— Голубушка, я пройдусь по знакомым, поспрашиваю, может, найду, где тебя пристроить. Ты встань да поешь, — упрашивала Ааныс.

Кыча приподнялась на кровати: дом был залит солнечным светом. Ночью она совсем не сомкнула глаз, задремала только под утро. Сколько дум она передумала за эту долгую ночь!

Выгнав непрошеных гостей, трое оставшихся долго ещё сидели. Вконец запьяневший Валерий рассказал отцу про побег. «Предатель», — думала она о Томмоте и ничего другого думать не могла. Не зря говорят, что скотина пестра сверху, а человек пёстр изнутри. Если бы о поступке Томмота Кыча услышала от других, не поверила бы ни за что. Но теперь ей деться некуда: видела воочию, слышала своими ушами…

Мать всё шептала ей: «Доченька, ты спи. Убай твой вернулся живым… Да ещё спасибо случаю, прогнал он тех. Ты разве не рада?» А Кыча с удивлением думала, что и вправду она не рада. Убай Валерий… Как-никак брат всё же, он её нянчил маленькую, баловал. Когда учился, он во время каникул всегда привозил ей гостинцы из города. Кыча нарочно стала припоминать лишь всё хорошее, но так и не обнаружила в себе радости. Мысли её всё возвращались к Томмоту, которого она, было время, уважала больше всех и даже, страшно сказать… Ну, не любила разве? Ладно, пусть будет и так. Она всё старалась вызвать в памяти облик того прежнего Томмота и никак не могла. Здесь она его видела только мельком, когда Валерий стал представлять спутника и назвал его имя. Всё же успела она заметить, что Томмот сильно похудел, на лице у него были кровоподтёки, глаза потеряли прежний блеск. Сев за стол, он, как показалось, наблюдал за ней, искал её взгляда. Она же нарочно не смотрела в его сторону. Нарочно чокнулась она с ротмистром и выпила рюмку вина. Изменник! Он ещё ищет её взгляда! Помнишь, как ты сказал на похоронах красноармейцев, что собственными руками задушил бы бандита, убившего таких прекрасных ребят? Теперь на него и не взгляну, не повернусь к предателю лицом!

Но тут ещё одна мысль озадачила её: ведь Валерий и Томмот прежде не были знакомы. Как же они познакомились? Что их связало? Ничего, кажется, нет такого, что могло бы их связать. Неужто она сама? Может, Томмот устроил побег Валерию только потому, что он её брат? Может, из-за неё он притащился сюда? Может, он предал своих из-за меня? О, нет! Такой Томмот мне не нужен!

— Есть тут кто?..

Кыча вздрогнула от этого неожиданного окрика. Не ответив, она накрылась одеялом с головой и отвернулась к стене.

Загремел ружейный приклад об пол, ноги в торбасах прошагали за перегородку.

— Кто такие живут здесь?

Кыча, не оборачиваясь, принялась притворно стонать.

— Там, кажется, ребёнок. Больной, что ли?

— Ладно. Приведи коня, что за хотоном, а я займусь амбаром…

Вышли.

Кыча быстро поднялась и стала одеваться.

В гостях у амгинского старожила, купца, старик Митеряй встретил приехавшего из дальнего наслега бывшего князьца Быргыллу. Поговорив некоторое время в передней комнате, приспособленной под магазин, хозяин пригласил их во внутренние покои, где был накрыт стол. И тут, посреди чаепития, утирая со лба пот, князец обратился к Аргылову:

— Старик Митеряй, я о тебе думал, как об умном человеке.

— А что оказалось?

— Оказалось не то. Теперь я думаю, что у тебя ум не особенно чтоб глубок.

Аргылов был задет. К Быргылле, слюнявому и вечно потному неряхе, он всегда относился с пренебрежением. Нерасчётливо много разведя домашнего скота (вот кто воистину был человек недалёкого ума!), он не способен был заглянуть дальше собственного подворья, предвидеть дальше завтрашнего дня. А теперь этот Быргылла в чём-то его поучает!

Быргылла между тем будто и не замечал, как взъярился Аргылов. Он со смаком вытянул чай, затем поставил опорожненное блюдце на стол, провёл ладонью по мокрым губам и обернулся к Аргылову:

— Старик Митеряй, дурной слух о тебе перекатывается из улуса в улус. Волк лютый, говорят… И как же ты опростоволосился так, что на сборы лошадей поехал сам? Разве можно в таких делах участвовать? Двуногих-двуруких много — пусть ходят сами, только вовремя их натравить. А после всего можно даже и голос поднять в защиту обиженных. Тогда бы народ отзывался о тебе иначе, по-доброму…

— По-твоему, чтобы прослыть умным, не помогать дружине?

— Помогай! И я помогаю, но про меня не говорят таких чёрных слов.

— Если победят Пепеляева, гляди, и ты не взлетишь белой птицей!

— А вдруг да взлечу? Если дозволит всевышний…

— Чекисты доберутся и до тебя!

— Не знаю, не знаю… — Быргылла возвёл очи горе. — Как бы я ещё не схватил похвалу и от чекистов!

Выйдя во двор, Быргылла предусмотрительно спросил:

— Старик, в какую сторону ты? Ну, а мне в эту. — И зашагал в другой конец деревни.

Мерзавец! Направился совсем не туда, куда ему нужно, лишь бы только не показаться на улице рядом с Аргыловым! Всё ещё пылая гневом к Быргылле, старик Аргылов пнул ногой калитку, вошёл к себе на подворье, и тут будто вожжой его хлестнули: дверь амбара оказалась чуть приотворена. Лёгкой рысью подбежал он к амбару, рывком распахнул дверь, бегло, но хватко оглядел его изнутри. Слева, на старых жерновах, ещё вчера лежало целое стегно мяса. Стегно исчезло… Старик завертелся волчком, заглянул даже в подвал — нет как нет! Увидев жену, вошедшую во двор следом за ним, он крикнул изо всей мочи:

— Баба, куда дела мясо?

— Какое мясо?

— А коровье стегно!

— Лежит на жерновах!

— А ну, сюда! — Аргылов схватил её за руку. — Найди. Давай найди! Куда подевала?

Ааныс отбросила занесённый кулак мужа:

— Я, что ль, съела это мясо? Скорей всего слопал сам с друзьями своими, с бродягами. Оброс ими, как мхом…

— Молчать!

Проглотив конец ругательства, Аргылов внезапно умолк и кинулся к хотону. Жерди притворенных воротец небольшого выгона за хотоном лежали на земле, а сам выгон был пуст. Так и знал! В памяти Аргылова почему-то опять всплыл Быргылла. «Лютый волк…» Неужто его не оставили в покое даже здесь, в Амге? Неужто мстят ему и тут? Коня увели… Как в прошлый раз иноходца Кэрмэса. Нет, не может быть!