С идеей польского бунта Пальмерстон уже носился около десяти лет, справедливо предавая ей наиглавнейшее значение во всей восточной кампании, но к его огромному сожалению воз проблем оставался на прежнем месте. Несносные австрийцы никак не давали своего согласия на пропуск войск Наполеона, не видя в замыслах британского мечтателя ничего полезного для интересов венского двора. Таковы были замыслы благородного сэра Пальмерстона, и вдруг главный поставщик пушечного мяса для их воплощения собрался выйти из игры.  

Сама мысль, что Наполеон может начать закулисные переговоры о мире с Николаем и тем самым, оставить британцев один на один со страшным русским медведем приводила в ужас лорда Пальмерстона. Нужно было что-то предпринять и чем быстрее, тем лучше. В распоряжении британского премьера было довольно мало средств влияния на своего ветреного союзника, но Пальмерстон с честью сумел выйти из сложного положения и укротить строптивца.

Ради того чтобы покрепче привязать французского императора Лондон не погнушался разыграть настоящий политический спектакль с примесью водевиля, участие в котором приняли самые высокие люди Британской империи.  

В апреле месяце Наполеон был специально приглашен в Лондон с официальным визитом, где был принят при неслыханных овациях, манифестациях и прочих душевных излияний в честь боевого союзника. Огромные толпы народа приветствовали появления французского монарха бурными криками восторга. В честь высокого гостя в столице и главных городах Британии были даны салюты и фейерверки. Но как показало время, это было только скромной прелюдией перед главным событием.

Во время торжественного приема, в присутствии многочисленной толпы до отказа заполнившей залы Букингемского дворца, сама королева Виктория громогласно объявила указ о награждении дорогого союзника высшим орденом британской империи, орденом Подвязки. Взяв в руки орден, королева низко наклонилась перед Наполеоном и собственноручно застегнула на императорской икре золотую с бриллиантами орденскую пряжку.

Случившееся потрясло императора до глубины души, ибо подобного знака внимания не удостаивался ни один из монархов и союзников Англии за все время существования этого высшего британского знака отличия. Так без единого выстрела, он достиг того величия со стороны своего давнего противника, которого никогда бы не смог получить его великий дядя.

После столь королевского подарка, французскому императору следовало отдариваться, и Наполеон сделал это. В личной беседе с Пальмерстоном, он заявил, что Севастополь будет обязательно взят летом этого года, а русский черноморский флот навсегда покинет акваторию Черного моря.  

Пользуясь подходящим моментом, британец выразил пылкую надежду, о дальнейшем наступлении союзной армии в Крыму и Малороссии, но опытный французский интриган относительно дальнейших планов союзников уклончиво ответил, что все в руках божественного провидения и потому не стоит торопиться.

Подобные речи очень огорчили лорда, ибо он искренне считал, что за столь высокий прием, французский гость должен был отдариться по более высокой цене. Мысленно обозвав своего собеседника мелким лавочником и скупердяем, Пальмерстон с радостным выражением на лице провозгласил тост за боевое содружество двух великих европейских государств против азиатских дикарей.     

Видя явное не желание Наполеона в этом году действовать за пределами Крыма, британский премьер решил утереть нос своему несговорчивому союзнику и с этой целью взял под свой личный контроль новый морской поход на Балтику. Французский монарх ничуть не был против такого поворота событий и пообещал подчинить свои линейные корабли первому лорду адмиралтейства.

После возвращения императора в Париж, участь генерала Канробера как главнокомандующего союзными войсками под Севастополем была предрешена. Для выполнения обещания лорду Пальмерстону, основателю Второй империи был нужен совершенно новый человек, не имевший в своей душе страха перед севастопольскими бастионами и который был готов не раздумывая выполнить любой приказ своего императора.

Находясь наедине со своими мыслями и тревогами, Наполеон часто с горечью был вынужден признать, что Севастополь вот уже длительное время доставляет ему очень много неприятных хлопот. Слишком много ненужных разговоров о неудачах французского оружия в этой войне идет в Париже в последние шесть месяцев, что очень ослабляет боевой дух французской нации, которой предстояли большие свершения под руководством нового Бонапарта.

Поэтому, император с удвоенной энергией стал тасовать колоду французского генералитета в поисках достойного кандидата на роль покорителя русской твердыни и вскоре нашел его. На этот раз выбор Наполеона пал на генерала Жан Жака Пелесье, известного во французской армии своей настойчивостью в выполнении полученного свыше указаний. Этот генерал не останавливался ни перед чем, в том числе и потерями среди солдат, ради выполнения приказа.

Пелесье хорошо проявил себя во время военных действий в Алжире, умело подавляя постоянные мятежи арабского населения против французских оккупантов. Наводя имперский порядок, генерал вселял дикий страх в души мятежников, применяя против них самые жесткие меры, которые только были возможны.

Так жителей алжирских деревень, которые были заподозрены французами в оказании им сопротивления или саботажа, по приказу Пелесье безжалостно уничтожали, не взирая на их возраст и пол. После того как свыше трехсот человек были загнаны в пещеры Атласа и умерщвлены с помощью дыма, генерал получил от своих же солдат презрительную кличку "коптильщик", чем он впоследствии очень гордился. Одним словом это была энергичная, талантливая и очень способная личность, способная на все.

Приказ о назначении Пелесье главнокомандующим союзных войск в Балаклаву весной 1855 года привез генерал Реньо, личный посланник императора вместе с новым тридцатитысячным пополнением, благодаря которому общая численность союзных сил в Крыму достигла цифры в сто двадцать тысяч человек. Теперь осада Севастополя начиналась с удвоенной силой.

За те шесть месяцев, которые прошли с момента отъезда из Севастополя графа Ардатова, с городом и его защитниками произошли разительные перемены. Если в ноябре Севастополь еще сохранял в себе некоторые черты мирного города случайно вовлеченного в жернова войны, то к маю месяцу это был город полностью пропитан осадными буднями.

Здесь все, начиная от жителей города и кончая поблекшими стенами домов и кривыми улочками, кричало в полный голос о войне. Больше всего это было заметно в южной части города, где чугунные ядра вражеских осадных батарей валялись тут и там на грязных щербатых мостовых Севастополя, и идущие на позиции солдаты презрительно пихали их ногами, выказывая свое презрение к смерти.

За прошедшие полгода люди так привыкли к непрерывному грохоту осадных батарей, разрывов бомб и свисту ядер, что полностью перестали обращать на это внимание, став совершенно по иному воспринимать смерть, которая подобно назойливой мухе, постоянно следовала по пятам за защитниками Севастополя днем и ночью.

Большинство из севастопольцев относились к ней с какой-то своей особой философией, которая делала все страдания и невзгоды связанные с войной настолько привычными, что страх перед смертью отодвигался куда-то глубоко внутрь души человека.

Наступившая весна не принесла большой радости и уверенности в скорой победе адмиралу Нахимову. Сменивший на посту командующего крымской армии князя Меньшикова Михаил Дмитриевич Горчаков оказался ничуть не лучше своего предшественника. Он, так же как и светлейший князь, видел в Севастополе только одну ненужную обузу для сухопутной армии, на оборону которого бездумно тратились и без того небольшие силы Крымской армии.

Поэтому, он сознательно назначил на место погибшего Корнилова вместо Нахимова генерала Дмитрия Ерофеича Остен-Сакена, человека пунктуального и исполнительного в мелочах, но мало чем проявившего себя за время войны. Отправляя генерала в Севастополь, Горчаков дал ему первейший наказ в сохранении живой силы гарнизона от напрасных потерь, которая может понадобиться в дальнейшем для изгнания врага из Крыма.