— Ммм… То были другие вилы, — не нашелся, как лучшим образом увернуться от явного провала, старшина.

— Не сходится! — повторил Сергей реплику и интонацию особиста.

Лицо старшины покрылось густым румянцем, редкая белесая челка прилипла ко лбу.

— Зачем мне надо было убивать людей, разбивать, по вашей версии, окна, приписывать эти вилы, о которые спотыкались автоматчики? — продолжил Сергей. — Стоило дать команду, перестреляли бы всех до единого, в том числе и оставшихся в живых свидетелей, которые не признаются сейчас и не сделают этого потом.

— Разберемся! — с веселой ноткой в голосе сказал капитан. — Главное для нас выяснить: кто стрелял в изображение товарища Сталина и зачем? Есть ли в деле злой умысел?

— По-моему, — оживился Сергей, — все это вышло случайно. Вряд ли стрелявший знал, есть ли на груди Сыча наколка или нет.

— А вы-то украшения эти видели?

— Нет, конечно. Голым телом Сыча я не интересовался.

— Возможно, вы заметили кого-либо в проеме двери в соседнюю комнату, когда стреляли оттуда?

— Нет. Всматриваться не было времени. Со всех сторон опасность угрожала в одинаковой мере.

Ближе к вечеру возле штабной землянки разговор Сергея с капитаном возобновился. Офицеры сидели на скамье из свежевыструганных досок с еще не выветрившимся запахом сосны. Солнце клонилось к закату. Появившиеся за день лужицы затягивались радужной пленкой тонкого льда. Воздух был чист, свеж, располагал к откровению. Хорошая погода благотворно действовала на особиста. Он улыбался, воплощал собой сгусток энергии. От его молчаливой пассивности на предыдущих встречах не осталось и следа: оживленно говорил, жестикулировал.

— Я интересовался вашим личным делом, — сказал он. — Вы храбрый офицер. Не думаю, что вы могли пойти на все эти убийства ради того, чтобы поразить изображение товарища Сталина. Но факт есть факт. А это уже 58-я статья Уголовного кодекса, расстрельная чаще всего. Так что вы всерьез отнеситесь к происшествию. Не надо артачиться. Глупостью дела не решаются. Всякое дело можно повернуть так и эдак в зависимости от того, как на него посмотреть. Честно скажу: такого не могло и во сне присниться.

— А задержанные неизвестные не меняют показаний? — спросил Сергей.

— Уже не изменят. Застрелили их при попытке к бегству. Так что теперь вы единственный, кто сможет что-либо сказать по существу дела.

— Старшина, похоже, способен накрутить чего угодно?

— Ему обещали офицерские погоны, старается.

— Товарищ капитан, скажите как офицер офицеру, вы мне верите?

Особист разжал кулаки, сложенные на коленях, опять собрал пальцы воедино, посмотрел на пурпурный закат, редкие розовые облака.

— В своей работе я уже привык к тому, что мне постоянно врут. Но я верю глазам — они выдают душу человека, а душа врать не может. Верю лицу. Когда человек врет, лицо напрягается, мускулы подрагивают, кожа меняет цвет. Когда вы «мило» беседовали со старшиной, да и со мною, я постоянно следил за вашими глазами, лицом. Они у вас не врали. Наверное, люди когда-нибудь придумают такой прибор, который по глазам и лицу будет определять, врет человек или нет. Если бы вам не верил, передал бы дело следователям.

— Разобрались бы все-таки.

— Смотря кому поручат. Явного ничего нет, одна глупость. Разбираться могут долго.

— Вот и закроют дело.

— Кто? Кто осмелится сразу закрыть дело, когда пахнет 58-й статьей? Этому человеку тут же ее припишут, да еще с отягчающими вину обстоятельствами. Мой вам совет. Нам со старшиной придется на два-три дня отлучиться, есть срочное дело. А вы за это время уезжайте куда-нибудь подальше, в командировку, например. Войска фронта в ближайшие дни приступят к передислокации. Я постараюсь вас не найти, помаленьку и дело заглохнет, коли выеденного яйца не стоит.

— Осталось дело за малым, — невесело пошутил Сергей, — как это осуществить. Война. Не поедешь, куда захочешь.

