— Молодец, правильно отгадала, — тихо Стас ей ответил. На руки взял и назад в кроватку отнес.

— Чего это с ней? — Кикимора сквозь сон спрашивает.

Но Стас только обнял ее крепко и в плечо поцеловал.

— Спи, спи, — говорит. — После все объясню.

Но наутро отругала его супруга всё-таки. Кто ж на ночь детям загадки загадывает.

Уехала вскоре Василиса Прекрасная из леса Заповедного, и вновь Кикимора вовремя домой возвращаться стала. Только дети все равно сказку на ночь требовали. Пришлось Стасу новые истории сочинять, и набралось их со временем на книжицу целую.[161] Духи лесные часто ее детишкам почитать брали, соседям своим нахваливая. И Стаса с тех пор не только Поэтом, но и Сказочником прозывать начали.

А еще сорока-белобока весточку на хвосте принесла. Дом Красоты Кикиморы Василиса Прекрасная лучшим признала. Решили по этому поводу празднество домашнее устроить. А Анюта стих целый сама сочинила.

Как-то ночью Кикимора рядом со Стасом лежала. Голову ему на плечо положила и рассказ о делах дневных слушала.

Играл он с детьми в мяч на поляне да замешкался чуток.

А тут Анюта и кричит:

— Папа, бросай скорей!

Вдруг чувствует Стас, плачет супруга его. Слезы женские не всегда от горя случаются, а потому прижал он только жену к себе крепко и убаюкивать принялся.

— Совсем как маленькую девочку, — прошептала Кикимора и тихо заснула.

Много с тех пор зим и лет над лесом Заповедным прошелестело, но жили они долго и счастливо и друг друга берегли.

И здесь уже другая книга начинается.

А этой конец пришел.

Посадил дед репку, и выросла репка большая — пребольшая.

И надо ж такому случиться, мимо огорода его черт с бесом шли.[162]

— Репку видишь? — Щасвернус у Пшелты спрашивает.

— Ну, вижу.

— Спорим, что пока тащить будут — переругаются все.

— Давай, — согласился Пшелты.

Залез бес на плетень, а черт на овощ пристроился.

Пришел дед репку рвать. Вцепился в ботву, тянет — потянет — черт крепко держит. Почесал старый бороду и бабку на помощь звать отправился.

А у той с утра зуб разболелся, и оттого тихая она сегодня была.

Встали рядком: дедка за репку, бабка за кушак дедов. Тянут — потянут — кушак лопнул.

Тут бы и наброситься старой на деда, что повязь для рубахи непрочную взял. Но только бок ушибленный потерла и внучку звать пошла.

Внучка быстро дедку с бабкой построила и руководить принялась.

Дедка за репку, бабка за дедку, внучка за бабку — дергают размеренно.

Тут бы возмутиться старшим в семье, что молодежь ими командует. Ан нет, тянут покорно, вытащить не могут.

Позвала внучка Жучку, чтоб не скучно было. Тянут — потянут — на лапу собаке наступили.

Тут бы заскулить ей жалобно да тяпнуть за ногу первую подвернувшуюся. Но нет. С пониманием отнеслась и за кошкой отправилась.

Что деется, черт понять не может. Враги вечные в одной упряжи стоят. Обиды покорно сносят, друг за дружку держатся.

И решил он к средству последнему прибегнуть — мышку серую подпустить. Кошка за мышкой бросится, Жучка за кошкой, внучка — за ними обоими. Глядишь, и переругаются все.

Только мышка вдруг позади всех пристроилась.

Плюнул черт в сердцах и репку на миг отпустил. Тут её на радость всем и выдернули.

— Ну что, проиграл, — торжествовал Пшелты.

Но не поверил черт, что без участия беса здесь обошлось, и сильно на него обиделся.

— А — а–а! А — а–а! — раздавалось из — за кустов.

Пшелты осторожно раздвинул ветки и увидел, как дятел нещадно долбит зуб Щасвернуса.

— А — а–а! А — а–а! — продолжались душераздирающие вопли, которые могли обозначать только одно. У черта поселился ужасный Кароез.

— Говорил я ему, чисти зубы после еды и дубовой настойкой прополаскивай, — пробурчал Пшелты. — Вот теперь и расплачивается дырками.[163]

Но страдания друга не могли оставить беса равнодушным.

Щасвернус, держась за щеку, плелся полоскать рот к целебному источнику, когда неожиданно наткнулся на колдующего над небольшим котлом Пшелты.

— А ежели тины болотной добавить да уксуса муравьиного, — бормотал бес, задумчиво глядя в бурлящую жидкость.

— Ты чего это делаешь? — с трудом выговаривая слова, спросил черт.

— Не мешай, — отмахнулся бес и ткнул пальцем в листочек, прикрепленный к березе.

«Кароез не пройдет!» — было написано на нем крупными буквами.

И на следующий день и еще через день черт заставал у источника ту же самую картину. Пока, наконец, повеселевший Пшелты не показал ему какое-то золотистое месиво.

— Готово, — торжествующе произнес он. — Теперь твои зубы будут надежно защищены. Но надо бы испытания провести.

Щасвернус сразу догадался, на что намекает его друг, и категорически отказался от роли подопытного кролика.

— Ладно, — почему-то быстро согласился бес. — Есть у меня одна идея.

Черт и бес ночью тихо подобрались к деревенскому курятнику и, намазав пастой Пшелты яйцо, спрятались под окнами избушки.

Пошла бабка с утра кур проведать и яйцо позолоченное сразу увидела. Хотела из него яичницу на завтрак приготовить, а оно никак разбиваться не хочет.

Уж чем только его не била. И сковородкой, и ухватом, и утюгом даже. Все без толку.

Шум услышав, дед ей на подмогу пришел. Вначале он по яйцу молоточком стучал, потом молот побольше из кузни принес и даже в притвор двери засовывал. Но только дверь сломал, а яйцо целёхонькое лежит.

Сели дед с бабкой на лавку, чего делать — не ведают.

Пшелты, на их глядя, руки довольный потирал и уже уходить собрался.

Но тут неизвестно откуда мышка взялась. Бежала она мимо, хвостиком махнула и яйцо со стола скинула. Разбилась скорлупа золотистая вдребезги, и белок с желтком весь на пол вылился.

— Эх, надо бы срок действия увеличить, — сказал совершенно не расстроившийся Пшелты и побежал обратно в лес к целебному источнику.

— Подожди, подожди, — начал лихорадочно думать Щасвернус. — Да за эту пасту Кащей что угодно отдать может. Это ж бессмертие гарантированное.[164] Три, пять, нет, двадцать… сто сундуков.

Глаза черта округлились, и он, позабыв о зубной боли, вприпрыжку понесся за бесом.

— А вот если Горыныча пламень — травой накормить, — задумчиво произнес Щасвернус, глядя на пролетающего вдали Змея, — и две головы назад развернуть. То сможет он от этого лететь быстрее?[165]

— Не, — не задумываясь, ответил Пшелты. — Третья голова тормозить будет. Она-то все равно вперед смотрит.

— Ну, а ежели и третью назад обратить? — не унимался черт.

— Так как же он дорогу-то тогда увидит?

— А мы ему чертенка на загривок посадим.

— Постой, постой! — опомнился Пшелты. — А зачем Горынычу это надобно?

— Как ты не понимаешь, — принялся объяснять Щасвернус. — В сражении воздушном победа тому достается, кто летает быстрее и забирается выше.