Выполняя приказ Данненберга, русские солдаты отступали, совершенно не обращая внимания на снаряды, рвущиеся то в центре обескровленных боем полков, то перелетая через их головы, то падая по сторонам. Сохраняя свой строй, они шли, нисколько не ускоряя шаг, полностью презирая летящую смерть.   

Как признавали сами англичане, отступление русских под Инкерманом, было похоже на отступление раненого льва, по-прежнему бесстрашного, нисколько не сломленного бедой.

Так оценивали враги тех, кто был достоин победы, но утратил её благодаря бездарности своих командиров Данненберга, Горчакова и светлейшего князя.  

Русское наступление, вызвало большие разногласия в стане союзников. Хорошо понимая, что только чудо спасло в этот день англичан от полного разгрома, лорд Раглан стал требовать от генерала Канробера экстренных мер для предотвращения возможности нового наступления противника на расположение англичан.

Всегда сдержанный и несколько зажатый перед английским лордом, Канробер дал волю своему гневу. Звенящим от негодования голосом генерал посоветовал британскому аристократу, который слышал орудийные выстрелы только один раз в жизни под Ватерлоо, усиленно молиться Богу, поскольку сегодня только он помог союзникам отбить нападение врага, помрачив разум их командиров. Так закончился этот день, который мог стать первым шагом к снятию осады Севастополя.  

Тихо и неторопливо горело пламя камина в петергофском кабинете императора Николая Павловича. Живительное тепло, идущее от мирно потрескивающих сосновых поленьев, щедро согревало царского гостя, который вошел сюда минуту назад, оставив за порогом промозглую декабрьскую стужу и холод. В этом году снега на землю легли очень рано, основательно укутав белым покрывалом великолепный каскад петергофских фонтанов. Их прекрасный вид открывался из просторных окон дворца.

Государь, с радостью и плохо скрываемым нетерпением, смотрел на своего дорогого гостя, прибытие которого он ожидал в своей загородной резиденции вот уже целую лишнюю неделю. Император специально выбрал местом встречи с Ардатовым Петергоф. Здесь, вдали от  столицы, постоянно гудящей тревожными пересудами, и назойливой суеты придворного окружения,  Николай хотел наедине обсудить с графом последние события в Крыму, которые сильно истощили ему нервы за последний месяц.

- Знатный морозец, государь, ох и знатный - говорил Ардатов, удобно пристраиваясь в просторном кресле возле камина и подставляя свои руки и ноги к живительному теплу. - Отвык я, однако, от такого холода, сидя в Севастополе.

- Как там?- спросил Николай, и напряженный голос моментально выдал внутреннее состояние императора.

- Держимся, государь. Назло врагам, на радость тебе и всему русскому народу - бодро ответил Ардатов, стараясь своими словами снять с плеч своего собеседника хотя бы часть того груза, что явственно висел на царских плечах.

- Не будет ли нового штурма Севастополя, Мишель? Не рискнет ли Канробер напасть на город в канун наступления зимы? - с тревогой спросил гостя Николай.

- Нет, государь - уверенно заявил граф. - После того ураганного шторам, что случился у нас в ноябре месяце, господам союзникам ещё долго придется зубы свои собирать. Представляешь, как раз накануне перед этим, к союзникам из Константинополя пришло много транспортов с различным провиантом, теплой одеждой, порохом  и тяжелой артиллерией. Однозначно, господа лягушатники к штурму готовились. И вот, всё это несметное добро за одну ночь на дно пошло. Так что не до штурма им теперь.

Ардатов замолчал и в памяти его, немедленно возникла незабываемая картина следующего после шторма дня, когда серая поверхность моря была густо усеяна обломками погибших вражеских кораблей вперемешку с телами утопленников.

- Старожилы говорят, что такие шторма раз в сто лет бывают, и я с ними полностью согласен, государь. Видел бы ты только, сколько их кораблей на берег выкинуло, любо дорого смотреть. Особенно на такую махину, как стодвадцати пушечный корабль "Вальми". Морские волны его  с якорных цепей как щепку сорвали и на берег вышвырнули. Так французы были вынуждены в спешке его спалить со всем находившимся на нем добром, чтобы только корабль нам не достался.

