От его взгляда сердце холодеет. Сам Онку перед братьями сидит.

Поклонились ему Канда с Егдой. Лосиным мясом поклонились, пищей простых людей поклонились. Говорят:

— Отец, помоги нам Соболиного Хозяина поймать. Сказали простым людям — поймаем! Как можно свое слово поломать?

Заговорил Онку — на соседних скалах от его голоса трещины сделались, снежные лавины с гор обрушились, земля задрожала:

— Слышал я о вас. Большая обида на вас лежит. Простые люди обижаются: зачем всех соболей перевели! Соболиный Хозяин в обиде; нечего на земле ему делать теперь. Вам его не поймать. Вы соболей убивали — их души на небо пастись уходили. За ними и Хозяин ушел…

Задумались братья. Трубки закурили. Хозяину дали. Закурил Онку. Тут из вершин сопок дым повалил, огонь к небу вскинулся, камни вверх полетели. Закружились над сопками облака, молния засверкала, огненный дождь захлестал.

Сидят братья ни живы, ни мертвы — испугались. Еще раз подумали — плохое дело вышло: хотели силу свою да удаль показать, а вышло так, что люди теперь на них в обиде. Соболиный Хозяин в обиде, да и сам Онку, видать, тоже сердит.

Говорит Канда:

— А как, отец, соболей на землю вернуть?

Вынул трубку Хозяин изо рта — перестали сопки дымить. Говорит:

— Если на небе соболя убить — душа его на землю идет, в нового соболя входит…

Тогда сказал Канда:

— Что ж, брат, видно, нам с тобой в другие места придется идти соболевать.

— Видно, так, — откликается Егда.

Собрались они в обратный путь. Вниз взглянули — голова закружилась, на такую высоту они к Хозяину забрались. Как спускаться — не знают, никаких дорог не видать, кругом обрывы. Подхватили их тут филины, в воздух подняли. Пропало сразу все: нет ни Хозяина, ни гор, ни камней, на людей похожих. Стоят братья от родного стойбища неподалеку.

Стали братья веревку вить. Целый лес тальника извели. Такую веревку свили, что от одного ее конца до другого хороший бегун от восхода до заката солнца не добежит. Крепкую веревку свили. Зацепил Канда веревку одним концом за красную скалу, другим — за черную. Посредине кулаком ударил. Рассыпались скалы в пыль, а веревка цела осталась.

Закинул Егда веревку на небо. Крючком небо зацепил. Поднатужились братья. Подтянули небо к земле. Веревку сопочкой прижали. Припас охотничий да еды с собой взяли и по веревке полезли на небо за соболиными душами.

До половины долезли, на землю взглянули, родное стойбище увидели — люди там, как муравьи, копошатся, головы вверх задирают, смотрят, куда это Канда с Егдой полезли.

Добрались братья до неба.

Сначала внизу землю видели, потом в облака вошли.

Лежат облака, будто снег. Наст хороший, крепкий. Вокруг соболиных следов — видимо-невидимо! Разгорелось сердце у охотников:

— Вот теперь пособолюем, брат!

…Долго охотились они.

Сколько соболя ни бьют, а его все не убывает.

На земле же тем временем соболя все больше становится. Даже уставать братья начали. Говорит Канда, что по дому соскучился — сходить бы домой надо.

Пошли братья искать то место, где они на небо залезли, и не могут найти.

Пока охотились они, на земле весна наступила.

Стали молодые кабаны клыки точить о ту веревку, которой Канда и Егда небо к земле притянули. Точили, точили — перетерлась веревка. Небо на свое место стало.

Ходили, ходили братья по небу — дорогу протоптали, а на землю так и не спустились. Ту дорогу на небе ночью хорошо видно: через все небо тянется она. По-разному люди называют ее, а удэ говорят: «Это — Буа Гидыни. Дорога небесных людей!» Ходят по ней Егда и Канда — соболя бьют.

А на земле с тех пор соболь не переводится.

Повстречались как-то лисица и лось.

— Что нового? — спрашивает лиса у лося.

— Ничего нового, соседка, — отвечает лось. — Вчера чуть было совсем не пропал: гнался за мною охотник, а я запутался в ветках рогами… Беда мне на длинных ногах — за ветки задеваю! А ты как живёшь? — спрашивает лось лису.

