Молодежь проводила депутата до самого дома. Когда с громкими возгласами «слава» она прощалась с ним у ворот, Радлак, сидевший под оливковым деревом в придунайском парке неподалеку от русского книжного магазина «Терем», вскочил со скамейки, поднял кулак и потряс им над головой.

— Я тебе покажу «славу»! — погрозил он. И, словно вопрошая у деревьев, у магазина, проворчал: — И это — депутат? Крестьянский избранник? Для того ли он давал депутатское обязательство, чтобы натравливать желторотых националистов на тех, чье расположение мы хотим снискать?.. Эти олухи сами не соображают, кому аплодируют… Ты у меня еще попляшешь!..

Разъяренный Радлак помчался в «Музеумку». Он не разобрался, действительно ли получил несколько тумаков в спину в тот момент, когда пытался разоблачить Петровича, сорвать с него красочный национальный костюм; ясно было одно: его вытолкнули за порог и заперли дверь на ключ перед самым носом. Сейчас он надеялся найти в «Музеумке» своего человека, знакомого журналиста, хотел рассказать ему о скандале во дворе городской ратуши, чтобы беспринципного депутата тут же, по горячим следам, протащили в газете.

Теперь у него появился новый солидный козырь против Петровича.

Клуб был наполовину пуст. Радлак поднялся по лестнице, заглянул в бильярдную, постоял возле карточных столов. Ни одной знакомой души. Тогда он уселся в кресло и, прихлебывая чай с лимоном, начал подсчитывать свои шансы на выигрыш. Если прибавить к ним сегодняшний козырь, победа за ним.

Он никак не мог примириться со своим провалом на выборах. Председатель клятвенно обещал ему мандат, а теперь и в ус не дует, словно ничего не случилось. Еще как случилось! Что с ним теперь будет? Вернуться к красильному чану, опять ходить с синей краской под ногтями, как и двадцать лет назад, когда его выбрали первый раз? А что станет с государством, с партией, если в парламенте засядут недостойные глупцы? Они и расписываться-то толком не умеют! А в чем их заслуги перед партией? Какое отношение они имеют к крестьянской партии? Когда-то кастрировали поросят?.. С ним же, искушенным политиком, они не пропали бы!..

«Ты все можешь перекрасить», — сказал ему сам председатель, посылая к Петровичу, чтобы привлечь на свою сторону радикалов-патриотов. Он прекрасно разбирается в любых политических махинациях. Он не станет плясать под чужую дудку. Он сам будет играть! И первым делом надо выкинуть из игры этого беспринципного Петровича, который держит нос по ветру, словно жестяной флюгер-петух на деревенской колокольне! Тоже мне политик! Даже вентиляторы и те крутятся только в одну сторону.

Ведь не кто-нибудь, а Петрович посулил патриотам три мандата! Не дай он этого обещания, в парламент прошел бы и комиссар Ландик. А сейчас — умрет патриот Филипчик, обанкротится или сядет в тюрьму, тогда — о позор! — депутатом станет это ничтожество Ландик, а он, Радлак, при всех своих заслугах, будет сосать лапу, как медведь в берлоге. А все потому, что в новоградском избирательном округе он стоял в списке третьим за Экрёшем и Петровичем. Хороши порядки! Почему после Петровича? После нового человека? Где справедливость?

Многое припомнил Радлак, недаром он вцепился обеими руками в свою жиденькую шевелюру, торчащую петушиным гребешком.

Может, потому, что на заседании комитета, когда Петрович назвал председателя дураком, когда ломали копья из-за Розвалида, он, Радлак, смолчал?!

Не кто иной, как Петрович, высказывался на заседании краевого комитета за автономию, заступился за автономистов, за Национальную академию, кишащую духовенством, черным, как уголь, духовенством.

Жена его ярая патриотка, а дочку выбирают в ресторанах секретарем «Общества симпатизирующих правительству победившей Испании».

А Петрович самолично выплачивает пособие хорошеньким женщинам и ставит краевой комитет пред свершившимся фактом.

Откопал какую-то служанку и хочет пришить отцовство нашему славному, заслуженному генеральному директору Дубцу.

Подает в суд от имени Розвалида на наш банк «Кривань», который изгнал своего нерадивого директора и лишил его пенсии.

