В наших кругах ходила упорно распространяемая кем-то байка о том, что среди степных друзей широко распространен некий «бытовой сифилис», заразиться которым – раз плюнуть. Достаточно потрогать стенку юрты или вообще понюхать что-нибудь монгольское… Поэтому мы испуганно озираемся, пытаясь разглядеть на предметах обстановки гроздья бледных спирохет, и осторожно рассаживаемся вокруг невысокого столика, с трудом скрючивая ноги. Первым делом по кругу идёт большая пиала с кумысом. Каждый должен отпить глоток и продемонстрировать тем самым духовное единство с сотрапезниками, а так же чистоту помыслов. В древние времена такой обычай имел сугубо практический смысл – ведь если пойло было отравлено, то злоумышленник рисковал загнуться вместе с намеченными жертвами…

Хозяин принимает от обслуживающей торжественный обед монголки пиалу, обнажает редкие, расположенные строго через один коричневые гнилые зубы и, шумно сопя и булькая, отпивает большой глоток. Настолько большой, что часть кумыса не удерживается за украшенным кариесом частоколом и возвращается в пиалу пополам со слюнями. Потом он обмакивает в чашу грязные пальцы и машет ими, разбрызгивая кумыс на все стороны света – это жертва неким добрым духам. После чего с поклоном передаёт пиалу советскому гостю для продолжения тожественного действа…

Надо ли объяснять, каких усилий над собой требует принять её и отпить глоточек? Чаша идёт дальше по кругу, а ты сидишь сам не свой, давя рвотные позывы и ощущая каменный комок в пищеводе…

А потом подаётся чай. С чая вообще в Монголии любой приём пищи начинается, им же заканчивается. Изготавливается это зелье следующим образом: кипятится большущий, литров на двадцать, котёл с молоком. В юртах попроще сия посудина является универсальной – в ней и чай кипятят, и баранину варят, и чашки моют по большим праздникам (между праздниками подобной ерундой никто не заморачивается), и ещё для чего-то применяют единственную объёмистую посудину в доме. Может быть, и омывают усталые чресла. Между этими столь разными операциями котёл, естественно, не прополаскивают – вода-то в дефиците, да и баловство это – в чистых ёмкостях готовить.

Когда молоко закипает, в него ломают об колено плиточный чай. Сам чай представляет огромные спрессованные куски, размером поменьше бетонной плиты, но покрупнее тома Большой Советской Энциклопедии. Потом в кипящую жидкость щедро сыплется соль и кидается добрый кусок бараньего жира. В некоторых аймаках (районах Монголии) принято и макарошек туда подсыпать…

Варево размешивается до полного расплавления жира и подается в не таких больших, как первая, но тоже грязных пиалах. Вонь кипяченого молока пополам с бараньим жиром с успехом дополняется картиной захватанных нечистыми пальцами краев пиалы и блестящими желтыми пятнами жира на поверхности обжигающего пойла…

Но пожалеем слабые нервы читателя и не будем продолжать! Не станем рассказывать о мясных блюдах (где кишки и голова – лучшее лакомство), о, прости Господи, пирожках и сладостях…

Автор надеется, что теперь вы оценили крепость духа и моральную стойкость наших воинов, служивших в братской Монголии, которым приходилось не только героически защищать социалистическое содружество от грозного китайского агрессора, но и участвовать в дружеских монгольских обедах. И ещё не известно, что было страшнее…

Вернемся к прогремевшей на всю группировку советских войск в МНР истории о зимней вертолётной рыбалке.

Как уже говорилось, обычная рыбалка нам запрещалась. Уж не знаю, был ли действительно в Монголии такой закон или это замполиты придумали, чтобы пресечь в зародыше выезд из просматриваемого насквозь гарнизона на неконтролируемую пьянку… Однако лихие наши вертолётчики способ отовариться свежей речной рыбкой нашли!

Каждый февраль у них, согласно плану боевой подготовки, было контрольное занятие по прицельному бомбометанию. Выполняли его звеньями. Так вот, три машины летели непосредственно на полигон и с первого захода поражали все мишени, что для наших снайперов – «афганцев» было просто, как два пальца. Уничтожали ребята воображаемого врага, демонстрируя высокую боевую выучку и умение, и за себя, и за того парня…

А «тот парень», четвертый из звена, не долетая до полигона пятнадцать километров, сворачивал немного в сторону и ронял бомбу не в мишень, а несколько в другое место. Типа, случайно.

