Перед тем как сойти с большой дороги на тропу, старик Аргылов огляделся. Затем с неожиданным проворством он нырнул в глубину леса, пробежал по тропе, обсыпанной мелкой древесной трухой и корьём, прислушался, приподняв наушники шапки, и, успокоенный, вступил на еле заметную тропку, шагая стопа в стопу по запорошенным, ранее им же самим проложенным следам. «Времена проклятущие! Прежде такая жуть не могла и присниться, — думал старик. — Где это видано, чтобы к собственному добру человек пробирался тайком, как вор?»

В версте по этой тропинке, в лесной чащобе, рядом с глубоким, не промёрзающим до дна озерцом, Аргылов укрывал своего любимого иноходца Кэрэмэса. При красной власти старик прятал коня у знакомых в соседнем улусе вместе с той злополучной, оставленной на откорм кобылой, а сейчас перевёл сюда, где надёжнее. Сюда он привёл коня в глухую ночь, минуя собственный дом, таясь, чтобы имеющие глаза не видели, имеющие уши не слышали. Ещё прошлой осенью, к первопутью, он сам построил тут изгородь и выгон, завёз впрок сена. Ухаживал он за любимцем сам, не доверяя этой работы даже Суонде, опасаясь, как бы бесхитростный малый ненароком не позволил догадаться посторонним о тайне.

Оскользнувшись, Аргылов схватился за тонкую листвяшку сбоку тропинки, мёрзлая листвяшка с треском сломалась, и в тот же миг с быстротой пули перед глазами падающего старика просвистел какой-то чёрный предмет и, чмокнув, воткнулся в ствол лиственницы на противоположной стороне тропинки. Аргылов упал. Ещё не понимая, что произошло, он лёжа повернул лицо: что это? Затем, поднявшись и поправляя сбившуюся шапку, он увидел за корягой что-то изогнутое, отбросил сломанную листвяшку и удивился: самострел… Откуда? И тут явилась на ум страшная догадка: «Мой иноходец!»

К знакомой чаще он прибежал быстро. Сквозь стену вековых лиственниц светлела впереди прогалина. Тяжело дыша от бега, старик остановился: воротца изгороди были распахнуты настежь! Хоть и видя воочию, что выгон пуст, Аргылов зачем-то побежал вдоль изгороди, весь дымясь на морозе испариной.

— Кэрэмэс! Кэрэмэс!

Он попробовал ногой катыши конского навоза: все мёрзлые, тёплых не оказалось. Навильники сена, разбросанные им по выгону вчера вечером, тронуты чуть заметно.

— Кэрэмэс! Кэрэмэс!

На голос хозяина иноходец всегда отвечал ржанием, но сейчас, как ни прислушивался, задрав голову к небу, Аргылов, никто ему не отвечал, кроме робкого зимнего эха: «…Мэс… мэс…» Старик подошёл к воротцам выгона: вот прошёл его конь… Пошёл по следам. Отпечатки копыт привели к проруби на озерке и исчезли. Вернулся. Других уходящих следов не обнаружил — кругом лежал нетронутый снег. Потом уже, вглядываясь в тропу, по которой пришёл сюда, старик увидел: вот они, совсем свежие отпечатки копыт! Кэрэмэса увели, а он, безглазый, и не заметил давеча, когда рвался сюда. Кто и как узнал, что своего Кэрэмэса он укрывал здесь? Аргылов пошёл назад. Вот сломанная им листвяшка, вот и самострел. Он стал рассматривать лук и ахнул: самострел оказался его собственным. Вот три чуть заметных насечки — его знак на всех охотничьих снастях. Стрела вонзилась в толстую лиственницу. Он с силой дёрнул её, но лишь сломал, железный наконечник глубоко ушёл в дерево. Ещё раз дёрнул — и обомлел: стрела вонзилась на высоте его груди!..

Темнеющий лес перевернулся в его глазах вниз кронами, старик бессильно опустился в снег и долго сидел так. Лес всё теснее смыкался вокруг него. Дремуче глуп человек, пока не станет наступать на собственную бороду! Этот самострел был насторожен на него. Эта стрела должна была насквозь пронзить его грудь, а он в мыслях только и держал «Кэрэмэс! Кэрэмэс!». Не поскользнись он да не сломай листвяшку, которая раньше времени сорвала волосяной силок самострела, — лежать бы ему вот здесь мёрзлым трупом. Должно быть, ангел-хранитель подставил тут ему ножку. Слава тебе, господи!

Чем больше думал старик Митеряй, тем страшнее ему становилось. Сильно до того вспотевший, он стал теперь ознобно дрожать всем телом, как лошадь, напившаяся из проруби. А коня-то увели ещё вчера вечером, сразу же следом за ним. Сейчас уже наверняка укрыли где-нибудь в глухом месте, если не увели ещё дальше, в другой улус. Да чёрт с ним, с конём! Ведь покушались на его жизнь! Насторожили на него самострел, как на зверя какого! Самострел из тех, что лежит в закутке возле амбара, взят человеком, знающим, где что лежит. Значит, из ближних. Хоохой? Этот не способен даже замыслить такое страшное дело, до сих пор он не смеет поднять глаз на хозяина. Аясыт? Одряхлел он вконец, не смог бы натянуть тетиву. Халытар на злобу и месть не способен, хотя бы по скудости ума. О Суонде и говорить нечего. Может, тогда Окейо? Но этот не пошёл бы из-за одного только кашля, который разносится на три версты. Долго перебирал Аргылов всех окольных людей, но так и не остановился ни на ком в своём подозрении: на злодеяние были способны все, но в отдельности не способен никто.

Не спалось Аргылову ночами — всё боялся чего-то. Думал, не пропустит ни птаху над головой, ни мышь под ногами, да оказалось, что были у него забиты и глаза и уши. Иначе как же он не услышал вора в своём дворе? Но ещё более мучительный вопрос не давал покоя: почему охотятся за ним, как за зверем? Что он такого натворил? Должно, грехов набралось у него столько, что навьючить — конь не сдюжит, наложить на воз — вол не стронет. Можно показаться в глазах людей белым снегирём, но разве скроешь себя от себя? Напрасно он тогда согласился на уговоры этого сатанинского отродья Сарбалаха! Аргылов был убеждён, что на него нет ни греха, ни расплаты; люди молились богу, а казнил и миловал их не бог, а он, Аргылов. Попы лебезили перед ним. Шаманы и удаганки — посланцы духов, ловили каждое его слово и кормились его подачками. Сам же он ни разу не почувствовал на себе укоряющего взгляда господа.

Теперь всё изменилось… Какой-то злодей поднял на него руку.

В припадке бессилия и ярости Аргылов замолотил кулаками по голове:

— Абак-ка-бы-ын!.. Абак-ка-бы-ын!..

Отражённый эхом вопль вернулся к Аргылову, и ему почудилось, что рядом с ним за деревьями кто-то мстительно захохотал. Не помня себя от ужаса, он кинулся бежать. Выбежав на елань, Аргылов наткнулся на воротца изгороди и, чтобы не упасть, ухватился за жерди. Осторожно, из-под плеча, оглянулся — сзади никого не было…