Мало того — Петровичу не терпится посадить этого рачительного хозяина финансовым советником в окружной комитет Старого Места. Что и говорить, хорош советничек!

Ходатайствует, чтобы его родственника, ясновельможного пана Ландика, выдвинули депутатом в парламент. Подходящая кандидатура!

А во время студенческих волнений нет чтобы приглушить страсти, наоборот, провоцирует, настраивает молодежь против властей, консолидации, единства, против нашей программы, призывает громить евреев, восстанавливает молодежь против венгров, которых ему благодарить надо за то, что его выбрали депутатом. Вот он, Радлак, был бы безмерно им благодарен, если бы находился в списке кандидатов впереди Петровича. Подстрекает против «Голема», натравливает на Гарастичку. Разве это демократ? Типичный правый!

Истинная позиция Петровича проявилась и на закрытом заседании совета правления Крестьянского банка, где присутствовали оба: Радлак — как член совета, а Петрович — как юрисконсульт. Обсуждалось ходатайство крестьянской партии об отсрочке уплаты долга мелкими землевладельцами еще хотя бы на год. Это в какой-то степени явилось бы выполнением предвыборных обещаний, наградой избирателям за их хорошее поведение на выборах. Ведь и правда, они бедняки и нуждаются в помощи.

Радлак лицемерно доказывал, что отсрочка повредит банку, и предложил, указывая на Петровича:

— Среди нас сегодня находится депутат Петрович: ему ничего не стоит замолвить словечко председателю, чтобы партия сняла предложение, поскольку оно вредно отразится на кредитах тем же малоземельным крестьянам.

— Что же, я могу, — попался на удочку Петрович, имея в виду процессы, которые он вел от имени банка против неплательщиков — «маленьких» людей, — могу похлопотать, — добавил он и легкомысленно начал расписывать, как он развернет агитацию среди членов партии, как будет настаивать на снятии этого проекта, если же они заупрямятся, он устроит небольшую демонстрацию (опять демонстрация!) и в знак протеста (опять протест!) не примет участия в голосовании.

Радлак даже облизнулся, вспомнив об этом. «Что это за член партии? — ликовал он. — В знак протеста собирается отказаться голосовать, когда речь идет об интересах тех, кого он представляет. Адвокат, а не депутат! Хочет жиреть на поте народа!»

И этот пункт включил Радлак в свое обвинение. Итак, материала вполне достаточно, чтобы отстранить Петровича от крестьянских дел, а самому стать его преемником.

Когда чай с лимоном был допит, Радлак окончательно убедил себя в том, что Петрович действительно низко, подло втерся в доверие партии, и поэтому воля избирателей — лишить его мандата.

«Лишь бы только, — размечтался Радлак, — мне удалось привить и веточку своей воли к дереву воли пана президента. Удастся — значит, она привьется и к дереву президиума. Дальнейший исход дела будет зависеть от того, примутся ли новые побеги на общем дереве партии. Воля избирателей — это просто ножницы, которые отстригут старый засохший отросток и заменят его свежей веточкой с листочком мандата Радлака».

Никто из знакомых журналистов не приходил. «Спят они, что ли?» — с упреком взывал Радлак к стенам. Расплатившись, он отправился искать их по другим кафе и ресторанам…

Рано утром Радлак был уже на вокзале с большим чемоданом. Он ехал в Прагу «делать прививки»…

Ему пришлось долго ждать в большой приемной, отделанной в стиле барокко. Сидя в позолоченном кресле, он рассматривал уже много раз виденные картины, развешанные по стенам бывшего императорского дворца.

Внимание его привлекла новая картина — лужайка в сосновом бору. На лужайке — копна сена, а на ней девочка в национальном костюме. Лицо загорелое, с высоким, чуть выпуклым лбом, гладко причесанные, блестящие черные волосы разделены посредине пробором, через плечо перекинута толстая коса с пестрой лентой. Невинные голубые детские глаза, радостно сияя, устремлены на Радлака. Над лесом — летнее небо, в нем белые легкие клубы облачков. Картина занимала целую стену. Размеры ее почти испугали Радлака. Он оценил картину, по меньшей мере, в пятьдесят тысяч крон. Ему стало не по себе, и решимость его на мгновение поколебалась.