— Ну, скажи — где незнаемые края?

— Если я скажу, тогда это будут уже знаемые края! — Отец легонько прижал к себе Игоря, потом подтолкнул в сторону двери. — Иди, маленький!

Игорь уже знал, что это обозначает. У отца начинался очередной приступ удушья, и он не хотел, чтобы Игорь видел его в таком состоянии. С жалостью посмотрев на отца, он вышел…

Незнаемые края!

Где лежат они, какие люди там живут и что делают?

До сих пор Игорь знал только город, в котором он родился и прожил первые десять лет своей жизни. Город раскинулся на берегу большой реки, что виднелась из окон дома. Здесь почти не было ненастных дней — ласковое, яркое, ослепительное солнце встречало Игоря на улицах и летом и зимой, заглядывало в окна его дома, утром с одной, вечером с другой стороны. Казалось, во всем мире и есть только один этот город… Правда, откуда-то приходили и куда-то уходили поезда — Игорь слышал их гулкие свистки, доносившиеся с железнодорожной станции; откуда-то приходили и куда-то уходили пароходы — Игорь видел их из окна своего дома или с берега, но до сих пор это не задевало его сознания: идут поезда, плывут пароходы — значит, так и надо!

Столько интересного было вокруг — каждая новая улица, на которую случалось ему попадать то с родителями, когда они отправлялись гулять, то со знакомыми мальчишками, несмотря на строгое запрещение таких походов, — а это было куда интереснее! — каждая новая улица была для него целым открытием. А за этими, уже знакомыми улицами были еще и другие, а за другими — еще и еще: непознанный город расстилался перед Игорем — и вправо, и влево, и по берегу реки, и вдоль от нее, туда, откуда доносились свистки паровозов.

Это был мир, в котором жил Игорь.

И вот теперь какие-то незнаемые края, о которых заговорил отец, задели его воображение, и он широко раскрывал глаза, словно края эти могли открыться перед ним сейчас, тут же, как страницы книги… Незнаемые края! От одних этих слов у Игоря захватывало дыхание, потому что слова эти напоминали о сказке, а сказки Игорь любил. Может быть, в этих незнаемых краях — все, как в сказке: необыкновенные приключения, опасности на каждом шагу, борьба добрых и злых сил, волшебство, превращения!..

…Мама сидела в своей комнате, пригорюнившись. Она не заметила, как вошел Игорь. Только когда он просунул свою голову под ее руку, она очнулась и приняла обыкновенный вид, как будто все в этом доме было хорошо: и папа Дима не болел, и ей не надо было задумываться.

— Слушай, мама Галя! — сказал Игорь. — Папа говорит, что мы в незнаемые края поедем, когда он выздоровеет.

— Ну, значит, поедем, если папа говорит.

— Он говорит, что мы поедем людей посмотреть и себя показать.

— Уж ты покажешь! — сказала мама. — Смотри, опять у тебя руки грязные и нос совсем черный. Просто не понимаю, где ты ухитряешься так вымазываться!

— Я тоже не понимаю, мама Галя! — сказал чистосердечно Игорь и посмотрел на свои руки. Они действительно были грязны, да еще как! Странно, что до сих пор он не замечал этого. В смущении Игорь сказал: —Понимаешь, мама, пока ты ничего не говоришь — они не грязные, а как только скажешь — они сразу делаются грязными. Я просто не понимаю, как это выходит…

Мама рассмеялась:

— Ах ты, чудо-юдо! Значит, это я и виновата в том, что ты ходишь как трубочист!

Игорь еще раз с огорчением поглядел на свои руки.

