В новогодний день он развернул свой инструмент в потайной ВИП-ложе лыжного стадиона; там у него было постоянное приглашение, уже много лет, поэтому и нынешние новогодние соревнования по прыжкам с трамплина невозможно было представить без сопровождения на цитре. Его гонорар был солидный, но за это он был обречен на сохранение молчания.

Он был известным и популярным у сильных мира сего, и какой-нибудь Тикон, Крез или Альфа фотографировался с ним, как в некотором роде с талисманом. Цитрист Беппи утверждал, что они с тем и с другим на ты, но его истории не были такими уж достоверными, многие рассказы были заимствованы или являлись выдуманными воспоминаниями чрезвычайно богатого воображением музыкального ума. А если к этому добавлялась пара кружек пива, то его шутки и вовсе переходили в область фантастики. Очень часто он рассказывал историю, как во время новогодних соревнований по прыжкам на лыжах играл для папы римского альпийские Gstanzln (частушки), как говорится папе от Беппи. Якобы после этого понтифик пригласил его в Рим, и якобы он поехал туда и жил во дворце Кастель Гандольфо.

— Да ну? Что ты там играл?

— Да что я там играл: конечно, Highway to hell, и было очень весело!

Совсем отмахнуться от этой истории тоже было невозможно, так как в упомянутое время цитрист Беппи действительно на неделю уезжал, но другие говорили, что в это время он отсыпался после большой попойки недалеко от Лермоса.

В этот Новый год цитрист Беппи играл на цитре в ВИП-ложе, но недолго, так как произошел несчастный случай.

— Премьер-министр был там, Беккенбауэр, Жак Рогге, Марианна и Михаэль — да все. И еще одна пара, которую я сейчас не могу назвать.

— Ах, ладно, скажи!

Но цитрист Беппи помнил о своем обещании. Видные гости носились как ненормальные, и его вежливо попросили подождать снаружи, пока не позовут.

— Да они тебя просто вышвырнули! — орал стекольщик Пребстль, который приходил сюда всегда со своей супругой.

Та добавила:

— А о самом несчастном случае ты ничего не услышал?

Нет, он ничего не слышал, сидел спиной к окну и играл как раз Schenkt man sich Rosen in Tirol («Когда в Тироле дарят розы…»), да еще в A-Dur, для чего требуется концентрация, а когда он играл Mir winket neues Liebesglück! («Меня ждет новое счастье любви»), то, наверное, и произошло несчастье.

— Но я предполагаю… — сказал маленький музыкант, — я слышал несколько обрывков разговора. Говорилось что-то о дефекте материала и не том сплаве, и глава фирмы по производству лыж, который тоже там стоял, побледнел и бормотал что-то вроде: «Как нарочно, сейчас, перед котировкой акций на бирже, и такое несчастье».

— Я не знаю, правильно ли называть это несчастным случаем, — снова вмешался Ангерер Вилли. — Я много раз смотрел картинку по телевизору. Я не верю в дефект материала. Сейчас я знаю, как это произошло.

— И как же это произошло?

— На самой высокой точке взлетной кривой у него сорвало правую лыжу…

— Может, это все же был сильный порыв ветра? — прервал его Манфред Пенк, психолог с высшим образованием, который недавно открыл практику по медитации и разрешению конфликтов на курорте и якобы клиентов у него было в избытке.

— Нет, — продолжил Ангерер, — лыжа двигалась так, будто в нее что-то ударило, что — на видео не видно, потому что оно очень маленькое.

— Может быть, маленькая птичка? — предположил кто-то.

— Как тогда в Оберстдорфе в 1959-м? — прошептал другой.

— Или Скво-Вэлли, в 1960-м? — добавил третий.

Некоторые подсмеивались. Вот придурки, подумал Ангерер. Полные болваны, такие профаны, не имеющие абсолютно никакого представления о прыжках с трамплина на лыжах, они бы от страха в штаны наложили, если бы оказались там наверху. Но вслух он сказал:

— Нет, у меня совсем другая теория.

— Внимательно слушаем.

