Поднимаясь по лестнице, Ландик прочел табличку с надписью: «Нищенство и попрошайничество воспрещаются законом», потом — «Торговля вразнос строго запрещается», «Сохраняйте чистоту» и «Плюйте в свои носовые платки».

«Это уж слишком!» — возмутился он. Требование о соблюдении чистоты само собой исключает плевки с третьего этажа на второй и со второго на первый… Какие же изнеженные и культурные люди, должно быть, живут здесь. У посетителей всегда имеются носовые платки. Это тебе не окружное управление в Старом Месте! Там тоже вывешивали таблички, да ничего не помогало. В регистратуре, когда не было «старого» и работа могла подождать, сами чиновники упражнялись в плевании на дальность. Новотный даже предложил пари, что, лежа на полу, плюнет в потолок. И плюнул! Попробовал бы тут!

Размышляя на эту тему, он взбежал наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Миновав первый этаж и бельэтаж и оглядевшись по сторонам, он остановился перед дверью с латунной табличкой: «Доктор юстиции Юрай Петрович. Частная квартира».

Прежде чем позвонить, Ландик огляделся — все ли у него в порядке, отряхнулся, словно селезень, выходящий из воды, прошелся ладонями по рукавам и брюкам, подкладкой брюк вытер ботинки и только после этого нажал кнопку звонка, над которой было написано «звонок». Над другой такой же кнопкой значилось «свет».

Ему открыла худенькая молодая девушка с большим белым бантом в темных волосах и в длинном белом фартучке с карманом. В руках она держала щетку из перьев для сметания пыли. Если бы не эта щетка, он, наверное, представился бы ей и, возможно, поцеловал бы руку. Но, сообразив, что это всего-навсего горничная, Ландик самоуверенно спросил:

— Господа дома?

Девушка смерила его взглядом с головы до ног: а вдруг бродяга или нищий? Но, увидев вполне прилично одетого, улыбающегося, стройного молодого человека, она спрятала щетку за спину и защебетала:

— Господа ушли. А барышня только что вернулась с прогулки верхом.

— Барышня Желка?

— Да, барышня Желка.

— Доложите обо мне, пожалуйста, — обрадовался Ландик, — мне нужна именно барышня.

Протянув девушке визитную карточку, он добавил:

— Пожалуйста, барышня Маришка.

Маришка раскрыла глаза от удивления: откуда этот молодой пан знает ее имя?

— Откуда вы знаете, как меня зовут, пан доктор?

— А вы откуда знаете, что я доктор?

— Молодые паны, которые ходят к нам, — все доктора.

— Я знаю и вашу фамилию. О, я хорошо вас знаю уже давно. Вы — Маришка, пардон, барышня Маришка Небегай.

— Где же мы встречались? Я впервые вас вижу.

— Про вас написано там внизу, на доске, милая барышня. Я знаю даже, откуда вы родом и сколько вам лет.

— Сколько?

— Двадцать!

— Святая правда!

Она взяла карточку и проводила его в гостиную. Красные ковры, кресла, на широком диване — множество подушек, пьеро и коломбина, медвежонок и барашек; в углах — фикусы и пальмы; на стенах — большие картины. Из гостиной через раскрытые двери видна анфилада комнат с блестящим паркетом, рамы и углы картин, кое-где позолоченная ножка стула, уголки и кисточки ярких ковров, а на самом конце — большой портрет мужчины с овальной черной бородой и густыми закрученными усами. Стоя около столика в стиле рококо, он опирался о него пальцами. Над ним — темно-красный балдахин, перевязанный шнурами с кисточками. На столике раскрытая книга.

«Это, наверно, хозяин дома, — догадался Ландик, — а книга — свод законов. Еще один страж правды и справедливости».

Кто-то закричал из дальней комнаты:

— Здравствуйте, не угодно ли присесть?

Голос был хриплый, словно у чревовещателя.

«Не может быть, чтобы это была Желка, — размышлял пораженный Ландик. — Наверно, какая-нибудь старая бабушка».

— Не угодно ли присесть? — проскрипел тот же голос.

— Целую ручки милостивой пани, — закричал Ландик, — я уже сел.

— Приветствую вас!

— Благодарю, сударыня.

— Не угодно ли сесть?

