…Младшими научными ассистентами на кафедре у Нэвилла Мотта были также два молодых немецких физика, с которыми судьба еще столкнет Клауса Фукса: Ганс Бете станет выдающимся физиком, одним из создателей атомного и водородного оружия, одиннадцать лет спустя он станет руководителем отдела теоретической физики Лос-Аламосской лаборатории, под началом которого будет работать Клаус Фукс; Герберт Скиннер станет близким другом и начальником Фукса в английском атомном центре в Харвелле и сыграет через 17 лет такую фатальную роль в его признании и аресте…
…Годы, проведенные в Бристоле, он будет вспоминать с удовольствием. Он будет помнить живописные викторианского стиля университетские здания, уступами спускавшиеся к набережной Северна, новое с иголочки здание кафедры физики, свой заваленный бумагами стол в ассистентской комнате на втором этаже, ухоженные аллеи и аккуратно подстриженные газоны университетского парка и себя самого: худого, долговязого, далеко не изысканно одетого, с волчьим молодым голодом, одинокого я чужого всем эмигранта.
Здесь, в Бристоле, он впервые познакомился с англичанами и постепенно начал любить этих приветливых, предупредительных, без тени фамильярности, тактичных, уравновешенных и порядочных людей. Ему понравились парадоксы в английском характере — это странное сочетание конформизма и индивидуализма, эксцентричности и приглаженности, приветливости и замкнутости, отчужденности и участливости, простоты и снобизма. Он научился угадывать за внешней сдержанностью и бесстрастностью эмоциональность и редкую душевную восприимчивость. Как и все иностранцы, он долго и мучительно вживался в эту страну, привыкал и приспосабливался к ее неспешному сдержанному ритму, а потом сразу и навсегда полюбил ее климат, море, зеленую траву газонов, старые университеты, традиции, пабы, теннис, гольф, старинные парки, мягкую неброскую красоту ее пейзажей, ее маленькие провинциальные городки, где так зримо ощущаешь безвозвратно ушедшую диккенсовскую «добрую старую Англию»…
Клаусу Фуксу удалось бежать из Германии, но убежать от зоркого взгляда гестапо он не смог. Не прошло и года с тех пор, как он пересек Дувр, а у него уже начались проблемы с паспортом и, соответственно, его легальным статусом. В августе 1934 года немецкий консул в Бристоле С. Хартли-Ходдер отказался продлить его паспорт «без соответствующего подтверждения» из полиции города Киля (подтверждения чего?). В октябре 1934 года Нэвилл Мотт при поддержке Академического совета Бристольского университета попытался продлить немецкий паспорт Фукса через министерство иностранных дел. Очень скоро его просроченный паспорт был «любезно» возвращен в министерство внутренних дел посольством Германии в Лондоне с полученным из полиции Киля «подтверждением» того, что Клаус Фукс является «коммунистом». Формально он не имел права находиться на территории Великобритании и должен был вернуться в Германию, что, в его ситуации, означало неминуемую гибель. Положение спас Нэвилл Мотт, который убедил Академический совет Эдинбургского университета ходатайствовать перед министерством внутренних дел о продлении срока вида на жительство, несмотря на просроченный паспорт. Начиная с декабря 1934 года в течение восьми последующих лет вид на жительство ему автоматически продлевался на один год. Фактически Клаус Фукс все эти годы был лицом без гражданства.
Первый год в Англии Клаус прожил в доме Ганнов в Соммерсете, а когда они сняли большой дом в Бристоле, он переехал вместе с ними и провел в этой гостеприимной семье еще два года. В 1936 году, когда его финансовое положение немного улучшилось, он снял комнату в пансионе неподалеку от Ганнов и по-прежнему часто бывал у них. Этим людям, несмотря на то что они принадлежали к так называемому «upper-middle class» («верхний средний класс»), он доверял, и они знали, что он коммунист. За пределами этого дома Клаус Фукс своих левых симпатий тоже не скрывал, хотя никому не рассказывал о своем прошлом. В свободное время он штудировал классиков марксизма-ленинизма и открыто посещал, вместе с Нэвиллом Моттом, собрания местного отделения Общества культурных связей с Советским Союзом. Бежавшие в Англию немецкие коммунисты легализовали часть своих наиболее видных активистов и функционеров и организовали по всей стране полуофициальные представительства КПГ в виде так называемых «свободных немецких обществ». Такое представительство было и в Бристоле, но Фукс не стал легально вступать в него, а лишь проинформировал эмигрантское руководство КПГ о своем нахождении в Англии. Он инстинктивно чувствовал, что терпимость английских властей — фактор временный и чисто внешний и что в интересах данного ему партией задания лучше оставаться нелегальным ее членом.
