Из-за своей перегородки Кыча увидела, как вошли, толкаясь, двое офицеров в серых папахах, а за ними мелькнуло лицо Томмота. Подумалось, что офицеров привёл Томмот. Арестовать её! «Ну да всё равно…»

Ааныс, стоя у камелька, молча поглядела на ночных гостей. Суонда лежал, отвернувшись к стене, безразличный ко всему.

Офицеры прошли к орону на правой половине. За ними вошли два солдата, подталкивая перед собой прикладами человека со связанными руками.

— Здравствуйте, — робко полушёпотом приветствовала вошедших Ааныс. Затем она узнала Томмота. — А, это ты, парень? Откуда?

— Хотел заехать в Абагу, да вот вернули. Задержали они одного, говорят, что красный. — Выговорить «чекист» он почему-то не смог.

Нежданные гости разделись. Арестованный остался стоять у дверей.

— Что делать с ним? — спросил офицеров пожилой солдат с густыми бакенбардами.

— Развяжите, никуда не денется, — кинул солдатам Топорков, подходя к камельку и разминая озябшие пальцы. — Скоро мы с ним затеем разговор по душам. Пусть раздевается!

— Полковник велит тебе раздеться, — перевёл Томмот.

Развязанный Ойуров снял шапку, скинул ветхую дошку. Томмот поспешно отвёл от него взгляд, но успел заметить, что избили его сильно: лицо в синих кровоподтёках, из рассечённой губы кровь текла и сейчас. Жёсткие длинные волосы Ойурова были неумело искромсаны тупыми ножницами. Отпустил он усы и бороду, внешность его сильно изменилась, особенно не похож он был на себя, когда снимал шапку. Но глаза… Да, глаза свои не изменишь…

— Пусть приготовят поесть, — распорядился полковник.

Томмот перевёл. Ааныс молча поставила на стол тарелку мяса.

— И только? Потребуй ещё чего-нибудь. Пусть не скупится.

Хозяйка принесла лепёшки с маслом, налила чаю.

— Братья, к столу, — пригласил Томмот солдат. — Попейте чаю.

Офицеры молча подвинулись, так же молча и солдаты подсели к столу.

Арестованный, растопырив пальцы, пошёл было к камельку, но его остановил окрик Топоркова:

— Ку-уда?!

— Назад, сволочь! — крикнул и Томмот.

Выглянув из-за перегородки, Кыча увидела: арестованный пошёл назад и уселся на чурбак возле двери. Одет он был легко. А этим жалко и огня. «Сволочь!» Раскричался, вишь, собака. Подпевала!

— Ну-ка, попроси у неё спирту, — приказал Топорков. — И пусть сварит ещё мяса!

Томмот пошёл к Ааныс на левую половину и передал, что велел полковник.

— Где я достану этот спирт?

— Очень прошу: постарайтесь достать. У старика где-нибудь есть запас. Очень спирт нужен…

— Есть бутылка. Начатая…

— Мало этого! Поищите, постарайтесь. Найдёте, на стол несите не сразу…

— Молодец! — рявкнул Мальцев, увидев перед собой бутылку. Глаза у него заблестели.

Выпили, набросились на мясо и лепёшки, налили по второй, и вскоре тарелки очистились.

— Пока поспеет мясо, ещё раз поговорим с этим… — распорядился Топорков. — Подведите ближе!

Хватив изрядно, голодные солдаты быстро захмелели. Молодой ходил как на пружинах и был в отменном настроении, зато пожилой заметно помрачнел. Ойурова подвели к столу.

— Как зовут? — спросил Топорков и кивнул Томмоту: — Ты сразу переводи.

— Уйбан я. Пишусь Ходуловым… Отец мой, как говорили встарь, кормил единственную корову. Охвостками сена после господских коров…

— Короче! Не хоронись за отца! Как, сказала эта шлюха, зовут его?

— Да похоже на это, — Мальцев, припоминая, потёр лоб. — Фамилия не христианская, дикарская… Как он сам сказал? Ходулов? Кажется, именно так, Ходулор…

Топорков вскочил, как подброшенный, схватил Ойурова за грудки:

— Давно ли в Чека?

— Не знаю. Я не Чека. Я охочусь…

Подтянув пленника к себе поближе, Топорков стал молча бить его по лицу, не тратя времени и красноречия на расспросы. Упрев и умаявшись, наконец, он отбросил Ойурова от себя. Тот попятился, потеряв равновесие, чуть не упал, но выпрямился.

— Подполковник, теперь вы…

Мальцев поднялся и поманил Ойурова к себе:

— Поближе! Поближе…

Молодой солдат схватил пленника за воротник и подтолкнул его к Мальцеву. Тот подошёл к Ойурову и, будто обняв его сзади, стал пудовыми кулаками переминать его внутренности.

Тяжко простонав, Ойуров упал на колени. На левой половине раздался вопль Аааныс, а вслед за тем голос Томмота:

— Дайте-ка мне!

Словно желая поскорей дорваться до жертвы, Томмот решительно отстранил и солдата, и подполковника. От порядочной затрещины Ойуров грохнулся на пол. Солдат подскочил к нему и поднял его за шиворот. Лицо Ойурова было в крови.

Ааныс завопила ещё пронзительней.

— Молодец! — Топорков хлопнул Томмота по плечу.

— «Молодец»… — покривился Мальцев и вытер лоб. — Он был уже почти готов! Этот всё испортил…

— Постоянно кто-нибудь да что-либо вам обязательно испортит!

Мальцев в ответ лишь махнул рукой и подошёл к столу.

Кыча, содрогаясь от ужаса, наблюдала в щёлочку. Как человек может так зверски мучить себе подобного! Говорят, будто человек более жесток, чем зверь. Похоже на правду. Этот Чычахов! Остервенел пуще офицеров. Нет, не мучила бы совесть, если б вчера топором… За что истязают бедного старика? Говорит, что охотник. Не похож на промысловика, но ясно, что хороший человек. Как помочь ему?

— Брат полковник, хозяева всё видят, — Томмот подошёл к Топоркову. — Боюсь, про этот допрос завтра будет знать весь улус. Звон может достичь и ушей генерала. Лучше завтра, в Амге… Да вот и еда готова!

Острый запах уварившегося мяса защекотал ноздри, все поспешили к столу.

— Уберите этого… — велел Топорков.

— А куда? — не слишком почтительно спросил пожилой солдат, которому совсем не улыбалось провести ночь на морозе.

— С глаз долой — вот куда!

Томмот пошёл к хозяйке:

— Найдётся место для арестованного?

Сидя у занавески, Ааныс этой же занавеской вытерла мокрое от слёз лицо.

— На дворе есть небольшая юрта, вчера там ночевали солдаты.

— Уберите его туда, — распорядился полковник, когда Томмот доложил ему о юрте. — Ты карауль в юрте, — приказал он пожилому и повернулся: — А ты встань на пост снаружи. Если что, дайте знать. Идите! Хозяйка, покажи юрту!