— И я плохо, сосед, — говорит лиса, — подстерегают меня охотники, беда мне с короткими ногами — не могу сверху вокруг посмотреть!

Запечалились звери, какая у них плохая жизнь и как плохо всё на свете устроено: кому нужны длинные ноги — у того короткие, кому короткие нужны — у того длинные.

Вот лиса и говорит:

— Давай, сосед, ногами меняться.

— Давай, — отвечает лось.

Вот поменялись они ногами.

Посмотрела лиса вокруг: с длинных-то ног далеко видно — нет поблизости людей. Побежала в стойбище. Захотелось ей курятины. Попробовала в амбар залезть, где куры на насесте сидели, а длинные ноги мешают. Сунула ногу в щель, чтобы курицу сцапать, а лосиная нога — в копыте, никак ею добычу не зацепишь. Вздохнула лиса и пожалела о своих лапках: какие у них были когти острые, как удобно было ими добычу держать и разрывать! Тут из дома человек вышел, испугалась лиса и бросилась прочь. Так и убежала голодная.

А лось, получив ноги лисы, ростом стал совсем маленький. В траве спрятался, радуется:

— Вот теперь хорошо мне. Никто меня издалека не увидит!

Стал он потихоньку на лисьих лапках передвигаться.

Устал быстро. Устал и проголодался. По привычке голову поднял, чтобы молодыми побегами да листьями голод утолить. Губами шлёпает, а веток достать не может: ноги-то коротки!

Вздохнул лось:

— Эх, напрасно я обменялся ногами! Такие хорошие у меня ноги были: высокие да крепкие! Не то что эти дрянные лапки! Пропаду я теперь совсем с голоду…

И заплакал лось.

Вдруг слышит он: кто-то по тайге летит, напрямик ломится. Сучья да валежник трещат. Кинулся лось бежать. А куда ему на маленьких лисьих лапках бегать. Запнулся за валежину, упал и глаза закрыл. «Ну, — думает, — сейчас мне конец будет!»

Однако слышит — зовёт его лиса:

— Эй, сосед, где ты?

— Здесь я, — говорит лось. — Это ты, что ли, в тайге, шумела?

— Я, — говорит лиса. — Беда мне с твоими ногами. Хотела тихо пройти, а ноги твои ломают сучки, топают, стучат. Чуть не пропала я с ними!

— И мне, — говорит лось, — с твоими ногами беда: маленькие они, слабые… Давай, соседка, опять меняться.

Вот обменялись они ногами.

Топнул лось своими копытами о землю: хорошо!

— Здорово это, — говорит, — устроено, что лось на копытах ходит. Ноги крепкие, копыта твёрдые!

Пробежалась лисица на своих лапках: хорошо! Лапки лёгкие, когти острые, походка неслышная. Отвечает лиса лосю:

— Да, правда, хорошо это устроено, что у лисы маленькие лапки с острыми когтями.

Попрощались они и в разные стороны пошли.

С тех пор звери ногами не меняются.

Паслось как-то на луговине стадо оленей. Напал на стадо тигр. Отбил несколько оленей и погнал в тайгу. Одного разорвал, а другие от страха убежали. К стаду уже и дороги найти не могли. И стали они сами по себе пастись.

Повстречал этих оленей медведь.

Был медведь уже старый, охотился плохо; сколько ел — не знаю, а бока у него ввалились и шерсть клочьями взъерошилась.

Увидал медведь оленей и подумал про себя: «Вот удача мне привалила! Заберу я оленей. Оленеводом стану, как люди бывают. Олени приплод давать будут. Мяса мне теперь на всю жизнь хватит. А пасти оленей — велика ли хитрость!»

Обрадовался медведь. Согнал оленей в одно место, к своей берлоге поближе. Сам сел возле, довольный, весёлый, к оленям присматривается — которого на первый случай зарезать.

Видят олени — не трогает их медведь, стали пастись. Стали мох искать: ходят, головы к земле наклоняют. Смотрит медведь, понять не может — что такое олени делают? Будто слушают что-то… Струхнул медведь, испугался: может, олени слушают, не идёт ли хозяин?