Вначале все было спокойно, некоторые ухмылялись украдкой, перед ними как-никак был старший лесничий, но потом кое-кто прыснул, и, наконец, булочная «Крусти» наполнилась таким диким смехом, что Ангерер, лесничий, охотник из Курпфальца, встал оскорбленный, швырнул на стол деньги за съеденное и выпитое, закинул на плечо чехол с ружьем и вышел, не стараясь бесшумно закрыть дверь. Только Манфред Пенк, в некотором роде ученый, специалист по конфликтам, встал, чтобы пойти вслед за ним и успокоить его. Но когда он вышел на улицу, Вилли Ангерер уже скрылся из вида. Психолог откинул голову назад и вдохнул мягкий зимний воздух.

Вилли Ангерер все еще был в ярости. Он пошел в местный полицейский участок и дал там показания. Дежурил как раз полковник полиции Иоганн Остлер, добродушный, но добросовестный чиновник, семья которого еще со времен римлян жила в Талькесселе. Остлер знал здесь каждый камень. Он терпеливо печатал на машинке чрезмерно эмоциональные рассуждения Ангерера (компьютер опять сломался), и именно эти рассуждения утром следующего дня попали в заголовки местных газет.

Женщина в кожаном головном уборе осторожно наклонилась над краем скалы и осмелилась посмотреть вниз в бурлящее и пенящееся щелеподобное ущелье. Вообще-то это был всего лишь маленький ручей, но он был зажат в ущелье, из-за таяния снега чудовищно вздулся и разыгрывал бурный поток, могучий каскад доисторических расточителей воды. Древесные щепки беспорядочно перекатывались через узкие препятствия, образуя то там, то здесь запруды в человеческий рост, чтобы еще более яростно свергнуться в альпийский каньон. На скалу снова швырнуло горбатый бук, поваленный молнией и сброшенный в ущелье, щепки взлетели вверх прямо до женщины в кожаной шляпе. Как ей попасть на другую сторону каньона? Во всяком случае, перепрыгнуть через пропасть было невозможно. Вдруг на ее плечо легла большая мускулистая рука. Сильная рука, которая могла и повалить. Она не испугалась, а спокойно обернулась, так как узнала эту ухватку. Это был капканщик, молчаливый и степенный человек, который уже несколько часов шел с ней одной дорогой, но не сказал и двух слов. На нем был широкий пояс из телячьей кожи, на котором была закреплена набедренная повязка и ножные латы из камыша. Все спутники были одеты подобным образом, у одних была еще накидка из молинии для защиты от дождя, на других — шапка из шкуры белого медведя.

Капканщик поднял руку и молча показал в направлении вверх по реке. Там наверху, на берегу махали руками и кричали еще двое из их маленькой группы: девушка с шакальим лицом и юноша, который нес огненную губку. Они взволнованно показывали на растрепавшийся пеньковый канат, протянутый над ущельем и закрепленный неотесанными деревянными колышками. Его длина составляла примерно три или четыре прыжка серны и не вызывала доверия. Но им всем нужно было на другую сторону через яростно клокочущую пропасть; здесь, на этой стороне страшной трещины на коже изумительного пейзажа предгорья Альп, они не были в безопасности. Капканщик, крупный и сильный парень, грациозно наклонился над краем пропасти. Все заметили, что он дрожит. Он обхватил грубую веревку из пеньки, пропитанную темно-бурой смолой, закрыл глаза и пробормотал короткую молитву святому Би-мора-боро, доброму богу и спасителю в беде, жившему по другую сторону солнца. Наконец, капканщик собрал все свое мужество и поскользил на животе в сторону шатающегося моста. Десять крепких захватов, и он уже добрался до середины. Местами уже первые тонкие волокна рвались, и колышек, на который была переброшена петля на другом берегу, угрожающе нагибался. Капканщику удалось добраться до края ущелья, он схватился рукой за один из свободно свисающих корней, который показался ему достаточно крепким, подтянулся на нем, выбрался наверх и, изможденный, упал на мокрую холодную землю. Позади себя, там на другой стороне, он услышал радостные крики своих спутников.