Беккер все еще находился в радиопередвижке и анализировал записи с похорон.
— Мы можем прямо здесь посмотреть фотографии? — спросил Еннервайн.
— Без проблем, — сказал Беккер. — Я сейчас переведу изображения в компьютер.
На экране появились ландшафтные снимки, развилки дорог, странной формы деревья, маркированные придорожные столбы. Перед экраном сидело трое разочарованных сотрудников.
— Позовите, пожалуйста, Холльайзена, Николь. Пусть он это посмотрит. Он знает, где сделаны эти снимки, я не очень хорошо разбираюсь в этой местности.
Беккер, Шваттке и Еннервайн молчали, как перед этим Вонг. Они видели уже перед глазами газетное сообщение:
Курьезная новость — (dpa) Один китайский турист захотел насладиться Баварскими Альпами и сделать несколько фотографий, но тут комиссар уголовной полиции Николь Ш. (24) приняла его за долго разыскиваемого преступника. Он обнажил нож для устриц, она достала свой служебный пистолет. При последующей погоне она упала в открытую могилу и получила при этом травму, сейчас она переведена на службу во внутренних органах в Франкен. Он, несмотря на это, снова приедет в Форальпланд, сказал китаец приветливо.
— Алло, шеф.
Холльайзен был у телефона. И он был сильно взволнован.
— Сейчас он вообще с ума сойдет.
— Кто?
— Куница.
— Как вы сказали? Куница? О какой Кунице вы говорите?
— Только что пришел факс из Австрии. Из жандармерии сразу же после границы. Туда явился мужчина с повинной, и жутко действует на нервы тирольским коллегам. Он утверждает, что совершил все покушения здесь в городке.
— Это нам кажется знакомым.
— Да, это, вероятно, симулянт. Необычное в этом: он пишет такие же признательные письма, как и наш Куница. И почерк: вертикально и строго направлен вперед, верхние края мерцают, как будто бы горят, как говорит всегда фрау доктор.
— Как далеко это отсюда?
— Полчаса.
— Я еду туда с Марией.
Фрау доктор мчалась как угорелая вдоль маленькой проселочной дороги, которая вела из курорта в Федеральную землю Тироль. Еннервайн заставил ее вести машину, так как он якобы забыл свои очки. Он никогда в жизни еще не носил очки. Хотел только уклониться от роли водителя. Приступ его акинотопсии во время вождения мог закончиться смертельно. До этого времени он не предполагал, что поездка через границу с Марией Шмальфус может быть, по меньшей мере также опасной. Когда они приехали к жандармерии, комиссар вышел из машины, обливаясь потом.
— Ехать с мигалкой мне очень понравилось, — сказала Мария. — Все слева и справа разлетаются в стороны, свободный проезд для свободных граждан, в этом что-то есть.
Дежурный жандарм поздоровался с ними.
— Добро пожаловать господа из дружественной страны! Наверняка у вас найдется свободное местечко в машине? Этого земляка вы можете сразу забирать обратно, он так надоедает нам, что терпеть больше нет сил!
— Вы его арестовали?
— Он дал пощечину одному из моих коллег.
— Тогда мы вначале на него посмотрим.
Это была камера с решеткой, и непрошеный гость сидел спиной к посетителям. Он исписал все стены, он исписал потолок, он исписал пол, и везде было написано: Комиссар Еннервайн — помогите мне!
— Я гаупткомиссар Еннервайн. Приехал по вашему желанию. Повернитесь, пожалуйста, я хочу с вами поговорить.
— Вы один, господин комиссар?
Голос показался Марии знакомым. Очень знакомым.
63
— Его замечательно похоронили, цитриста Беппи! — сказал Вилли Ангерер в кондитерской «Крусти». — Тут действительно ничего не скажешь. Я даже встретил внучку Рууд Биргера.
— Рууд Биргер? Так это же тот норвежец, — предположил стекольщик Пребстль. — Который выиграл Олимпийские игры-1936?
— Неподражаемый стиль прыжка. Смотрите-ка…
Изобразить Рууд Биргера с вытянутым вверх задом было одним из высших достижений искусства Ангерера. Ему аплодировали. Затем снова все помянули покойного.
