Посланцу СИС пришлось вновь идти в атаку. Эллиотт напомнил Киму условия прекращения дела. В его голосе появились угрожающие ноты. Эллиотт бесцеремонно сказал, что у Кима нет иного выбора, как дать согласие на возвращение в Лондон и честно рассказать о своей работе на КГБ. Если он этого не сделает, его заставят сделать это насильно.

На Кима эти угрозы не произвели большого впечатления. Он знал, что на тайное похищение и вывоз его из Ливана СИС не решится, но и испытывать терпение своих начальников было бы опасно. Киму было известно, что полтора года назад Джордж Блейк, сотрудник СИС, обвиненный в шпионаже в пользу Советского Союза, который, как и Ким, последние годы работал в Бейруте, имел неосторожность согласиться на возвращение в Лондон, был арестован и предан суду. В результате он был приговорен к тюремному заключению на небывалый в английской судебной практике срок — сорок два года. Это чудовищное наказание привело тогда Кима в смятение. Он понимал, что обещание иммунитета является той приманкой, которая должна стимулировать развязывание языка для дачи показаний. В противном случае она может быть отброшена.

Прямой отказ Кима принять предложенные Эллиоттом условия был бы открытым вызовом СИС и спровоцировал бы его руководство на непредвиденные действия. Ким принял решение, по возможности, затянуть ответ, что давало ему больше времени для определения дальнейшего плана игры. Примирительным тоном, допускающим возможность компромисса, он заявил, что в принципе принимает предложение об иммунитете от судебного преследования в обмен на добровольные показания. Он обещал тщательно обдумать сложившуюся ситуацию, учитывая не только свои собственные интересы, но и интересы жены и детей. Однако Ким решительно отказался от возвращения в Лондон и от представления письменного заявления с признанием своей вины. Ким попросил Эллиотта отложить дальнейшее обсуждение до следующего дня.

Отсрочка с принятием решения явно не входила в планы Эллиотта, но он вынужден был согласиться с предложением Кима, надеясь «дожать» его во втором раунде. Ким со своей стороны считал — и совершенно справедливо, — что он не проиграл и первый бой. Ким пришел на вторую встречу с Эллиоттом с подготовленным списком своих связей. На двух страницах отпечатанного текста, который он передал Эллиотту, по существу, отвергались все предъявленные ему обвинения. В то же время в списке Кима фигурировали новые лица, которые не были названы Эллиоттом и требовали дополнительной проверки. Эллиотт чувствовал, что он втягивается в ненужные и пустые обсуждения, которые не приближают его к достижению главной цели. Он видел, как постепенно теряет нить переговоров с Кимом, а основной предмет сделки — признание Кима и его согласие вернуться в Лондон — все дальше отодвигается на второй план. Теперь уже Эллиотт был заинтересован в дополнительных встречах с Кимом, рассчитывая вернуть его к обсуждению существа дела. По просьбе Кима он согласился даже на встречу с участием жены Кима.

Эллиотт пригласил Кима и Элеонору на ужин в модный ресторан «Лукулл», и пир действительно был достоин славы римского полководца. Глядя со стороны на эту компанию искренне веселящихся, обменивающихся шутками людей, трудно было предположить, что эта встреча добрых друзей являлась составной частью психологического поединка сотрудников двух противоборствующих разведывательных служб.

Подходила к концу неделя, как Эллиотт прибыл в Бейрут, и он вынужден был признать, что его миссия оказалась безрезультатной — он не добился от Кима признания, не получил никаких новых свидетельств. Ким отказался вернуться с ним в Лондон. Из своей поездки Эллиотт возвращался с пустыми руками.

Для Кима Филби настали критические дни. Отъезд Эллиотта не означал конец конфронтации с СИС. Ким ходил по минному полю, не зная, где и когда земля под ним может взорваться. Испытывать далее судьбу было недопустимо. Речь шла не только о личной безопасности, но, возможно, и жизни. Ким принял решение покинуть Бейрут. Центр одобрил эту вынужденную меру. Последние дни перед отъездом прошли в подготовке и проверке маршрута «исчезновения». Бесконтрольной не должна была оставаться ни одна деталь. За несколько дней до намеченной даты отъезда Ким неожиданно получил приказ резидента явиться к нему в посольство. Эта новость встревожила Кима. Посольство является британской территорией, и его могли арестовать там без каких-либо помех. Кто знает, какие инструкции резидент получил от сэра Дика Уайта? Пришлось срочно изобретать историю о болезни и под этим не очень оригинальным предлогом отказаться от визита. Откладывать дальше отъезд было нельзя. И Ким решительно сделал этот шаг.