Солнце скрылось за горизонтом. Крепчал мороз. Две вороны затеяли драку возле мусорного ящика за штабной землянкой.

— Вот бы так всем решать свои проблемы, — сказал капитан, наблюдая за птицами. — Никаких тебе кодексов.

Он встал, с хрустом расправил широкие плечи, поправил на шинели сбившуюся набок портупею.

— Все-таки правильно сделали, что ввели погоны и офицерские звания. На военных стали похожи. — Капитан посмотрел на Сергея, улыбнулся. — Вот ведь ты, одно загляденье. Что пожелать… Утро вечера мудренее.

Довженко приложил руку к головному убору, как дисциплинированный солдат, повернулся через левое плечо и, не сказав ни слова, ушел в свою землянку.

В голове Бодрова роем клубились мысли: как выйти из глупого положения?

Сергей стоял возле окна вагона, смотрел сквозь мутные, давно не мытые стекла на проплывавшие степные просторы с черными плешинами, торчащую из-под снега побитую, исковерканную боевую технику. Ее начали подтаскивать к железной дороге с прилегающих полей. Лом предназначался для переплавки на возрождающихся заводах Сталинграда. В большей части техника иностранная: немецкие танки T-III, T-II, бронетранспортеры, бортовые и легковые автомашины разных марок и конструкций, тягачи, почему-то перевернутые вверх колесами артиллерийские системы, многие с разорванными в виде «ромашки» концами стволов — все терпеливо ожидало своей участи. И такое — на многие километры. Не отрывая глаз от соседних окон, в полном молчании стояли офицеры, взирая на немое свидетельство недавно закончившихся тяжелых сражений. Объем только обозримых потерь техники с той и другой стороны давил на сознание, не укладывался в рамки здравого смысла. А все это до недавнего времени двигалось по родным степям, громыхало, стреляло!

С попутчиками Сергей не был знаком. Хотелось помолчать. Напряжение последних дней не спадало, а события минувшей ночи и утра не уходили из памяти.

Началось все с рассказа Сергея заместителю начальника разведывательного отдела штаба войск НКВД по охране тыла Донского фронта майору Потных о неудачной операции по задержанию своего агента, встречах и беседах с представителями особого отдела. Теперь он с улыбкой вспоминал, как по мере его рассказа брови майора то и дело удивленно поднимались. Руки, во время разговора обычно занятые поглаживанием выбритой головы, теперь непрерывно двигались по столу, покрытому старыми газетами, сворачивали их в трубочку, вновь выпрямляли.

— Почему так получилось? — спрашивал Потных и сам отвечал на поставленный вопрос: — Надо было сразу сказать мне о дурацких наколках у Сыча. Видел я этого старшину. Ты обратил внимание, у него высота лба не более трех сантиметров. А у человека именно в этом месте черепа размещается часть мозга, ответственная за способность мыслить логически. Чего уж тут ожидать от такого дознавателя!

После некоторого раздумья майор пошуршал бумагами в своем портфеле, вынул одну из них, посмотрел внимательно на собеседника.

— Порядочные люди острее чувствуют чужую беду. Капитан Довженко прав. Тебе необходимо исчезнуть. Собирайся. Завтра со станции Воропоново уезжает в Купянск штаб шестьдесят второй армии. Войска объединения будут возводить там оборонительные сооружения по левому берегу рек Оскол и Северский Донец. Мы сформировали оперативную группу для организации в полосе Юго-Западного фронта разведывательной службы и службы войскового заграждения. Будешь старшим группы. Не хотел я тебя отпускать. Работы тут непочатый край. К сожалению, не всегда получается так, как планируешь. Займись созданием агентурного аппарата, свяжись с особыми отделами соседних войсковых частей и соединений, местными органами НКВД и милицией, они помогут, особенно на первых порах. Места эти тебе знакомы. Оттуда мы начинали великий драп к берегам Волги. Но теперь другие времена. Дважды одно и то же, как известно, не повторяется. Теперь у нас одна дорога — на запад.

Утром, ни свет ни заря, у землянки заурчал двигатель американского «студебекера».