Капитан помотал головой и просипел:
– Да хоть Маршал Советского Союза – бомба разбирать не будет. Так, ласты ему завернули – и к берегу. В темпе, блядь!
В жуткой суматохе рыгающего чудовищными проклятьями генерала вместе с его рыбачьим хозяйством выволокли на берег. Под нарастающим гудением подлетающего вертолета еле-еле успели уложить крест-накрест брезентовые полотнища – мишень над омутом…
Жуткий грохот взрыва опрокинул участников действа на береговую каменную осыпь. Зло завизжали в морозном воздухе осколки. Вздыбившаяся река горбом выбросила и обратно всосала в образовавшуюся полынью кипящую чёрную воду. На льду лениво трепыхались, светя белыми скользкими брюхами, сотни оглушенных омулей, османов, сазанов, сигов…
* * *
Прибежавший на гром взрыва водитель генеральского «УАЗика» получил свою порцию трендюлей – за то, что не спас начальника от нападения. Слегка контуженный генерал, заботливо укрытый тулупом, с вовремя поднесенным стаканом водки в руке, продолжал орать и грозить жуткими карами капитану, его бойцам и всем вертолётчикам Советского Союза, но всё тише и тише. В конце – концов устал, допил водку и попросил ещё. Бойцы времени не теряли, вытаскивая тяжеленные сачки из полыньи и набивая добытой рыбой большие мешки из-под муки…
Генерал получил в качестве компенсации за моральный ущерб и платы за молчание пять мешков рыбы – больше в «УАЗик» не влезло.
Так что расстались с ним практически друзьями.
* * *
Через два года вертолётную эскадрилью вывели в Союз, как и всю 39-ю армию.
И никто теперь не тревожит зимний рыбий сон в глубоком омуте на безымянной монгольской речушке…
Август 2013 г.
Вывод
(Рассказ-эпопея)
Почты в этот раз был целый ворох. Генерал-лейтенант Полковников, командующий 39-й общевойсковой армией, выполняющей интернациональный долг по защите революционных завоеваний монгольского народа (о как!), был уже на полном взводе, когда дошла очередь до напечатанного на красивой плотной бумаге документа из Военного отдела ЦК КПСС…
Прочитав первую страницу, генерал грохнул кулаком по широченной, как танковый полигон, столешнице.
– Ну задрали в натуре! Они там, в ЦеКа, совсем охренели что ли?!
И тут же испуганно прикрыл рукой рот. Осторожно заглянул под стол – там было пусто. Потом заискивающе улыбнулся висящему на почетном месте портрету Горбачева. Московские фотохудожники тщательно замазали знаменитое, на всю голову, родимое пятно. Михаил Сергеевич добро, по-ленински, щурился морщинками в уголках всё понимающих глаз. «Это, так сказать, даду вам замечание! Вы не правы, товарищ» – будто бы говорил он.
Генерал покивал головой, приложил руку к сердцу. Посидел спокойно, горестно выдохнул, укрепил на носу очки и продолжил чтение высокоисходящей бумаги.
Но надолго боевого генерала не хватило. Листки полетели на пол, кулак вновь обрушился на стол с грохотом установки залпового огня «Ураган».
– Блядь!!!
Дверь бесшумно приоткрылась, в неё просунул нос адъютант Лобиков:
– Звали, товарищ генерал-лейтенант?
– Да не тебя, Лобиков. Иди отсюда! Хотя нет, погоди. Начштаба здесь?
– Так точно, у себя в кабинете.
– Один?
– Ну, как вам сказать… Вдвоём. С графинчиком.
– А чевээс?
– Товарищ член военного совета на узел связи пошел. Сказал, чтобы проверить, всё ли у телефонисток на месте. Обещал вернуться через десять минут.
– Врёт, не хватит его на десять минут, ха-ха-ха! Кхм, ладно. Появится – зови обоих сюда. И посмотри, чтобы никого в приёмной не было, гони всех, занят я.
Порученец покивал розовым носиком и тихонько прикрыл дверь.