Ландик сел в кресло, скрестив ноги, и положил перчатки на колени. «Что за черт! Наверно, у нее подагра и она не может двигаться, или она в нижней юбке».

— Гл-гл-гл-гл, — услышал он.

Будто кто-то пил из бутылки, прямо из горлышка.

«Почему она не нальет в стакан? — удивился он. — Где это слыхано: пить прямо из бутылки?»

— Пррр… пук!

Ландику стало не по себе. «Она, наверное, больна, если не может сдержаться, — огорченно подумал Ландик, — но почему же не закроет дверь?»

— Как живете?

— Целую ручки, благодарю! — кричал Ландик. — Так себе.

В этот момент за спиной у него кто-то захохотал. Ландик быстро обернулся и увидел девушку в черном котелке, длинном пиджаке, жилетке, брюках и сапогах, с хлыстиком в руке. Хлопая им по голенищу, она вздрагивала от смеха.

— Не угодно ли сесть, — каркало из дальней комнаты, — я сейчас выйду!

— Целую ручки, — поклонился в ту сторону Ландик и с любопытством посмотрел на барышню в брюках и с хлыстиком.

— Куш! — закричала барышня в ту сторону, куда Ландик посылал свои «целую ручки». — Это попугай тебя приветствует, — обратилась она к гостю. — Здравствуй, Яник! Не узнаешь? Ну! — И она сложила губки для поцелуя.

— Желка!

Они по-дружески расцеловались. Ландик чувствовал себя неловко оттого, что так долго беседовал с попугаем, титуловал его «милостивая пани» и даже «целовал ручки». Но он превозмог свое смущение. Желка утешила его:

— У нас каждый новый гость проходит через это.

«Я бы не сказал, что это тактично — так смущать нового человека. Противные люди, попугай тоже», — подумал про себя Ландик.

— Что ты делаешь в Братиславе? — поинтересовалась Желка.

Ландик рассказал, что его перевели в Братиславу по службе. Он явился засвидетельствовать свое почтение, но у него есть и просьба. Собственно, не его просьба, а управления, пана президента, министерства, будапештского посольства и индийского короля. Требуется десять — пятнадцать барышень в национальных костюмах для встречи его величества Ифтикара-ул-Мулк-Багадура.

— Мы все с надеждой и доверием обращаемся именно к барышне Желке, то есть к тебе, и надеемся, что ты не откажешься протянуть нам руку помощи в таком важном деле. Подумай только — Индия у братиславских берегов, королевская нога ступит на землю нашей республики, — ораторствовал он.

Желка была «ужасно» рада, что Яник останется в Братиславе: одним хорошим товарищем будет больше — в кафе, при катании верхом, гребле, купанье, на танцах, прогулках. Вопрос о национальных костюмах заставил ее призадуматься.

— Милый мой, — начала она с оттенком грусти, — ну кто теперь станет носить национальный костюм? Да любая женщина лучше купит себе два модных туалета. Национальный костюм неудобен, тяжел. Сапоги… Немыслимо… Но все же я с радостью помогу тебе… У меня есть тирольский, остался от бала… У Тольдички есть голландский… У Верки испанский…

— Но нужны именно словацкие, национальные… Пештянский, чичманский, моравский…

— Может, в театре взять? У примадонны наверняка есть. И в театральном гардеробе тоже, наверно, кое-что найдется. Да и в музее, в отделе костюмов… Подожди, мы все соберем.

— Но это нужно к четырем часам. В шесть приедет король. Мы все будем тебе очень благодарны, милая Желка, — Ландик погладил ее по руке. — И не сердись на меня за ту летнюю историю, — просительно добавил он. — Мне тогда было очень неприятно. Даже и теперь, стоит мне только вспомнить об этом, кровь бросается в лицо от стыда.

— Ну-ка покажи, — она взяла его за подбородок и подняла голову. — Что-то не видать. Я испугалась, и мне было стыдно перед Дубцом… А чего это ты рассердился, что и уехал не простившись?

— Мне показалось, что я куколь в жите, бедняк среди богатых.

— Оставайся обедать, я одна, родители на банкете. Поделюсь с тобой.

— Спасибо, но мне надо еще написать речь.

— Ты будешь произносить речь? — удивилась Желка.

— Да.

От радости Желка всплеснула руками: