Соловьята в долгу не осталися и обидчице дружно ответили. А черти, не разобравшись, дев своих защищать бросились, так что завязалась у них вскоре потасовка не шуточная. И сильно бы гостям из леса соседнего досталося, если б лешие чертей за хвосты да рога не оттащили.

Поняли соловьята — не получилось у них с духами лесными подружиться, и опять в дремучестях родных ото всех отгородилися. А чтоб черти злопамятные врасплох не напали, ловушек, как отец учил, понаделали.

Сын князя Владимира, которого ещё Соловей-Разбойник по лесу дремучему гонял, после смерти отца сам князем стал.[61] Больше всего в жизни он охоту любил. Бывало, мчится с дружиной по лесам да полям, дороги не разбирая, и все, что на глаза попадается, подстрелить норовит. Дичи порой столько набьет, что гниет она, на подворье брошенная, и в землю её потом закапывают.

Духи домашние уж не раз образумить его пыталися, только не слушал он никого. И до того дошел, что волчат молодых поймал и на цепь посадил.

Порешили черти лесные отомстить князю неразумному. Узнали, что на зверя Перунова — вепря дикого, охотиться тот собрался, и план хитрый придумали.[62]

Был средь них черт могучий — Верзилой все его прозывали. Должен он был зверем этим оборотиться и дружину князеву в лес дремучий заманить. А там уж другие бесы за работу свою примутся — криками дикими пугать начнут, в чащах непроходимых поплутать заставят и в болота топкие не раз заведут.

В начале все по намеченному шло. Собаки след быстро взяли и за вепрем-Верзилой бросились. Показался он для приманки на опушке лесной и в чащу самую понесся. Только не учли черти, что дух раненый назад обернуться не скоро может. А стрела каленая как раз в бок ему и угодила.

Волкодавы по следу кровавому быстро вепря настигли. Окружили кольцом, на хребет и шею бросаются. Не до князя уж стало чертям горемычным. Впору Верзилу от зубов собачьих да охотников спасать.

Князь на лай псов гончих вглубь леса дремучего помчался. И так погоней своей увлекся, что вокруг ничего не замечал.

А тем временем дружинники его пропадать один за другим начали. То дерево ветвями обхватит, из седла выдернет, да так висеть вниз головой и оставит. То яма под копытами вдруг разверзнется. А как свалится всадник туда, сразу дерном и покроется. То тропка вдруг в топь болотную заведет.

Это соловьята ловушки свои в дело пустить решили. А как с князем всего пятеро осталось, загнали его в бурелом непроходимый и сзади все дорожки-тропочки завалили.

Приказал князь мечами путь прорубить, только ничего у дружинников не получилося. Продвинулись на десяток шагов каких-то, а тут и солнце за деревьями скрылося. Стали соловьята свистом да криками ужасными их пугать. Дружинники вкруг костра тлеющего в кучу сбились, мечи наготове держат, нападения внезапного ждут. Так всю ночь глаз и не сомкнули.

А наутро с силой утроенной пробиваться начали. Только вместо дерев порубленных новые за ночь нападать успели.

На пятый день посчитали соловьята, что созреть пленник должен уже. Дружинника из ловушки достали и говорят:

— Иди к князю своему и передай на словах. Ежели даст он клятву великую — на дичь и волков не охотиться, отпустим мы его.

Князь, услышавши такое, на ратника сразу набросился:

— Ни пред кем я голову свою не склонял, даже ворогами могучими. А перед духами лесными и подавно не собираюся.

Надеялся он, сыщут его слуги верные и из плена лесного освободят. Только не ведомо ему было, что спасатели уж какой день дальше опушки пробиться не могут.

На день седьмой, всю воду выпивши и траву вокруг обглодавши, князь на попятную пошел. Поклялся торжественно, что забавы охотничьи позабудет навсегда и волчат отпустит обязательно. А наутро проход сам собою открылся. Вскочили всадники на коней своих и без оглядки прочь понеслись.

