— …и стоит все это десятки тысяч денег налогоплательщиков, — продолжил Еннервайн мысленно.
Гизела спрыгнула и висела в воздухе почти как один из великих прыгунов. Было удивительно смотреть на это, даже для не специалистов по технике, трудно было представить, как это можно заставить кучку колесиков и железа, — ах, простите, Гизелу, — мешок с болтами, совершить такой прыжок, которым мог бы гордиться любой спортсмен. Ну ладно, несколько очков с нее сняли бы наверняка, за дрожание и размахивание руками, за не очень безупречную позу, за не совсем человекоподобную угловатость. А сейчас, когда она была на самой высокой точке, у нее сорвало правую лыжу, ржавое духовое ружье внизу пальнуло, и из-за этого она полностью сошла с пути. Полностью. Гизела сдалась. Она еще посылала поток данных измерений на наземную станцию, затем она направила свое движение к неизбежной нулевой точке.
И даже видавший виды инженер из команды Беккера отвернулся и подумал об Оге Сёренсене. Соответствующие телевизионные кадры были еще слишком живы в памяти.
— Кто-нибудь знает, как у него дела? — спросила Николь Шваттке. — У бедного датчанина?
— Точно никто не знает, — ответил Еннервайн. — Во всяком случае, допрашивать его еще нельзя.
На самом деле Оге Сёренсен, до которого отсюда было рукой подать, все еще был без сознания, его мысли все больше и больше уходили в изначальные извилины мозга. В поисках Тора Оге склонился с серой в яблоках лошади Галлтопп и спросил Тёкхильду, проводницу, и она показала ему своей жилистой рукой на покрытый лесом холм вдали. В палате по-прежнему булькало, пищало и трещало, и Оге (или остатки Оге, так как великан с пилой для распиливания костей уже сделал свое дело) был не один. Маленькая женщина, стоявшая сейчас в палате, была также одета в зеленовато-голубую одежду, начиная с кокетливой операционной шапочки и до простых сабо, она очень была похожа на ангелов в зеленовато-голубой одежде, но по ней сразу было видно, что она не была ни врачом, ни сиделкой. Она наклонилась над Оге, и между пыхтением аппарата для искусственного дыхания и пищанием ЭКГ она разговаривала с лежащим без сознания, который сейчас скакал по Кригальду, лесу забвения. Маленькая женщина разглядывала его лицо и прикасалась к нему кончиками пальцев. Затем она повернулась и что-то делала со шлангом для вливания. Это было кишечное вливание, которое поступало непосредственно в желудок и таким образом обеспечивало искусственное питание. Маленькая женщина открыла баночку фирмы «Тапперваре» и набрала шприцем немного полужидкой каши. Она немного помедлила, воткнула шприц в шланг и выдавила в него красноватое содержимое, пока шприц не опустел.
13
Дорогой господин комиссар,
сколько писем я уже написал, и не отослал. Отправлю ли я это письмо, одному Богу известно. Я часто спрашиваю себя, что вы делаете с таким письмом. Откладываете ли его сразу в сторону — потому что ведь ничего еще не произошло? Действуете ли строго согласно служебным инструкциям? Или сразу отдаете его на рассмотрение своей команде?
Но сейчас о продолжении моих действий. Я как раз занимаюсь одним делом, которое представляется мне довольно интересным, чтобы мы могли заняться им оба. Это относительно редкое, но тем не менее стабильное правонарушение с большим резонансом, и при хорошей подготовке оно могло бы доставить удовольствие обеим сторонам. Слово, которое для этого существует, некрасивое, оно звучит прямо-таки грубо, многие недобросовестные работники и дилетанты пытались браться за него, но только слегка разбрызгивали кровь. Я хочу сделать это поэлегантнее, поверьте мне, господин комиссар. Поэтому вы должны дать мне еще немного времени, вам ведь все равно ничего другого и не остается, но я обещаю вам: дело того стоит.
До скорой встречи, с наилучшими пожеланиями из — я повторю еще раз: Грайнау — Ваш (в скором времени) преступник.
