Был среди них черт Иван. И силушкой не обделен, и ростом вышел, только вот робок не по годам. На пляски ночные со всеми пойдет, а сам средь дерев затеряется и смотрит оттудова потихоньку. Очень он ущерба своего стеснялся.

Черти его давно уж по имени не кликали — Однорогий, да Однорогий. Хоть и не было у него полрога всего.

В детстве Иван сказания страсть как слушать любил. Про сражения великие и богатырей могучих. И часто себя в доспехах блестящих с мечом и щитом представлял. А тут, как раз, князья опять не поделили чего-то и аккурат у леса Заповедного силой меряться принялись. Иван, как шум сечи услыхал, сразу поглядеть бросился. Видит, конный, сраженный, у самой опушки лежит. Заволок его в лес по быстрому, латы на себя пристроил и на поляне во всей красе этой и появился. Глядят ратники, что за чудо такое из леса выползло. Одет, вроде, как свой, только ноги странные больно из-под кольчуги виднеются, да и рога из шлема торчат.[65] Порешили в пылу битвы, что враг это переодетый со спины к ним зайти хочет, и всей гурьбой на него набросились. Иван и меч поднять не успел, а один строптивый уж полрога ему снес.

Хорошо еще чертенята, что с ним вместе были, сразу к мамке с папкой рассказать обо всем побежали. Как увидели те, что сыночка ихнего, того и гляди, на кусочки мелкие порубят, вид чудовищ лесных приняли да из-за дерев и показалися.

Ратники с испугу наутек бросились, а только Ивана с тех пор Однорогим и кличут.

Полюбились Ивану песни Марфины, да что сама она тихая и работящая такая, ему под стать. Стал он к ней наведываться временами — ил на дне помесить поможет, клюкву вдоль берега проредить. Но заговорить все никак не решается. Пару слов в начале пробурчит и молчит, будто камней целый рот набрал. Только Марфе черти болтливые и самой не по нраву были.

Стала она со временем ухажера своего уж с нетерпением ожидать. Чуть задержится, волноваться начинает. А как придет Иван, за руки возьмутся и весь вечер на солнышко закатное любуются. Черти над ними посмеивались. Однорогий, мол, под стать себе тихоню такую же нашел.

А Водяной с супругой и рады-радешеньки. И младшенькой наконец-то жених подыскался. Глядишь, через годик-другой все детишки пристроены будут, а там и внуки пойдут — развлеченье старикам новое.

Как-то раз пошли старшие черти с чертенятами молодыми на опушке леса Заповедного трав целебных и благовонных насобирать. А тут гроза и приключилася. Попрятались они от ока Перунова. Кто под камень придорожный схоронился, кто в дупло залез, а кто и под осиною пристроился. Бог-громовержец, ежели с небес беса разглядит, обязательно норовит молнией ударить.[66]

А один малец растерялся видать и в чисто поле со всех копыт бросился. Иван ближе всех к опушке под ракитовым кустом сидел, и, не раздумывая, за чертенком припустился.

Но полыхнуло тут с небес сильно, и на месте, где Однорогий стоял, только земля задымилася. Как гроза кончилась, черти сразу в поле побежали. Глядят, малец без чувств оглушенный лежит, а рядом только ямка небольшая осталася.

Как Марфе сказали, что Перун Ивана к себе забрал, взвыла она и три дня и три ночи навзрыд плакала. А потом одежды черные надела и разговаривать совсем перестала.

Бывало, отцу траву проредить помогает, да так и застынет с пучком в руке и на солнце клонящееся смотрит неотрывно. А раз лешие молодые еле успели её в лес затолкать, когда она по полю тому злосчастному в грозу бегала.

Но и тогда Марфа слова единого не проронила, сколько ни уговаривали её мамка с сестрами жизнь новую начать.

Объявился в ту пору в лесу Заповедном черт приблудный. Странником прозывался. Отнеслись к нему настороженно сперва, чего это ему на месте своем не сиделося? Да только истории всякие рассказывать большой он мастак был. Выходило со слов его, что везде он побывать успел и много чего слыхивал. И Перуну-то в битве с Велесом пособлял, и на пиру богов небесных сурьей опивался, и заклятья всякие страшные читывал, и даже к Чернобогу захаживал. Духи местные, хоть и смекнули сразу, что привирает черт сильно, но уж больно складно у него все получалося, и стали его в гости к себе приглашать.

