– А это зачем?

– Затем, блядь, что теперь в Израиль без сала не пускают.

Рынок поражал воображение завалами русских народных овощей – дынь, хурмы и бананов. За прилавками стояли хачики в одинаковых грязных турецких «адидасах», свесив грустные носы на небритые подбородки. Посреди азиатского великолепия притулился напуганный белёсый мужичок в драном бараньем тулупе. Перед ним на покоцанном прилавке сиротливо возлежал шмат белоснежного, светящегося изнутри розовым сала. Бочок был присыпан бриллиантовыми кристалликами соли.

– Почём сало?

– О, це ж не сало. Це ж сладка цукерка. В роте таит, як морозиво! Ось побачьте, яко справно! А свиння! Яка була свиння! Це не животина, а королевна!

– Оно у тебя хоть кошерное?

– А то як же! Сам бердичевский ребе кушал и нахваливал!

И вдруг сказал без малейшего псевдоукраинского акцента:

– Четыреста рублей за два с половиной кило. Оно того таки стоит, поверьте.

Сосед в самолёте попался весёлый. Литровую бутылку тёплого дьютифришного виски приговорили незаметно и без всяких буржуазных излишеств типа льда или колы.

Расслабленного Марата полицейские встретили у трапа. Видимо, его «арабскую» рожу (вылитый Бен Ладен, только борода поаккуратнее и без чалмы) разглядели на камерах наружного наблюдения.

Пошёл третий час «собеседования». Хмель потихоньку выветривался, и всё это начинало раздражать. Безуспешно встречающий Тагирова Богдан посадил звонками мобилу.

– Цель вашего прибытия в Израиль?

– Вот нафига ты спрашиваешь, если не запоминаешь ответы? В шестой раз одно и то же.

– Прошу вас ответить на заданный вопрос. Мы имеем полное право не пустить вас на территорию государства Израиль без объяснения причин.

– Турист я, блин. Виза туристическая – значит, турист.

– Это – весь ваш багаж?

Строгая девица, сверкая нееврейски зелёными глазищами сквозь узкие стёкла очков, тонкой рукой показала на вываленные из портфеля богатые маратовские шмотки: блокнот, чистые трусы с носками, зубную щётку с пастой и замотанный в полиэтилен кусок сала.

– Да. Я человек скромный.

– Это заметно. Странная туристическая поездка – всего на три дня. Что планируете посетить в Израиле?

– Святые места.

– Какие именно?

– Все. Стену плача, Вифлеем, место вознесения пророка Мохаммеда. Ну, и собор святого Петра и Тадж-Махал заодно. Ах, это не в Израиле? Ну ничего, больше времени на прогулки останется. Надо же сало своё прогулять.

Марат похлопал себя по намечающемуся животику.

– Сало привёз?

– Здравствуйте, Богдан Тарасович. Меня зовут Марат Тагиров, я тоже рад вас видеть.

– Чего так долго?

– Да задолбали погранцы ваши. Всё цель поездки выясняли. А у меня же виза туристическая, я и боялся сказать, что по делам. Хрен тут у вас поймешь, что можно, чего нельзя.

– Ладно, поехали. Сегодня день уже угроблен, завтра с утра на фирму рванём.

– Богдан, а чего ты так по поводу сала кипишишься? Неужто в земле обетованной свиней не выращивают?

– Только в кибуцах. И то там под свинок доски подстилают, чтобы не топтали священную израильскую землю. Они там худые и чернявые, пленные какие-то. Сало у них – как щикатурка.

– Чево?!

– Ну, щикатурка. Которой хаты белят. Ногтём подцепил – отвалилось. Тю, наёбка, а не сало.

Израильская компания закупала питерскую фольгу уже второй год, и проблем не было. Но последняя поставка вызвала нервные звонки хозяина: мол, рвётся и с рулона не разматывается.

Богдан с Тагиром подъехали к одиннадцати часам. Хозяин, толстенький улыбчивый дяденька в кипе, принял питерских эмиссаров в замызганном кабинете, в стене которого был устроен «телевизор» – застекленный проем в цех для наблюдения за рабочими. Богдан переводил с иврита:

– Он очень извиняется. Все претензии сняты, партия фольги перерабатывается без проблем. Он звонил вчера в Питер, но ты уже уехал. Ему очень неудобно, и чтобы компенсировать ваше беспокойство, он готов досрочно подписать новый годовой контракт с увеличением объёмов на сорок процентов.