14
Никто не пел Do not forsake те, oh ту darling! («Не оставляй меня, мой дорогой!»), но тем не менее уже было двенадцать часов дня, и комиссар Еннервайн собрал вокруг себя детективов. Все поместились в одной закусочной палатке, которую лыжный клуб им любезно предоставил. Но не было ни выпечки в форме звездочек с корицей, ни глинтвейна, зато Людвиг Штенгеле, самый старший по званию в команде, выставил на деревянный стол целую кучу пластиковых пакетиков с разным содержанием и надписями.
— Какие результаты? — спросил его Еннервайн. — Кажется, у вас была неплохая добыча.
Штенгеле не был в таком восторге.
— Да, неплохая, но в результате не совсем удовлетворительная. Мы нашли всего пятнадцать пуль от пистолета, в различных местах, разбросанных по территории. Я думаю, если получше поискать, то можно найти еще больше.
Еннервайн только бегло взглянул на них. Он не был из тех, кому доставляло удовольствие только по виду пуль от пистолета делать выводы о биографии стрелка.
Находки все равно еще будут исследоваться в лаборатории. Но Беккер уже стоял у стола и с лупой наклонился над пакетиком. Здесь не хватало только еще войлочной охотничьей шляпы.
— Интересно, очень интересно, — бормотал он и приподнял один пакетик. — Эта пуля здесь совсем заржавевшая, наверное, она пролежала десятки лет. Она от пневматического ружья и, должно быть, влетела во что-то очень крепкое. Видите, как она сплющена? И другие вот…
Беккер не очень спешил. Шерлок Холмс за это время уже распутал бы три дела, победил бы двух Мориарти.
— …тоже по меньшей мере трехмесячной давности, — завершил свою мысль Беккер.
— Ни одна не была выпущена недавно?
— Нет, определенно нет, но мы исследуем это поточнее.
— У меня вопрос, Беккер, — сказал Еннервайн, — только на тот случай, если лыжа не появится, а мы все же найдем пулю, которая была выпущена в Новый год. Сможем ли мы в таком случае доказать, что она попала в такую доску, как эта?
Еннервайн показал на лыжу для прыжков, которую им предоставил представитель фирмы по выпуску лыж.
— Конечно, мы сможем это доказать, это не вопрос. Но для этого нам потребуется пуля.
— Тогда мы попросим подкрепление, — предложил Штенгеле, — и обыщем еще раз всю территорию.
— Затраты мне представляются слишком большими, — сказал Еннервайн. — Нам придется перекрыть всю территорию на несколько дней, может быть, даже окружить рвом, и все это из-за какого-то неопределенного подозрения. Знаете, что это означает для такого ориентированного на туристов курорта, как этот? Пресса разорвет нас, бургомистр сожрет нас. Если бы речь шла о жизни и смерти, то я бы сразу с этого начал. Но при данных обстоятельствах…
— Я подобрала все находки, которые похожи на щепки от лыжи, — сказала Николь Шваттке, когда наступила пауза. Она высыпала на стол груз еще из нескольких пакетиков, где можно было увидеть перья, винты, шарниры и другую мелочь. Все это было найдено вдоль лыжни Сёренсена.
Еннервайн кивнул представителю всемирно известной фирмы по производству лыж, единственному гражданскому лицу здесь, на месте происшествия. Он подошел к столу и покачал головой:
— Нет, на первый взгляд я не смогу обнаружить ни одной детали с той модели, с которой прыгал Сёренсен. Мне нужно бы было все посмотреть еще раз повнимательнее. Но…
— Что, но?
Представитель всемирно известной фирмы по производству лыж поднял с полицейского рождественского базара пакетик побольше, и глаза у него засверкали.
— Это кусок пружинного крепления Френелли, которое изготовлялось еще в пятидесятые годы. Кстати, абсолютно ненадежное, с ним было три смертельных случая, тем не менее — чудо немецкой послевоенной инженерной техники. Можно мне его взять себе?
— Это все вещественные доказательства, — проворчал Штенгеле.
