Пока преследователи боролись с огнем, англичане без особых потерь и затруднений смогли погрузиться на корабли и выйти в море. Однако британские моряки не собирались просто так покидать негостеприимные берега Крыма. Избежав смерти с помощью чужих рук, они решили щедро "отблагодарить" своих спасителей. Отойдя на безопасное расстояние, англичане продолжили обстреливать горящую Балаклаву, намереваясь поразить невзорвавшийся пороховой склад.

Залп за залпом падали снаряды на истерзанный войной город, грозя в любой момент разрушить его до основания. Однако в дело вмешался его величество случай. Неожиданно со стороны Феодосии английские дозорные заметили какие-то огни, медленно приближающиеся к эскадре. Что это было, история скромно умалчивает. Возможно рыбачьи шаланды балаклавских греков, возможно, что-либо иное, но британцы моментально усмотрели в них русские брандеры.

Благодаря сведениям, полученным от крымских татар, союзникам было известно, что у русских еще имеются три-четыре колесных парохода, находившихся в Керчи и строго охранявшихся. Уже  дважды, имея с ними дело, британцы совершенно не горели желанием вновь встретиться с  "сумасшедшими" моряками царя Николая. Поэтому, едва только по кораблям прошел сигнал "русские брандеры!", огонь по Балаклаве был прекращен, и англичане спешно отошли в открытое море.

Когда Пелесье доложили о внезапной атаке русских на английские позиции под Балаклавой, тот не бросился на выручку попавшего в беду союзника, как это прежде до него делал генералы Боске и Канробер.

- У англичан крепкие позиции, сами справятся, - холодно молвил генерал, узнав тревожные новости из стана неверного союзника. Решение Лондона перебросить большую часть своих войск в Индию резко охладило и без того натянутые отношения двух союзных армий. Этим был недоволен Бонапарт, этим был недоволен Пелесье. и этим шагом были недовольны все французские солдаты. Открытой вражды по отношению англичан со стороны французов не было, но тайное желание вставить палку в колесо тем, кто так поспешно бросал их под Севастополем, конечно же, имелось.  

Поэтому, как только такая возможность появилась, Пелесье без колебания воспользовался ею, благо во всех отношениях он был прав. Русские непрерывно угрожали проведением ночной атаки, что не давало возможности немедленно перебросить под Балаклаву французские полки, на чем столь рьяно настаивал на этом генерал Симпсон.

Единственное на что согласился союзный главнокомандующий, так это начать быструю ротацию с передовой английских солдат из дивизии Бретона. Так же был послан гонец к генералу Гюссели с приказом: в случае необходимости оказать помощь британцам силами дивизии генерала Ожеро.  Отдавая эти распоряжения, Пелесье, подобно Пилату, умывал руки перед своими коварными союзниками в один момент переложивших всё бремя дальнейшей войны на плечи Парижа.

Когда соединения генерала Бретона приблизились к Балаклаве, всё было кончено. Британский флот к этому моменту уже ушел в море, и перед глазами генерала Бретона стояло зловещее зарево горящего города.

Конечно, англичане совместно с солдатами Ожеро попытались с ходу отбить Балаклаву у русских, но наткнулись на хорошо устроенную оборону противника. По крайней мере, так было указано в рапорте генерала Гюссели, отправленного Пелесье сразу после неудачной атаки.

Генерал писал, что русские успели подтянуть к Балаклаве большое количество пушек, а так же выставили огромное число стрелков, вооруженных скорострельными винтовками. Все это не позволило союзным войскам выбить противника с занятых им позиций.

Полученные сведения ничуть не огорчили союзного главнокомандующего, ибо полностью укладывались в его видении дальнейшей тактики войны с русскими.

