Только  благодаря дипломатическому искусству лорда Раглана эта перепалка с взаимными обвинениями не вылилась в нечто большее, что могло бы развалить союзную коалицию в самом начале её боевого пути.

Вся дальнейшая высадка вражеского десанта растянулась на целых пять дней, в течение которых князь Меньшиков не решался атаковать врага, имея в первых числах сентября явное превосходство в силе.

Напрасно Ардатов энергично настаивал, чтобы светлейший князь бросил все свои силы в бой против вражеского десанта. Меньшиков холодно ответил Ардатову:  "Здесь по воле государя императора командую я," - после чего пресек всяческое сношение с неуживчивым царским посланником. Твердо веря в силу своих полководческих способностей, силу своих полков и слабость врага, он терпеливо ожидал союзников на Альме, где занял по своему мнению неприступные позиции. Свой категорический отказ атаковать врага в Евпатории, Меньшиков объяснял возможностью попадания русских войск под огонь союзных кораблей, что привело бы к огромным потерям среди русского воинства.

Всего на русскую землю было высажено 25 тысяч французской пехоты при 56 орудиях, 21 тысяча англичан при 47 орудиях. Кроме того, в союзном биваке находилось две тысячи турок, которых европейцы использовали исключительно как вспомогательные войска. Союзная кавалерия из грозной силы превратилась в жалкую обузу, которая могла только обороняться, полностью утратив свои ударные функции.

У высадившихся на берег войск союзников не было в достаточном количестве ни палаток, ни транспортных повозок на которых они были должны везти свою походную амуницию. Захваченная ими Евпатория представляла груду развалин и пожарищ, которые никак не могли стать укрытием для союзников в ближайшее время.        

Сама корабельная стоянка у Евпатории было хорошим местом для высадки десанта, но совершенно не подходила для длительной стоянки кораблей союзной эскадры. Любой хороший шторм мог нанести ущерб кораблям союзников гораздо более серьезный, чем атака русских брандеров. Поэтому у них оставался лишь один выход из создавшейся ситуации, продвигаться вперед.

- Севастополь и его бухты, вот наше спасение! - заявил маршал Сент-Арно на совещании союзников, и это решение было горячо поддержано лордом Рагланом, командующим британскими силами. Договорившись о дальнейших действиях, союзники оставили в лагере турок, а утром 10 сентября вышли к Альме.

Граф Михаил Павлович Ардатов был очень доволен результатом атаки брандеров. Едва команда охотников была доставлена в Севастополь, и стали известны первые результаты смелого рейда, как граф немедленно произвел награждение своих моряков. Имея на руках личный указ императора о праве награждения особо отличившихся в боевых действиях, Ардатов честно исполнил все свои обещания данные ранее своим охотникам.

Пользуясь своим высоким положением, он без всякого угрызения совести влез в кассу черноморского флота и произвел немедленные денежные выплаты, которые причитались морякам за их подвиг. Вслед за этим Ардатов назначил произведение офицеров участвовавших в рейде в следующий чин, а простым матросам оформил представление на получение ими личного дворянства. Все свои действия, он подробно описал в личном послании царю и тот час отправил с фельдъегерем, вместе с победной реляцией об успехах черноморских моряков.

Когда, Ардатов отписывал царю о подвиге моряков и офицеров, он не преминул добавить, что сила удара была куда более мощной, если бы вместе с брандерами в атаке участвовали гораздо большее число пароходов, под прикрытием семи пароходов-фрегатов имевшихся в распоряжении командующего флотом вице-адмирала Корнилова.   

Из всей церемонии награждения небольшая загвоздка возникла с лейтенантом Ивлевым. Главный герой евпаторийской баталии оказался единственным сыном у своей матери, которая находилась в довольно стесненных материальных обстоятельствах. Желая по достоинству оценить совершенный подвиг молодым офицером, Ардатов пошел на явный подлог, руководствуясь при этом только своей совестью.

За отличную службу и подготовку отряда охотников граф приказом от заднего числа, произвел старшего лейтенанта Ивлева в капитаны второго ранга и наградил его Владимирским крестом III степени. Когда местные чиновники стали упрекать графа в явном подлоге, Михаил Павлович произнес сокровенные слова: "Пусть тот, кто смел и без греха, заберет у несчастной матери пенсию, которую своей кровью заработал её сын".

Желающих связываться с личным посланником государя императора среди севастопольских чиновников не нашлось и Ивлев, стал капитаном второго ранга к огромной радости своих боевых товарищей.  

Диспозиция князя Меньшикова, которую он довел до сознания своих штаб-офицеров, собравшихся на совещании в палатке светлейшего по случаю предстоящего боя с противником, была такова. "Мы стоим, а неприятель нас атакует". Коротко и ясно, с тайными потугами на близость если не с Суворовым и Наполеоном, то уж явно с Кутузовым или принцем Евгением Савойским.

В принципе, в этой диспозиции князя можно было при желании найти зерно здравого смысла. Занимая выгодную позицию, при обычной оценке потерь атакующей стороны должны были составлять пропорцию 3:1, что позволяло не только обескровить врага, но при удобном случае и нанести поражение. Скорее всего, именно это он и имел в виду, однако с претворением теорию в жизнь у светлейшего князя были серьезные проблемы.

Неизвестно по какой причине, командование левым флангом, который согласно диспозиции светлейшего располагался на крутых горных вершинах, был поручен генералу Кирьякову, который постоянно находился в состоянии подпития. Когда Меньшиков объявил ему свое решение, тот, слегка пошатываясь, встал во весь фрунт и произнес историческую фразу:

- Не извольте беспокоиться Ваша Светлость. Шапками французов закидаем!     

Получив столь емкое и увесистое заверение, Меньшиков остался вполне, доволен своей задумкой и приказал ждать неприятеля на неприступных позициях. Сам Кирьяков, после совещания у князя даже не удосужился произвести диспозицию своих частей, поспешив по более важным для него делам. В итоге, на позиции левого фланга не было предпринято ничего, чтобы затруднить противнику продвижение в этом направлении, посчитав горный склон изначально неприступным укреплением. Не была разрушена  или завалена даже узкая  горная тропа, ведущая от подножья к вершине. Генерал веселился, а офицеры не посмели проявить инициативу, отлично помня, что она наказуема.   

Было уже около двенадцати часов, когда французские солдаты под командованием генерала Боске устремились в атаку. По общей диспозиции, французы наступали правым флангом, тогда как англичане атаковали левым флангом. Первым предстояло взойти на горную кручу, вторым перейти через мост на противоположный берег Альмы.

Едва только противоборствующие стороны стали сближаться, как сразу выявилось огромное превосходство ружей неприятельских солдат, над стрелковым вооружением русских пехотинцев. Вражеские стрелки, вооруженные штуцерами начинали свободно выбивать плотно стоявшие против них линейные ряды русской пехоты с пятисот, шестисот метров, тогда как они сами, могли наносить ответный урон только с расстояния ста - ста пятидесяти шагов.

Больше всего от вражеского огня доставалось пушкарям. Французские зуавы, буквально доставали орудийную прислугу своими смертоносными пулями, тогда как ядра и шрапнель, выпущенные в ответ, наносили врагу урон только на дистанции в сто десять, сто двадцать метров. С бессильным отчаянием смотрели артиллеристы генерала Кирьякова на густые ряды вражеской пехоты, которые быстро приближались к ним без всяких потерь. От ярости они скрежетали зубами и громко бранились видя, как раз за разом их дружные залпы уходили в сторону неприятеля без всякого толка. С нетерпением ожидали солдаты того момента, когда они смогут наконец-то отплатить смертью за смерть.