- Так значит, не будет штурма? - пытливо уточнил император.

- В ближайшие три месяца точно не будет. Не до этого сейчас господам союзникам, государь, ты уж мне поверь. Сейчас у них только одна забота - как спокойно зиму провести, чтобы половина войска не перемерла от холода и голода - твердо сказал граф и, видя не проходящее сомнение в глазах собеседника, с обидой произнес:

- Эх, жаль, не захватил я с собой ни одного пленного французика, которых взяли наши охотники. Они бы тебе красочно порассказали, в числах и лицах, как сидят они в парусиновых палатках и трясутся от постоянного холода. Как болезни их косят лучше наших ядер и пуль, как зачастую живут впроголодь. Как ругают они по-тихому, начиная от солдат и кончая офицерами, по своей французской матушке императора Наполеона, пригнавшего их в Крым. Много бы чего интересного они тебе бы смогли бы рассказать - эти французики. Жаль, не привез.

В сердцах Ардатов даже отодвинулся от горящего камина и в одночасье стал похож на нахохлившегося от обиды воробья, энергично поводя шеей из стороны в сторону.

- Ты не думай Мишель, что я сомневаюсь в твоих словах. Просто мне очень важно знать это точно. Ведь говорили мне мои советники, что француз двадцати тысяч не соберет, а он сто собрал, еще сто приготовил, и слух идет о полумиллионе. Говорили, никогда он не сможет их к нам перебросить, так он перебросил, и Севастополь в осаде держит. Говорили, разобьем в пух и прах, а пока они сами нас колотят! - воскликнул Николай, и от того тона, каким были сказаны этим слова, графу стало понятно, как сильно давит на его государя груз ответственности за неудачное течение войны, и который он не собирался ни на кого перекладывать.     

- Вот кто тебе этого говорил государь, с тех и спроси по всей строгости. А то они привыкли то языками болтать без меры, да за свои слова не отвечать, пользуясь твоей безмерной добротой и христианской порядочностью. А ещё лучше пошли их к чертовой бабушке или того подальше.- Яростно посоветовал царю разозлившийся Ардатов и, резко повернувшись в полкорпуса к собеседнику, энергично продолжил говорить.

- Какие полмиллиона солдат, ну ты сам посуди? Император Наполеон к нам в двенадцатом году всего семьсот тысяч солдат смог привести. Так ему для этого дела всю Европу под метелку пришлось вымести. Кроме своих французов и батавцев с бельгийцами, и итальянцев с саксонцами, и вестфальцев с поляками, иллирийцев, и ещё черт знает кого он только к нам ради этой численности не пригнал. Пальцев на руке не хватит, чтобы их всех поименно перечислять.

А у этого императора Луи против нас только сто тысяч человек выставлено, да и те напополам с англичанами и совсем не полные. Самое большее, что они могут выставить против нас на будущий год, так это ещё сто тысяч человек, и только. И только, государь! - Ардатов убежденно развел руками в сторону с непререкаемым выражением на лице.

- Англичане, больше того, что уже дали Бонапарту сейчас, дать не смогут. Не сильно они любят сами воевать, все больше любят чужими руками жар загребать. Вот и в этой войне их главный упор на французов был сделан. Только благодаря Канроберу они под Балаклавой и Инкерманом  конфуза избежали. А что касаемо самих французов, то говорю тебе со всей ответственностью и убежденностью, самые лучшие их вояки задействованы против нас без остатка и тех, кого император Бонапарт присылает под Севастополь, совсем иные. Сам видел, сам слушал. Самые стойкие солдаты у них - это алжирские зуавы, сильно дерутся, черти. Сами черные, зубы белые, так и норовят тебя на штык насадить.

- Ты что в рукопашных боях участвовал или в ночные вылазки ходил - с изумлением спросил встревоженный Николай.