В декабре 1936 года Клаус Фукс с блеском защитил дипломную диссертационную работу под названием «Связующие силы металлической меди и эластические константы моновалентных металлов» и получил свою первую, то есть «докторскую степень»[15]. На кафедре у профессора Мотта на шесть немецких аспирантов-беженцев из нацистской Германии было выделено лишь три доцентские должности, и Клаус Фукс попал в число тех троих, кому пришлось искать новое место. Нэвилл Мотт, предсказывавший Фуксу блестящую научную карьеру, написал рекомендательное письмо в Эдинбург одному из выдающихся физиков немецкой диаспоры конца 30-х годов Максу Борну, у которого он сам учился в Гёттингенском университете, с просьбой принять молодого немецкого физика в аспирантуру при кафедре теоретической физики Эдинбургского университета. Борн согласился, и уже в феврале 1937 года Клаус Фукс, попрощавшись с Моттом и гостеприимной семьей Ганнов, выехал на север в столицу Шотландии. Среди нехитрого багажа в саквояже лежал новенький, еще пахнущий типографской краской номер «Научных записок Королевского общества», в котором была опубликована его первая научная работа. Для молодого, никому не известного физика, вчерашнего беженца с временным видом на жительство, это была честь, и честь немалая.
Макс Борн в своей книге «Моя жизнь и взгляды», рассказывая о семнадцати годах, проведенных в Эдинбургском университете, в качестве одного из своих наиболее талантливых учеников называет Клауса Фукса, которого характеризует «блестяще одаренным молодым человеком», который был «чрезвычайно скромным» и в то же время «очень одиноким, приятным, добросердечным и доброжелательным», у которого были «печальные глаза» и «который, наверное, пострадал от нацистов больше, чем другие беженцы», который никогда не скрывал, что он — коммунист. Убедившись в чрезвычайной талантливости молодого немца, Макс Борн выхлопотал для него у университетского Академического совета скромную ежегодную стипендию в размере 42 фунтов стерлингов в год. Несмотря на разницу в годах и положении в научном мире, они подружились, если так можно выразиться об учителе и ученике. Блестящая математическая интуиция Клауса Фукса прекрасно дополняла глубокое проникновение Макса Борна в суть квантово-механических явлений. Вместе они опубликовали в «Научных записках» две работы, являющиеся и до сих пор фундаментальными в этой области: «Статическая механика конденсационных систем» и «О флюктуационных процессах при электромагнитном излучении». В другом академическом журнале они опубликовали еще одну совместную статью «Уравнение состояния в плотном газе». В 1938 году Макс Борн добился для него дополнительной стипендии из фонда Карнеги и оставил работать в своей лаборатории еще один год сверх аспирантского срока.
Из неопубликованного интервью Клауса Фукса: «…я очень многим обязан Максу Борну. Наверное, лучше всего это проиллюстрировать известным тезисом Ленина о том, что каждая новая революция в физике означает также новую революцию в диалектическом материализме. Парадоксально, но насколько чтение трудов Энгельса помогло мне для понимания основ квантовой механики, настолько Макс Борн помог мне, может, даже сам того не сознавая, лучше понять основы марксистской диалектики и этот ленинский тезис. Макс Борн научил меня понимать сущность квантомеханической теории и овладеть ее математическим аппаратом, дать физическое истолкование формулам, понять, каким образом их следует применять в том или ином эксперименте, внести ясность в непостижимую для меня тогда двойственность материи, в которой корпускулярные свойства частиц необъяснимым образом уживались с волновыми. По-настоящему я почувствовал себя физиком-теоретиком только после семинаров Макса Борна по квантовой механике в Эдинбургском университете.
