавески над иллюминаторами были задвинуты, и потому мягкий свет походил на вечерний. Звуки тоже убаюкивали — гудение турбин внизу, негромкие голоса испанцев наверху.

   — Помни, — сказала она ему. — Мы только что повстречались. Мы ничего друг о друге не знаем. Не знаем даже фамилий.

Она раздевалась медленно, методически, стоя перед ним на расстоянии вытянутой руки. Она оказалась тоньше, чем в его воспоминаниях, но тем не менее такой же.

   — А ещё мы немного побаиваемся, — прошептала она. — Знаешь, кругом германские субмарины. В любой момент может ударить торпеда, и море, сокрушая всё, ворвётся через борт.

Она взяла его руку и крепко прижала к своей левой груди. Ей всегда нравилось соприкосновение их кожи.

   — И оба мы не занимались любовью долго-долго, поэтому мы чуть не уверены в себе.

Она опустилась на пол у его ног, положила голову ему на колени. Он пропустил её волосы сквозь пальцы и закрыл глаза. Она дрожала, когда его губы скользнули вдоль её позвоночника и ниже — к гладкому бедру. Она лежала очень тихо, но он почувствовал, как её груди поднимаются и опускаются, прижимаясь к его груди с каждым вздохом. Её холодные бёдра тоже подрагивали, когда она положила его руку на свой живот.

   — И мы заблудились, — прошептала она. — Это совсем другое. Мы совершенно заблудились.

Потом они отдыхали, не обращая внимания на колокол, зовущий на коктейль, и смех в переходах. Было темно, и она рядом с ним опять походила на тень. Он даже не слышал её дыхания.

Внезапно из ниоткуда:

   — Расскажи мне о Чарльзе. Как он сейчас выглядит?