Почему они грязные? Кто знает, почему… Только и было, что Игорь минутку постоял на руках, пока Мишка-медведь держал его за ноги. Это называлось «все вверх ногами», и, хотя вниз головой стоял только сам Игорь, все казалось опрокинутым, перевернутым — и дом, и деревья в соседнем саду, и Мишка, и «Победа», которую шофер мыл из шланга во дворе… А когда Игорь встал на ноги и весь мир оказался по-прежнему на своем месте, руки его уже были вымазаны варом! Откуда взялся вар? Его притащил Сема-кореец. Из вара, как он сказал, можно делать что угодно! Его можно было жевать, хотя на ириску он и не походил. Им можно было нарисовать на тротуаре растрепанную Мишкину голову, хотя кто-нибудь из прохожих обязательно начинал свое: «Мальчики, ну что вы тут мажете?!» Из вара можно было сделать шахматные фигурки, хотя никто не знал, сколько их надо. Кусочек этого вара можно было прикрепить к кончику гусиного или куриного пера, и тогда оно, подброшенное вверх, красиво крутилось, медленно падая на землю, хотя во всем дворе был единственный петух у дворничихи, и она, не понимая, куда деваются его перья, перестала выпускать петуха во двор. Можно было скрутить шарики — они очень ловко прилеплялись к стене, хотя совершенно непонятно, почему так ругался дворник. Из вара можно было бы многое сделать, но дворник отобрал его… А теперь то один, то другой из ребят оказывался измазанным варом. Просто непонятно — откуда он брался в самых разных местах…

Мама Галя заглянула Игорю в глаза.

— Ну, что ты заскучал? — спросила она. — Хочется тебе в незнаемые края ехать? Дома надоело?

— Нет, не надоело… Только папа говорит, что человек должен много знать и много видеть…

Тут мама взъерошила Игорю волосы:

— Ах ты… человек! Насмотришься еще, успеешь — у тебя, мой друг, вся жизнь впереди!

И мама опять посмотрела Игорю в глаза, а в ее глазах запрыгали какие-то золотые искорки, и было непонятно — смеется она над Игорем или говорит просто так.

Игорь погладил ее каштановые волосы. Они были волнистые и не очень длинные. Игорь с удивлением заметил, что у мамы появились не каштановые, а совсем белые волосы. Раньше их не было.

— У тебя белые волосы стали, мама! — сказал Игорь.

— Я уже совсем старая, Игорешка! — ответила мама Галя и невольно скосила глаза на зеркало у стены.

— А вот и не старая! Ты в зеркало смотришься! — сказал Игорь.

Нет, мама Галя, конечно, не была старая. Она не могла быть старой. Всегда, сколько знал ее Игорь, она была такой — очень звонко, как девочка, смеялась, и нельзя было не рассмеяться самому, услышав этот подмывающий, задорный смех; всегда, как сейчас, ее глаза казались то серыми, то карими, и папа Дима до сих пор спрашивал ее иногда: «Слушай, скажи, пожалуйста, наконец, какого цвета у тебя глаза?» — и хмурил брови, а мама смеялась и, прищурившись, говорила: «Что же ты, папа Дима, до сих пор не рассмотрел их, а? Ох, дорогой мой, куда ты только смотрел!» Она охотно затевала с Игорем веселую возню, от чего в квартире поднимался такой тарарам, что все летело в разные стороны — и столы, и стулья, а папа, недовольно хмурясь, ходил вслед за ними и ставил все на место, не замечая, что мама незаметно кидает на него насмешливые взгляды и нарочно сдвигает мебель с места. Видя это, Игорь визжал от восторга и носился по комнатам как угорелый, пока не становился весь мокрый.

Мама Галя всегда нравилась Игорю. Иногда он подолгу, не сводя глаз, смотрел на нее. «Что ты уставился на меня, Игорек?» — спрашивала мама. «Так просто!» — отвечал Игорь, не умея ничего объяснить…

У мамы была красивая голова и милое лицо с немного упрямым лбом. Ее волосы лежали на голове так, словно она все шла и шла против ветра. Густые брови ее срастались на переносице, и она никогда не причесывала их. У мамы были изогнутые черные реснички, небольшой прямой нос, который смешно морщился у самых глаз, когда мама поддразнивала кого-нибудь — папу или Игоря. И вся она была такая хорошая, что у Игоря что-то непонятное вдруг теснило грудь, и он громко вздыхал, особенно если у мамы Гали появлялись на щеках милые-милые ямочки…

И сейчас эти ямочки появились на ее щеках, но тотчас же исчезли, словно кто-то стер их торопливой рукой. И золотые искорки куда-то улетели из ее глаз, и веки подозрительно покраснели. Она порывисто прижала к себе Игоря так, что он не мог посмотреть на нее, в горле у нее что-то заклокотало, словно хотело выскочить…

— Ты что, смеешься, мама? — спросил Игорь, тщетно пытаясь высвободиться.

Но мама удерживала его рукой и ответила только немного спустя.