Солдаты нехотя стали одеваться.

— Требуют показать, — Томмот опять подошёл к Ааныс.

— Мама, я покажу! — живо вскочила Кыча. — Оставь этим мяса…

Кыча набросила на себя шубёнку, низко, до глаз, подвязалась платком и взяла в руки медный подсвечник с жирником. За Кычей вышли солдаты, толкая перед собой арестованного. Томмот проводил их взглядом.

Кыча пошла к юрте, темнеющей в глубине подворья.

— Нас выгнали, а сами… — Чертыхаясь, молодой солдат остался посреди двора, остальные вошли в юрту.

Хоть труба камелька и была закрыта, за день юрту сильно выстудило. Кыча поставила жирник на стол.

— Сейчас затопим печку…

Сухие поленья загорелись быстро, в трубе загудело.

Солдат заглянул в закуток, огороженный молодыми листвяшками.

— Тебе туда! — показал солдат арестованному, а сам, повернувшись к огню, распахнул шубу.

— Я покажу ему!

Кыча вошла в закуток первой. Приникнув к Ойурову, она торопливо зашептала:

— Что мне сделать? Вам нужно ночью обязательно бежать, завтра будет поздно…

— Тише! Я тебя знаю, ты — Кыча…

Она от неожиданности отшатнулась:

— Кто вы?

— Почему уехала из города?

— Увезли…

Ойуров шепнул ей в самое ухо:

— Разговаривала с Томмотом?

— Нет…

— Что так долго? — крикнул им солдат.

— Вытираю кровь ему, — отозвалась Кыча и вынула из кармана тряпочку.

Ойуров притянул к себе её голову:

— Томмот честный. Запомни: он — честный! Его слово для тебя — закон.

— Томмот?

— Верь ему, — повторил Ойуров.

Кыча зажала себе рот рукой.

— Запомни: я тебе доверил большее, чем свою жизнь. Понимаешь?

— Понимаю…

— Передай Томмоту привет от человека, обещавшего ему журнал «Голос якута». Тогда он тебе поверит.

— Хорошо.

В несколько мгновений для Кычи всё на свете перевернулось и обрело другое значение. Утерянное нашлось, надежды возродились.

— Девка, скоро ты управишься? — забеспокоился солдат.

— Скоро… — ответила она солдату, водя тряпочкой по лицу Ойурова. — Что нам сделать, что?

— Спиртное есть у вас?

— Наверное… Запасы отца.

— Надо их напоить. Всех! И караульных тоже.

— Озвереют ещё больше.

— У нас выбора нет. Предупреди Томмота: пусть ко мне совсем не подходит. Совсем! Ясно?

— Поняла. А как… тогда?

— Будет видно, это моё дело.

— Я ещё приду.

— Без надобности — не смей!

Кыча опустила ему в карман кусок лепёшки. Выйдя, она бросила окровавленную тряпочку в огонь камелька.

— Жалко, да? Бабы все жалостливые, — солдат пригляделся к Кыче. — Ой, да ты ещё молоденькая! Дочь у меня вот такая… Эй, ты! Иди сюда! Позови-ка его сюда, пусть погреется. Человек как-никак.

Ойуров подошёл к камельку.

— Ну, я пошла, — сказала Кыча солдату. — Ждите, принесу поесть.

По двору, постукивая друг о дружку торбасами, прохаживался молодой солдат.

— Тепло там? — Он показал на искры из трубы юрты.

— Пока холодно. Отужинает начальство, я тебя позову.

— Ладно, буду ждать.

«Томмот честный! Он честный!»

Опять надвинув на самые глаза чёрный платок и низко опустив голову, Кыча быстро прошла к себе за перегородку. Мать накрывала на стол, а Кыча быстро переворошила содержимое нескольких ящиков — спиртного не оказалось. У отца должно было быть припасено немало спирта, на это он особенно запаслив. Но куда он мог его припрятать? Знает наверняка Суонда, но пока у него добьёшься ответа, чёрная ворона успеет побелеть. Наверно, в подвале, в амбаре…

— Это кто такой лежит? — только сейчас узрев Суонду, лежащего на кровати возле дверей, спросил Топорков.

— Кажется, хамначчит, — ответил Томмот.

— Подними его. Пусть накормит лошадей.

Томмот едва добудился спящего Суонду и объяснил, что от него требуют. Тот потёр кулаками глаза и, позёвывая, стал одеваться.

— Без спирта это мясо в горло не протолкнёшь! — Топорков бросил вилку на стол.

Томмот подошёл к перегородке.

— Спирта…

— Нет! Нет у нас! — не дала ему договорить Ааныс. — Где я возьму, когда у нас нет. И в какую прорву столько лезет…

— Томмот… — шёпотом позвала Кыча.

Томмот оглянулся и не поверил глазам своим: по-детски приподняв руки, словно желая кинуться ему на шею, Кыча потянулась к нему.

— Требуют спирта! — гаркнул он на девушку. — Спирта, понятно?! Будет, нет?..

— Я… Я поищу в амбаре!

— Говорят, что нет. — Томмот вернулся к столу. — Сейчас поищут в амбаре.

— Иди, сам поищи хорошенько! Чёрта они сами там найдут!

Озадаченная поведением дочери — давеча набросилась на парня с кулаками да с ружьём, даже топор подняла, теперь же побежала услуживать, — Ааныс поглядела им вслед.

На дворе приплясывал от мороза молодой солдат.

— Чего я мёрзну тут? — пожаловался он Томмоту. — В такую погоду кого сюда нелёгкая принесёт?

— Ничего не знаю, так приказал полковник, — ответил Томмот, пропустив Кычу вперёд.

— Сволочи! Сами отсиживаются в тепле, спирт хлещут…

В амбаре, оскальзываясь на мёрзлых ступеньках, он следом за Кычей спустился в подвал.

Едва достиг он дна подвала и твёрдо встал, щёку ему обожгло горячее дыхание Кычи.

— Том-мо-от! Человек, который обещал тебе «Голос якута», шлёт привет!

— Что-о?

— У кого ты хотел одолжить журнал «Голос якута»? Так он тебе…

— Кыча!

— О, Томмот!..

Они замерли в объятии. Сколько раз в мечтах своих Томмот представлял себе этот миг, но никогда бы и в голову не пришло такое: в холодном амбаре, на дне ледника!

— Кыча, не плачь. Не плачь, тебе говорят! Что он велел передать?

— Напоите их допьяна, говорит. Остальное будет видно. И чтобы ты к нему не подходил. Совсем!

— Будет видно? Да опьянев, они его просто застрелят!

— Я ему сказала так же. А он говорит — выбора нет.

— Да, это верно. Ты к нему пойдёшь?

— Он сказал, чтобы без надобности не шла.

— Есть такая надобность! Передай вот это. — Томмот вынул из внутреннего кармана пистолет и нож. — Спрятала? Спеши. А где же спирт?..

— Не знаю. Догадываюсь, что тут…

Томмот зажёг спичку. В одном из углов под кучей бурого снега он увидел какие-то сумы, ящики, мешки. Он поспешно разбросал этот хлам. Внизу оказался большой ящик с висячим замком. Томмот ударом ноги расколол крышку, отломал доску и просунул руку в дыру: бутылки!