Как же все-таки могло случиться, что советский разведчик Ким Филби, который проник в святая святых «Сикрет интеллидженс сервис» и на протяжении многих лет противостоял могущественному аппарату английской разведки, сумел выиграть противоборство с СИС и благополучно добраться до Москвы, где он уже был вне пределов досягаемости? Для людей, далеких от интриг тайной войны разведывательных служб, это кажется почти невероятным. Но каким бы немыслимым не представлялся этот факт, он остается фактом, который привлек и до сих пор привлекает к себе завороженное внимание друзей и недругов Филби, его бывших коллег в Лондоне и вновь обретенных сослуживцев в Москве. Одни видели в этом удивительный подвиг Филби, совершить который мог только человек выдающихся способностей и исключительных личных качеств. Другие объясняли это провалами в работе СИС, для которой 50-е и начало 60-х годов были далеко не самым лучшим периодом в ее богатой истории.

Сам Ким Филби, который был склонен больше доверять точному анализу, а не ссылаться на исключительные обстоятельства, очень трезво расценивал причины успеха. В своем последнем прижизненном интервью известному английскому журналисту Ф. Найтли, который посвятил жизни и деятельности Филби две книги и десятки статей, Ким подробно ответил на вопрос, почему провалилась миссия Эллиотта и не состоялась предлагавшаяся ему сделка.

«Мне кажется, что во всей этой конфронтации было что-то странное. Видите ли, в ноябре 1962 года, то есть за несколько месяцев до прибытия Эллиотта в Бейрут, я написал Дэвиду Астору, редактору «Обсервер», что хотел бы приехать в отпуск. У меня были семейные дела в Англии. Я спросил его, приемлем ли для этого июль следующего года. Он написал мне в ответ, что этот срок его вполне устраивает и я могу строить свои планы. Другими словами, в июле 1963 года я рассчитывал быть в Лондоне, то есть в пределах юрисдикции британского суда и фактически во власти СИС, если они хотели что-то сделать со мной. И все же СИС решила послать Эллиотта в январе в Бейрут, где у них не было никакой легальной основы.

На мой взгляд и на взгляд моих начальников в Москве, все это было умышленно устроено для того, чтобы подтолкнуть меня к бегству, потому что в это время английское правительство меньше всего хотело видеть меня в Лондоне и тем более иметь новый скандал по вопросу безопасности и сенсационный суд».

Таким образом, загадочное молчание Лондона после отъезда Кима из Бейрута объяснялось достаточно просто. СИС делала вид, что ничего экстраординарного не произошло. Правительство Макмиллана принимало все меры, чтобы не допустить упоминания имени Филби в печати. До поры до времени это ему удавалось. Но 30 июля 1963 года в «Известиях», было опубликовано короткое сообщение о том, что английский подданный Ким Филби обратился в Президиум Верховного Совета СССР с просьбой предоставить ему советское гражданство. Эта просьба была удовлетворена.

Сообщение в «Известиях» означало новые неприятности для разведывательной службы и правительства Великобритании. Британская пресса, давно уже предчувствовавшая скандал непредвиденных масштабов и сдерживаемая различного рода цензурными запретами, связанными с законом о сохранении государственной тайны 1911 года, обрела, наконец, необходимую свободу действий. Официальное подтверждение. Москвой того факта, что Ким Филби, на протяжении многих лет занимавший ряд руководящих постов в системе английской разведки, в действительности являлся чекистом, вызвало мощный взрыв повсеместного интереса на Западе, и прежде всего в Англии, к деятельности советской разведки, личности Кима Филби, его жизни, карьере, убеждениям. Редакции крупнейших английских газет в тайне друг от друга разрабатывали проекты публикаций о Филби. Десятки опытных журналистов были брошены на поиск материалов по «делу Филби». Лондонская «Санди таймс», например, создала рабочую группу, в которую вошло восемнадцать репортеров, для проведения собственного расследования деятельности Филби. Началась охота на друзей, родственников, сослуживцев и просто знакомых Кима, которые могли бы сообщить о нем хоть какую-либо информацию. Сам Ким также не избежал пристального внимания к своей персоне, несмотря на своевременно принятые и очень необходимые меры, ограждавшие его от назойливого интереса иностранных, и прежде всего английских, корреспондентов в Москве. Ким рассказывал, как ему не раз приходилось в спешке задолго до окончания спектакля покидать московские театры после того, как он убеждался, что попался на глаза одному из своих бывших коллег по перу. Тем не менее однажды корреспонденту агентства Рейтер в Москве повезло больше, чем его собратьям, и он атаковал Кима вопросами в фойе Большого театра. «Как вам нравится жизнь в Советском Союзе?» — спросил репортер, удерживая Кима за пуговицу пиджака. «Изумительно, абсолютно замечательно». «Как продвигается изучение русского языка?» — продолжал осаду журналист. «Ни шатко ни валко», — ответил Ким, освобождая свою пуговицу и самого себя от крепкой хватки британца. Другой раз Киму, по его собственным словам, пришлось в буквальном смысле спасаться бегством от другого английского корреспондента, который засек его на концерте в Большом зале консерватории.