— За цитриста Беппи!
— За величайшего Верденфельского музыканта после Рихарда Штрауса!
Все чокнулись, в булочной было полно народу, здесь был священник, бургомистр заглянул ненадолго на маленькую кружку пива, Харригль, конечно, тоже был здесь, старший преподаватель Ронге купила себе булочки Highway-to-hell (в форме маленькой цитры), слесарь Большой тоже был здесь; а аптекарша, магазин которой находился напротив, закричала:
— Это была очень хорошая надгробная речь, господин священник. Такая положительная и духовно возвышенная, как никогда. Честно вам скажу — такую прекрасную проповедь я от вас никогда не слышала!
Священник кисло-сладко улыбнулся.
— Если честно признаться, — сказал он, — проповедь писал не я, а полицейский психолог.
— Ах, очень жаль, господин священник.
— Кстати, о психологе, — сказал капитан пожарной команды, — а где собственно Манфред?
— Да, я уже не видел его несколько дней.
— Может, у него большая очередь в его практике?
Все прыскали от смеха. Знали, что у Манфреда Пенка в его вновь открытом кабинете медитации по прошествии уже больше одного года вообще не было ни одного клиента. Даже расставшаяся по-доброму супружеская пара не завернула к нему, ни один наивный глупец, имевший проблемы в отношениях, или упрямый спорщик не обратился к нему за профессиональной помощью. (И это было неудивительно: на этих широтах все запутанные дела решались в своих четырех стенах, здесь держали занавески задернутыми и не ходили по домам со своими проблемами.) Все знали, что Пенк никогда не был специалистом по конфликтным ситуациям, консультантом по вопросам катастроф или психологом бундесвера, как он всегда рассказывал. Каждому в кондитерской и в городке было ясно, что он никогда ничего не улаживал. Его принимали — О великодушная Бавария! — как симпатичного фантазера, какие встречаются в каждом городе. Каждый знал, что он зарабатывал себе на жизнь тем, что помогал то одному, то другому крестьянину в хлеву или какой-нибудь хозяйке на кухне.
Но в данный момент Манфред Пенк находился в штрафном изоляторе маленькой австрийской жандармерии сразу же после границы. Он показал на стену перед собой. Комиссар Еннервайн — помогите мне! — можно было прочесть там четко и драматично. Потом он медленно повернулся. Он был небрит, у него были круги под глазами и растрепанные волосы. Пенк выглядел плохо.
— Что ты делаешь здесь? — спросила Мария растерянно.
— Вы знаете этого человека? — спросил Еннервайн.
— Да, конечно. Это мой сокурсник. Я знала, что его забросило в курортный город. Но я не знала, что… — Она обратилась непосредственно к Пенку. — Скажи-ка, ты в своем уме! Ты заставляешь нас мчаться сюда, в то время как мы…
— Мария, возьмите себя в руки!
— Но это ведь правда! У нас в данный момент много других дел, чем заниматься этим чокнутым!
— Прошу, господин комиссар! — закричал Пенк. — Помогите мне! Кто-то преследует меня. Я в большой опасности. Я играл с огнем, но сейчас не могу его погасить.
— Почему это вы в большой опасности? — спросил Еннервайн спокойно. — Вы здесь в участке дали пощечину полицейскому. Почему?
— Меня не воспринимают всерьез!
— Какое вы имеете отношение к покушениям?
— Прямое! — кричал Пенк. — Прямое! Прямое! Я могу вам все доказать! Поэтому я и просил позвать вас.
— Так, он просил нас позвать, — иронизировала Мария. — Как милостиво с его стороны!
— К покушению на цитриста я не имею никакого отношения. Я не тот человек, который совершает убийства. Но сейчас это случилось, поймите! Женщина мне угрожала…
Еннервайн терял терпение. Он резко выдохнул и сделал взволнованное движение рукой.
— Знаете, сейчас все это звучит как-то слишком запутанно. Сначала вы отрицаете то, что вы совершили убийство. Но в следующий момент вы говорите, что вы его совершили…