* * *
Начштаба Кадыков расположился подальше от командующего, стараясь дышать в сторону. Политический гуру 39-й армии, чевээс генерал-майор Рябинкин, наоборот, подсел совсем близко и затарахтел, брызгая слюнями, про какие-то дублёнки на складе окружного военторга в Чите и концерт Кобзона…
Полковников поморщился и перебил:
– Да погоди ты, Петя, со своими шмотками и певцами! Кадыков, а ты ближе садись. Не бойся, мне уже доложили, что ты с утра колдыришь. Проблема у нас серьезная. Из ЦеКа большая бумага пришла, а только что телефонограммой округ подтвердил… Сроки вывода советских войск из Монголии сокращаются на два года. Москва там с китайцами о чём-то договорилась, видимо. Так что начинаем вывод в этом году, восемьдесят девятом. И заканчиваем в девяносто втором.
Генералы подскочили, заорали наперебой.
– Да как же так! Сто тысяч человек, техники сколько, боеприпасов!
– А дублёнки – то не довезли!
– Не успеем площадки для вывода в Союзе подготовить, невозможно…
– Я концерт Кобзона год выбивал! Год! Куда только не звонил!
– Железная дорога не справится, это ж сколько эшелонов!
– Дублёнки-то венгерские, не хухры-мухры!
Командарм привычно применил кулак по столу и мат в пространство:
– Заткнитесь! Вас всего двое, а шуму, как на Одесском привозе, блядь!
Бесшумно приоткрылась дверь, зарозовел носик порученца:
– Звали, товарищ генерал-лейтенант?
– Да не тебя, Лобиков!!! Закрой дверь!
Полковников большими глотками допил чай, привычно прищурив глаз от грозящей травмой чайной ложечки, звякнул подстаканником об стол.
– Так, товарищи генералы, приказ поступил – будем выполнять. Кадыков, готовь совещание командного состава, срок – две недели. За это время полностью пересмотреть графики вывода войск, подготовить изменение приказов для командиров дивизий, бригад, отдельных частей армейского подчинения.
– Ну как же, невозможно за две недели…
– Чего ты там бормочешь, Лёня? Ничего не знаю, но чтобы было сделано. По двадцать пять часов работайте в сутки.
– Товарищ командующий, так двадцать четыре часа в сутках вроде…
– На час раньше вставайте! Теперь с тобой, Пётр…
– Так это, успеем концерт-то? Я тогда подтверждаю приезд Кобзона? А дубленки…
– БЛЯДЬ!!! Лобиков, закрой дверь (это уже машинально). Я официально обещаю – засуну в жопу тебе Кобзона в дубленке! Товарищ член военного совета, в письме чётко указано на необходимость повышения политической сознательности и бдительности. Здесь, в Монголии, брожения начались не хуже наших – не отстают от старших братьев местные товарищи… Демократы, националисты – вся эта китайская и южнокорейская агентурная сволочь… Всё будет сделано для осложнения вывода войск. Любые ЧП обернутся против нас. Поэтому! Никаких самоволок и дезертирств, никаких конфликтов с местным населением.
– Ага, товарищ генерал-лейтенант, проведем внеочередные комсомольские и партийные собрания, совещание актива и, главное – день советско-монгольской дружбы!
– Слушай, хоть голым пляши, хоть песни пой, хоть сам с монгольскими цыриками целуйся, но чтобы ни одна сука! Лично отвечаешь, головой и задницей. Вместе со всей своей политической пиздобра… Э-э-э. (Командарм покосился на портрет Горбачёва). С политработниками армии. Докладывать ежедневно, как идут дела. Всё, свободны, товарищи генералы.
Рябинкин и Кадыков поднялись из-за широченного стола, побрели к двери, изображая на лицах искреннюю озабоченность.
* * *
Это произошло в незапамятные времена…
Когда гепарды в Крыму ещё гонялись за страусами и древними украми – предками всех ныне живущих европейцев…
Когда на месте пустыни Гоби цвели сады и журчали арыки безнадежно забытой цивилизации.
Когда смеющаяся юная Луна была ещё повернута к Земле той самой, загадочной стороной…
А, может быть, ещё раньше.
Из невообразимых глубин космоса, чуть ли не с сорокового по счету хрустального этажа небес сорвался и рухнул прямиком на горный перевал черный трёхметровый конус, поблескивающий потёками расплавленной атмосферным огнём слюды. И вонзился в каменистый грунт.
Время погрузило его в землю по пояс, вечные монгольские ветры проковыряли в гладких когда-то боках глубокие борозды…