Но! Совершенно не случайно в этом самом месте оказывался омут на небольшой монгольской речке. Зимы в МНР жестокие, мелкие степные речушки промерзают до самого дна. Рыба, спасаясь от вмораживания живьем в лёд, собирается зимовать в редких глубоких омутах, и набивается там её видимо-невидимо…

В незапамятные времена был обнаружен этот заветный омут, и сведения о нём передавались жителями «вертолётки» из поколения в поколение…

Тот морозный февральский день 1988-го начинался, как и год, и десять лет назад. Ранним утром, ещё до рассвета, капитан из технического состава эскадрильи загрузил в «зилок» трёх бойцов, три десятка пустых мешков под рыбу, огромные самодельные сачки на длинных ручках и поехал по известному маршруту к безымянной монгольской речушке.

Дорога получилась лёгкой и быстрой, приехали ещё затемно и решили немножко подремать. Капитан уже взбодрился спиртяшкой, у бойцов в закрытом кузове имелась печка-буржуйка, так что условия располагали к расслабленности. Задремавшему капитану послышалось, что недалеко пошумела двигателем машина, похлопали закрываемой автомобильной дверцей, но он только подивился такому странному сну…

В назначенное время капитан открыл глаза, сладко потянулся, глотнул из заветной фляжечки, поморщился и выскочил наружу. Морозный воздух вцепился в лицо, ввинтился под меховой комбинезон, мгновенно прогнал остатки сна. Капитан шарахнул кулаком по кузову:

– К машине! Вылазь, бойцы, шмотьё все выгружайте.

И начал продираться через низкий колючий кустарник к речному берегу.

Взобрался на косогор, глянул на черное зеркало льда – и остолбенел. Пот мгновенно залил лоб, стало жарко, не глядя на жуткий сорокаградусный мороз и пронзительный ветер…

Посреди замерзшей речки.

В дикой монгольской степи.

В ста километрах от ближайшей юрты, тысяче километров от советской границы и шести тысячах – от среднерусских городов.

Прямо над богатым рыбой заветным омутом…

Сидел на раскладном стульчике рыбак в бараньем тулупе. На льду лежал складной бур, рядом располагался металлический ящик с рыбацкими причиндалами… Будто всё происходило не в сердце Центральной Азии, а где-нибудь на Клязьме или в Финском заливе.

Капитан с размаху сел на каменную осыпь и снял шапку. В голове стучало «Всё, допился… Белочка.».

Из ступора его вывели нагруженные, как верблюды, бойцы, выбравшиеся на берег.

– Товарищ капитан, мишень брезентовую стелить уже? О, пацаны, гляньте! Кампан монгольский на нашем месте рыбку ловит! А треплют, что им нельзя.

Капитан очнулся. Конечно! Никакой это не пьяный бред, просто какой-то монгол начитался журнала «Советский Союз» и теперь, по примеру старшего брата, решил провести время за зимней рыбалкой…

В небе зазвенел далекой пчелкой вертолётный двигатель. Блин, сейчас же бомбить будут!

Капитан кинулся на скользкий лёд, грохнулся и заорал:

– Эй, кампан! Товарищ! Союзник! Вали отсюда бегом!

Мужик, не торопясь, развернулся на крик. Подождал, пока постоянно падающий техник подберется ближе. И тихо уронил в морозную стынь:

– Товарищ капитан, прекратите кричать. Представьтесь и обратитесь по форме.

– Блядь! Ты охренел, сын Чингис-ханов?

Капитан бросился на наглого монгола, в кучу-малу кинулись подбежавшие на помощь бойцы… В пылу драки с мужика содрали новенький бараний тулуп, и на белый свет явилась роскошная шинель, на ней – погоны…

– Генерал, ёптыть! – прохрипел кто-то из бойцов.

– Вот именно, товарищи! Генерал-майор медицинской службы Волков! Вы что себе позволяете? Под военный суд не терпится?