Познакомился он на плясках с сестрами Марфиными, а вскоре и сам к ним на обед пожаловал. Выпил да закусил хорошенько, и, как всегда, понесло его. Мол, с Перуном самим давно на короткой ноге состоит, и Змеи летучие у него в услужении ходят. А тут Марфа в горницу по делам своим заглянула. Посмотрела на всех и дальше пошла.

Сестры гостю про сестрицу всё и выложили. А черт и говорит в ответ, что ж она к любимому своему не слетает? Марфа как слова эти из-за двери услышала, сразу к щелке припала и слушает внимательно. А Странник и продолжает, мол, способ верный есть на небеса попасть. По осени надобно в мир подземный не схораниваться, а, человеком обернувшись, Кащея-мороза дожидаться.[67] А как появится тот, сразу в ноги ему броситься и на небеса с собой взять упрашивать. Он дядька добрый, всех уваживает. И говорит уверенно так, будто сам на себе не раз испробовал.

Разговор потом на другое переметнулся, а Марфа в уголке затаилась и все про себя слова Странника повторяет. Очень уж они ей в душу запали.

Осень прошла. Духи лесные на зиму в мир подземный потянулися.[68] Хоть темно и смрадно там было, но зато в тепле до весны переждать можно.

Водяной напоследок болото обошел и с семейством своим к лазу отправился. Лазовики путь через лабиринт пузырями прозрачными со светляками обозначили. Только Марфа в закутке у входа спряталась и, как духи прошли, назад со всех ног бросилась.

Одиноко и страшно ей было в лесу пустынном. Ночью вода у берегов ледком тонким подергиваться начала, а вскоре и мухи белые налетели. Зябко Марфе в болоте своем приходилось, но упрямая она была и мыслью, что увидит Ивана любимого, согревалася.

Тем временем морозы первые ударили, и водица, льдом не схваченная, только посреди болота осталася. Марфа, как Странник учил, на берег выбралась и девою обернулась. Под иву плакучую села и Кащея дожидаться принялась.

День прошел, другой кончился. Незаметно Марфу в сон клонить стало, а на морозе ежели заснуть, то и замерзнуть недолго.

Кащей, владения лесные объезжая, подивился сильно, на болоте дальнем смертного увидав. Заблудился что ль ненароком, думает, и душу свою отдал. Но как поближе подошел, сразу понял — дух это, девой обернувшийся.

Не раздумывая долго, бросил он Марфу в сани и к Бабе Яге помчался. Та у печки её оттаивать посадила, а потом водичкой живой спрыснула и встряхнула малость.

Пришла Марфа в себя, видит — Кащей перед ней стоит. В ноги к нему бросилась и на небеса с собой взять умоляет. Все про Перуна да любимого черта Ивана, без которого жить не может, лопочет.

Успокоила ее Яга еле-еле. На лавку посадила и подробно все рассказать заставила. Как услышали они историю дочери Водяного, Странника-пустобреха нехорошими словами помянули. Да и объяснили ей, легковерной, что нету у них лестницы на небеса. Кащей разве что морозу напустить может или в мир подземный забрать. А к Перуну через сферы небесные добираться надобно.

Залилась тут Марфа слезами горючими, но делать нечего. Отправилась она с Ягой к лазу подземному и вслед за семейством своим в Пекло до весны ушла.

Как только солнышко землю пригрело, да на проталинах зелень первая показалася, духи лесные из-под земли возвращаться начали.

Марфа хоть и проспала остаток зимы во тьме кромешной, но ничего не забыла. И как в доме отцовском да на болоте порядок навели, сразу к Бабе Яге в гости отправилась.

Пожалела Старая деву непутевую. Лешие молодые давно уж ей сказывали, как ловили ее средь поля в грозу страшную. Не захотела Яга грех на душу брать, Марфу в ступу посадила, и понеслись они от леса Заповедного прочь.