- После ухода главных сил англичан Балаклава была попросту обречена. Как второй порт она не представляла большой ценности. Наоборот, для её удержания требовалось бы выделение дополнительных сил, а после "вынужденного" ухода англичан это для нас непозволительная роскошь. Так что, заняв Балаклаву русские сами того не подозревая, оказали нам большую услугу, - заявил Пелесье начальнику своего штаба генералу Бертрану, едва то зачитал ему рапорт генерала Гюссели.

- Но:

- Никаких но, Бертран, - резко оборвал своего помощника Пелесье. - Больше никаких попыток отбития Балаклавы. Я категорически запрещаю делать это, так как не желаю бросать своих солдат под русские пули и ядра ради глупого желания генерала Симпсона вернуть себе дымящиеся развалины этого паршивого городишки. У нас есть своя прекрасная гавань в Камышовой бухте и для нас этого вполне достаточно. А если генерал Горчаков попытается выбить нас оттуда, то я буду только рад этому. Пусть штурмует наши неприступные позиции на Сапун-горе, и клянусь богом, он об этом жестоко пожалеет. И тут русским ничто не поможет; даже сам черт.

Краска стыда залила лицо начальника штаба, который при всех шероховатостях и трениях, довольно лояльно относился к своим британским союзникам. Это очень не понравилось Пелесье.

- Вы меня поняли? - спросил он генерала.

- Да, - коротко ответил Бертран.

- Вот и отлично. Прикажите подать коней. Мы немедленно едем к генералу Симпсону, выразить своё соболезнование по поводу оставления Балаклавы,  - торжественно произнес Пелесье. Жизнь продолжалась.

В октябре рано вечереет, и потому стол, за которым восседали трое военных, был уставлен несколькими массивными серебряными канделябрами. Их хозяин, князь Горчаков, не любил отказывать себе в комфорте, даже находясь в осажденном врагом Севастополе и потому, всегда возил с собой массу "очень нужных" на войне вещей. Правда, его штаб-квартира находилась на Северной стороне города, но этот факт, по мнению Михаила Дмитриевича не имел никакого особого значения.

Вторым человеком, сидевшим напротив командующего Крымской армии, был граф Ардатов. Именно по его настоянию, собственно говоря, и был собран этот маленький военный совет, которому предстояло разрешить вопрос о скорейшем завершении войны, шедшей без малого вот уже третий год. Об этом в частном письме к Ардатову просил государь император, и Михаил Павлович был полностью согласен с мнением российского самодержца. Несмотря на все военные победы, скорейший мир со странами коалиции был самым желанным благом для измученной войной России. При этом, естественно, было крайне желательно сохранить высокий государственный статус страны.

Одним словом умри, но сделай. А ещё лучше: сделай и не умирай. Таков был скрытый смысл царского послания, до боли знакомый любому сановнику, будь ты генералом или специальным посланником императора.

За время своего нахождения в Действующей армии, граф без устали трудился на благо общей победы над врагом. Не имея с начала четкого плана действий, он занялся организацией активного противодействия интервентам любыми возможными способами. Твёрдо веря в то, что дорогу осилит идущий и лучший способ обороны - это нападение, Ардатов смело экспериментировал в военном деле и всегда не боялся идти на разумный риск.

Долго, очень долго Михаил Павлович искал свою дорогу к победе и вот, поймав в свои паруса ветер удачи, неудержимо двигался вперед. По твердому убеждению графа, в этом году войну можно было, если не закончить полностью, то хотя бы создать необратимые предпосылки к её скорейшему завершению. Однако сделать это было можно только при помощи и согласии третьего участника совещания, хмуро сидевшего по правую руку от Горчакова.

Это был адмирал Нахимов, прервавший своё лечение в Бахчисарае, и по просьбе графа вернувшийся в Севастополь, вопреки требованию докторов. Раненый флотоводец очень нуждался в продолжительном лечении, однако интересы дела требовали его личного присутствия в Севастополе. Всё дело заключалось в том, что для скорейшего завершения войны Ардатов намеревался использовать план, авторами которого были два адмирала: Корнилов и Нахимов.