– Ни хрена себе! Вот это номер! Ты чего-нибудь понял, Богдан?

– Да я сам обалдевший. Ладно, виду не показывай, попробуем у работяг узнать.

Маленький цех содрогался от гудения перемоточных машин. Большие рулоны разматывались по десять метров на картонные втулки, которые в свою очередь раскладывались по картонным коробкам с заманчивыми надписями и развозились по магазинам.

– Марат, видишь значок на коробке? Это «кошрут». Кошерная фольга, короче. Для правоверных евреев.

– Блин, не понимаю. Это же не жратва. Как металл может быть кошерным или наоборот?

– Ну, изготовлен с соблюдением религиозных правил, наверное. И без свиного сала, например.

– Дурдом! Откуда свинина в литейной печи возьмется? Да и таджики наши на шихтовом дворе хорошо трудятся, душевно. Строго соблюдая иудейские правила.

– Ты не тарахти на эту тему. Нам значочек этот дорого стоил. Такой значок – редкость. Может, у фирм двадцати всего и есть. Во, сейчас у Аркашки спросим, что тут с нашей фольгой творилось.

Уроженец Челябинска механик Аркадий Нейман, сверкая улыбкой на чумазой роже, расхохотался и пояснил:

– Так Софочки не было два дня, вот кипеш и поднялся.

– Блин, объясни нормально. Какая ещё Софочка, при чём тут она?

Оказывается, заморочки с питерской фольгой возникали постоянно – видимо, при отжиге плохо выгорала смазка, и при повышении скорости размотки лента начинала рваться. В этих случаях работяги, сплошь эмигранты из Союза, бросались спасать честь ленинградской продукции, грудью вставая на защиту русских интересов. Причём Софочкиной грудью шестого размера. Срочно вызванная из лаборатории Софочка с невыразимой грацией проплывала двухметровым сдобным телом через цех и наглухо перекрывала «телевизор» хозяина, уложив гигантские шары грудей на подоконник. Говорить при этом она могла о чём угодно – хоть о закупках картона, хоть о последней игре «Маккаби*» (*Маккаби – футбольный клуб в Израиле). Хозяин пялился в соблазнительное ущелье декольте и пускал пузыри, а работяги тем временем устраняли проблему.

– Короче, получается, что Софочкино лоно спасает питерский металл?

– Не лоно, а сиськи. Хозяин у нас – правильный иудей, жене не изменяет. Он Софочку исключительно зеньками трахает. А тут она на работу не вышла, хозяин и засёк, что фольга не мотается, крик поднял. Так что пришлось её срочно из дому вытаскивать и сиськами в «телевизор» пихать.

Аркадий хихикнул и торжественно закончил:

– Так что не ссыте, земляки. Русские своих не подводят.

На вылете в аэропорту «Бен Гурион» к Марату опять привязалась обворожительная зеленоглазка.

– Есть ли у вас в багаже вещи, взятые для передачи кому-либо? Что-нибудь вывозите из Израиля?

– Милая девушка, из Израиля я вывожу только несчастную безответную любовь к прелестному зеленоглазому офицеру полиции.

– Давайте посмотрим ваш портфель. А сало почему назад везёте?

– Блин!!! Ну всё, Богдан меня убьёт! Девушка, можно мне назад выскочить? На пять минут? Я мигом!

Марат лихорадочно набрал номер на мобиле.

– Богдан! Ты же сало не забрал!

– Я уже в город въезжаю. В следующий раз привезешь. Давай, Маратка, счастливо долететь.

Марат тупо посмотрел на белеющий сквозь полиэтилен брусок.

– Ну что, неслабо ты прогулялось? Знать, не судьба эмигрировать. Придётся тебя на Родине под водочку сожрать.

Сало благодарно промолчало.

Декабрь 2006 г.

Никитич, директор питерского фольгопрокатного завода, дрожащими пальцами долго шарил в мятой пачке из серого картона, и, наконец, нащупал расхристанную беломорину.

– Что ты там про собачек говорил?