Для меня он всегда был и остался Учителем. Своим местом в науке, каким бы оно ни было, я обязан Максу Борну…»

В Эдинбурге Клаус Фукс не прекращал активной политической деятельности. Вместе с другим немецким физиком — Гансом Келлерманом он посещал собрания местного отделения Общества культурных связей с Советским Союзом, организовал вместе с ним антифашистский комитет, занимавшийся распространением антинацистских листовок. В обстановке того ужаса и отвращения, которое внушал бесчеловечный режим третьего рейха, эта деятельность эмигрантов и беженцев из Германии не казалась чем-то необычным или подозрительным. Сотни, тысячи людей, не будучи коммунистами, посещали организуемые коммунистами митинги, приветствовали их ораторов, поддерживали их лозунги, оказывали им поддержку, помогали добровольными пожертвованиями, распространяли их литературу. Устойчивыми были симпатии к Советскому Союзу, хотя пакт Молотова — Риббентропа 1939 года стал холодным душем для многих представителей либеральной интеллигенции Англии и Запада. Все эти годы Клаус Фукс, продолжая оставаться нелегальным членом КПГ, не скрывал своих взглядов, и поэтому трудно понять тех западных авторов, которые утверждают, что он «умело маскировал свои убеждения», мимикрируя под «благонадежного», «обманывал» окружение с одной лишь целью «завладеть» государственными секретами на благо «международного коммунизма».

Шесть первых лет, проведенных в Англии, стали годами становления Клауса Фукса и как ученого, и как человека. Они укрепили его в верности выбранного им пути и подвели его во всеоружии знаний, убеждений и нравственного опыта к переломному периоду в его жизни.

Этот период в жизни Клауса Фукса совпал по времени с эпохальными открытиями в области ядерной физики, в корне изменившими наши представления о материи. Волей судьбы он стал непосредственным участником пролога великой исторической драмы, в финале которой, вполне вероятно, может исчезнуть человечество и вся созданная им тысячелетиями цивилизация. В его личной судьбе это, пожалуй, самый интересный, удивительный и поворотный период жизни. За четыре с небольшим года он из безызвестного эмигранта, пережив падения и взлеты, стал участником сверхсекретного англо-американского военного проекта, известного в истории под названием «манхэттенского». Им двигало не мелкое тщеславие, не корысть, а жажда научного поиска, стремление проникнуть в самые сокровенные тайны мироздания. Осознав, какую страшную разрушительную силу несет в себе новое оружие, он встал перед серьезным нравственным выбором: продолжить работу над атомной бомбой или уйти из проекта. Он решил остаться, хорошо понимая, как важно не дать гитлеровскому руководству первому получить это оружие. Одновременно он делает свой нравственный выбор, круто изменивший всю его дальнейшую судьбу: отчетливо понимая не только роль атомной энергии в развитии технического прогресса, но и угрозу миру, которую несет монопольное владение таким оружием, особенно учитывая настроения реакционных милитаристских кругов, коммунист по убеждению, Клаус Фукс решил передать всю известную ему информацию об атомных разработках Советскому Союзу. В этих целях он добровольно, по собственной инициативе, связался с представителями советской разведки в Англии…

В Великобритании теоретические исследования в области создания атомного оружия начались значительно раньше, чем в США. Одним из тех, кто дал толчок первым английским исследованиям в этой области, был молодой немецкий физик Рудольф Пайерлс, с которым Клауса Фукса судьба сведет на долгие годы.

Уроженец Берлина, один из блестящей геттингенской плеяды Макса Борна, Рудольф Пайерлс покинул Германию, перебравшись в Цюрих еще в 1929 году, задолго до прихода нацистов к власти. В Англию он переехал в марте 1933 года, практически одновременно с первой волной беженцев от нацистского террора. Получив место в Кембридже, он приехал туда с молодой женой — Евгенией Николаевной Канегиссер, выпускницей Ленинградского физико-технического института, с которой познакомился летом 1930 года в Одессе на I Всесоюзной конференции по изучению атомного ядра.