Соловьята тем временем дружинников из ловушек освободили и вслед за князем из леса выпроводили. Но на всякий случай силу клятвы данной проверить решили. Верзила, в шкуре вепря еще бегавший, на опушке лесной показался. Так князь, как увидел его, еще сильнее коня взмыленного погнал.

Зауважали черти врагов своих бывших и в гости к себе зазывать стали. А Верзила, как назад чертом обернулся, сразу всех предупредил — кто соловьят обидеть посмеет, с ним лично дело иметь будет.

Порадовалась Баба Яга за внучат своих — хоть с чертями лесными язык общий найти сумели. А вскоре случай представился и с другими духами подружиться.

После Дня Перуна дожди проливные зарядили надолго.[63] Болота с озерцами лесными из берегов вышли. А как плотину, что речку-невеличку сдерживала, прорвало, так пол леса и затопило.[64] Схлынула вскоре водица большая, но грязи да домов разрушенных после себя много оставила.

Лешие с чертями в первую голову жилищами духов занялись, а речку почистить водяным поручили. Но у тех сил только на берега хватило, и до ключей с родниками руки не сразу дошли.

Прослышала Яга, что русалкам да ключевицам в водице грязной жить приходится, и к Федору, бесу главному, жаловаться ходили они. Вот и порешила внучат своих призвать, да девам водяным пособить заставить.

Может, думает про себя, и приглянется какая старшеньким. Все полегче им жить будет.

Соловьята, конечно, ни в какую соглашаться не пожелали.

— Они нас, — говорят, — за духов не считают и полукровками обзывают. И с чертями из-за них мы поссорились.

Но Яга иных слов от внучат и не ждала.

— С другими, — говорит, — надобно так поступать, как хочешь, чтоб с тобой поступали. Тех любить легко, кто добро тебе делает, а вы тех полюбить попробуйте, кто обижает вас.

Думают соловьята, совсем Старая умом тронулась. Только разговаривать Яга с ними больше не захотела и пригрозила в конце. Коль просьбу ее не выполнят, дверь избушки для них навсегда закрыта будет. Так и пришлось им в руки лопаты брать и родники с протоками малыми чистить.

Молва о том быстро по лесу разнеслась. А когда они русалкам с ключевицами в ручьях да речушках дремучестей своих пожить предложили, и вовсе Лешие с Водяными уважать их начали.

А Бабе Яге радость. Духи лесные внучат её за своих признали и обижать больше не собираются. А там, глядишь, и вторые половинки им сыщутся.

И как всегда Старая, как в воду глядела. Русалки две в лесу дремучем надолго осталися. Видать, сумели они в соловьятах души добрые разглядеть.

Но здесь уж другая сказка начинается.

А этой конец пришел.

Кто хочет повествование о дочери Соловья сразу дослушать, тому в главу четырнадцатую — «Златогорка и Серафим» путь лежит.

А дальше речь о Марфе — дочери Водяного пойдет.

У Водяного, что на болоте в дальнем углу леса Заповедного жил, три сына и три дочери народилося. Но самой любимой — младшенькая была. В честь прабабки Марфой её прозывали. Старая в свое время рукодельницей известной слыла, и эта не могла без дела на месте одном усидеть. Иль по дому, иль в болоте обязательно занятие себе сыщет.

А то, бывало, сядет на кочке и запоет — просто заслушаешься. Одарила ее матушка-природа голосом ворожительным. И часто духи, песни ее заслышав, с окрест собиралися. А были они то про любовь великую, то про путь дальний, а то и озорные про леших да водяных соседских.

Рядом с болотом тем черти себе избушек да норушек понастроили. Водяной их гонял иногда, когда уж сильно бузить начинали да живность местную распугивали. А так, хлопот особых они не доставляли. Как за дочерьми и сыновьями вечером зайдут, копыта о стебли травы почистят обязательно и поздороваться не забудут.