Летом 1939 года Пайерлс, возглавивший незадолго до этого кафедру теоретической физики Бирмингемского университета, начал работать над решением ключевого вопроса на пути к созданию атомной бомбы — определением критической массы чистого урана. В августе, за несколько дней до начала второй мировой войны, к нему присоединился знаменитый немецкий ученый Отто Фриш, который в декабре 1938 года вместе с Лизой Мейтнер первым в мире дал верное физическое толкование процессу искусственного деления ядра урана под влиянием тяжелых нейтронов. Этим двум ученым суждено было сыграть решающую роль в теоретическом прорыве на пути к созданию атомной бомбы. Уже в начале 1940 года Пайерлс и Фриш, не прекращавшие упорной исследовательской работы, сумели определить величину так называемого «сечения деления» чистого урана.

Декабрь 1938 года — поворотный пункт в развитии ядерной физики — стал для Клауса Фукса памятным еще и потому, что именно в этот месяц министерство внутренних дел Великобритании выдало ему бессрочный вид на жительство (resilence permit), что покончило с его двусмысленным существованием гражданина третьего рейха. В августе 1939 года, за несколько дней до начала второй мировой войны Клаус Фукс, который находился в Англии же почти шесть лет — срок по английским законам достаточный для натурализации, — направил официальное прошение о предоставлении ему британского гражданства. По иронии судьбы, ответ из министерства внутренних дел о том, что его просьба принята к рассмотрению, он получил 31 августа 1939 года, в день, который стал последним мирным днем Европы.

Надежды Фукса стать британским гражданином рухнули в первый же день войны, который в одно мгновение превратил его из пользующегося сочувствием эмигранта и беженца из нацистской Германии во «враждебного иностранца». Его прошение о принятии в британское подданство было аннулировано, а сам он, как и 70 тысяч других беженцев из Германии и Австрии, предстал перед так называемой alien tribunal — комиссией по проверке лояльности лиц, относящихся к категории «враждебных иностранцев». В соответствии с распоряжением министра внутренней безопасности Джона Андерсона уже в сентябре 1939 года по всей Англии было учреждено более сотни таких комиссий. Все «враждебные» иностранцы были разбиты на три категории: А, В и С. Последняя категория означала, что возможность нанесения ущерба данным конкретным иностранцем интересам безопасности Великобритании является минимальной и что административные ограничения, накладываемые на него, также должны носить минимальный характер. 80 процентов всех немецких эмигрантов, в основном евреев, бежавших от нацистского ужаса, состояли именно в этой категории «враждебных» иностранцев.

Когда Фукс 2 ноября 1939 года впервые предстал перед комиссией по проверке лояльности «враждебных» иностранцев, произошло это не потому, что он был коммунистом, а потому, что он был немцем.

…За Клауса Фукса поручился его учитель Макс Борн. В своем письме в комиссию по проверке лояльности он подтвердил, что Фукс в период с 1930 по 1932 год был членом Социал-демократической партии Германии и убежденным противником нацизма. Не без усилий Макса Борна Фукс попал в льготную категорию «С» и вплоть до своего интернирования в мае 1940 года он должен был только периодически являться в местную полицию и сообщать о своих передвижениях и выездах в другие города страны…

В мае 1940 года, после того как Гитлер ошеломляющим ударом оккупировал Данию, Бельгию, Голландию, Люксембург и Францию и угроза высадки немецких войск в Англии стала страшной реальностью, все «враждебные иностранцы» категории «В» и частично категории «С» были переведены в категорию «повышенного риска» «A» и интернированы.

Из неопубликованного интервью Клауса Фукса: «…В первую волну интернированных немцев я не попал по двум причинам: во-первых, благодаря поддержке Макса Борна, во-вторых, еще и потому, что по сравнению с другими немецкими эмигрантами я был относительно «устроен»: у меня была твердая специальность и в перспективе благополучная академическая карьера. Но после того, как пала Франция и над Англией нависла реальная угроза вторжения, все без исключения немецкие эмигранты, жившие в районе английских портов, были немедленно интернированы. 12 мая 1940 года меня вызвали повторно в местную комиссию по проверке благонадежности иностранцев, а уже через несколько дней у дверей моего дома стоял полицейский, который без лишних церемоний приказал мне собрать самые необходимые вещи и явиться в полицейский участок. Через несколько часов я вместе с тысячами других немецких эмигрантов был доставлен на остров Мэн в лагерь для интернированных. Я даже не успел предупредить Макса Борна, что не смогу прийти на работу. В тот же день забрали моего друга Ганса Келлерманна…»