- …ко? – прошептал он, и его лицо, что было как у мертвеца, озарила улыбка.

- Ко? – спросила я. Он вряд ли называл бы меня по кличке, ведь обращался ко мне, как к Мурасаки.

- …ко-ко, - лепетал он, пальцы потянулись погладить мою щеку. Они были холодными. Краем глаза я заметила, что Миэко напряглась. – Вы…за…?

- Что? – я растерянно моргнула, он не спал, что было хорошо, но вел себя так….

- Вы…за…! – повторил он, его лицо стало как у ребенка. Пальцы сомкнулись на моем подбородке. Глаза Миэко расширились. Большие слезы катились из глаз Масугу. – Вых… за мя…! Вых… ко-ко!

- Вы…? – я не могла двигаться. – Выйти за вас замуж?

- Он не о тебе, - прошептала Миэко очень тихо. – Он думает, что говорит со мной.

- Убей меня снова, - всхлипнул Масугу. Его глаза закатились, а рука, державшая меня за подбородок, упала, он снова погрузился в сон с открытыми глазами.

Убей меня снова. О чем он?

- Не давай ему потерять сознание! – рявкнула Миэко, но она плакала, слезы вины, несомненно, из-за его слов.

- Ты! – прорычала я, забыв об имбире в руках. – Он бы не захотел жениться на тебе! Он знает, что ты пыталась его убить!

Миэко села на пятки, удивленная моей атакой.

- О чем ты говоришь?

- Он знает, что это ты его отравила, ты… разгромила его комнаты и…!

- Я! – Миэко зло рассмеялась. Она уронила пилюлю, та начинала жечь ее пальцы. Ей пришлось затушить ее рукавом, чтобы соломенный настил не загорелся. – Он знает, что я бы его не тронула. Ты была той…

- Я слышала его! – я вдруг встала, широко расставив ноги. – Прошлой ночью! В Убежище! Он сказал, что ты пыталась убить его пять лет назад! Я слышала его.

Она уставилась на меня.

- Слышала…? – я ожидала, что она разозлится, но на ее лице появилась печаль. Она покачала головой, зажгла другую пилюлю и поднесла к ногам лейтенанта. – О, Рисуко. Я думала, что уловила чье-то движение снаружи. Этот идиот сказал, что мне показалось, но я знала… Ты все же одна из нас, да? Ты дала ему слишком много мака и устроила бардак в комнатах. Но ты все равно куноичи.

- НЕТ! – прорычала я, содрогаясь от гнева. Если бы у меня был меч… я бы его использовала, несмотря ни на что. Не вредить. – Нет! Я не убийца, как ты! Леди Чийомэ говорила, что куноичи – «особый вид женщин», но все вы такие! Убийцы! Я не могу быть одной из вас. Ни за что!

Миэко не отводила от меня печального взгляда.

- Но ты отравила вино Масугу. Он мог умереть от этого, знаешь ли… И хотя жениться он хочет на мне, ты ему тоже нравишься.

- Отравила? – пролепетала я. – Никогда! Ты…!

- Зачем? – вздохнула Миэко. – Чтобы порыться в его комнатах. Какая трата.

- Это сделала ты, а не я, - мои ладони впились в миску и имбирь. – Я знаю, что это тебя он обвинял в попытках его убить!

- Пять лет назад, - вздохнула Миэко, печаль выливалась слезами, - он попросил меня выйти за него замуж, и я…

- Отказалась, - сказала Чийомэ-сама с порога, - зная свой долг.

Мы с Миэко вскрикнули и обернулись. Госпожа одарила нас привычной усмешкой и прошла к нам. За ней шагал мрачный Ки Сан.

- Поздравляю, Рисуко, - сказала леди Чийомэ. – Ты заслужила пояс посвященной. Вот только им, наверное, придется повесить предательницу.

Бой белого и алого

- Я не предательница! – прокричала я, рухнула на колени и поклонилась. Имбирь высыпался на татами. – Это Миэко….!

- Нет, - сказала Чийомэ-сама. – Если бы Миэко поступила так из своих чувств и отравила Масугу, чтобы обыскать его комнаты, она не сделала бы это так неумело, - я удивленно подняла голову. Леди Чийомэ смотрела на Миэко, что кланялась рядом со мной. – И, конечно, если бы она хотела его убить, он бы умер. И никто из нас не был бы свидетелем.

Чийомэ-сама фыркнула и посмотрела на меня.

- Это сделал новичок. Дитя, - она обвела жестом комнату с отвращением. – Никто из моих куноичи не устроил бы такой беспорядок при такой простой работе. Точно не моя Миэко.

Я повернулась, чтобы обвинить ее, но Миэко дальше жгла полынь у пяток Масугу. Ки Сан поднес к губам лейтенанта настой, заставляя его выпить жидкость. Масугу давился ей.

- Рисуко, посмотри на меня, - резкий тон Чийомэ-сама заставил меня обернуться. – Я ходила в Убежище. Фуюдори и Маи сказали, что ты поздно пришла прошлой ночью, а они редко соглашаются даже в том, что солнце встало. И теперь я узнала, что ты использовала свои отличные умения, чтобы шпионить за лейтенантом и Миэко.

Я хотела говорить, но страх сковал меня, сжал горло, грудь, ноги. Я пыталась умолять ее глазами, но ее лицо было лишено тепла, и я отвела взгляд. За ней на двери висел свиток.

- Может, - леди Чийомэ говорила ледяным тоном, - ты решила сходить к Масугу, когда его не было в комнате? Может, ты принесла отравленное вино на случай, если он вернется, а ты не закончила? Ки Сан сказал, что учил вас травам, конечно, он клянется, что у тебя хватило бы ума не использовать сразу всю бутылку макового сока.

На стене была знакомая надпись:

«Быстро падают солдаты

Битва белого и алого

Лепестки на снегу».

Каллиграфия была очень знакомой. Моего отца.

- На кого ты шпионишь? – спросила старушка. – Имагава? Им конец.

Свиток был таким же, как тот, что висел на двери в моем доме, только вместо рисунка вишневых цветов на дне пергамента был ровный круг – полная луна, метка Мочизуки.

Отец. Кисть, которую он держал как нож. Я училась писать и любила смотреть, как он практикует каллиграфию и рисование. Он сидел в нашем дворе, смотрел на голую сакуру, длинный лист рисовой бумаги лежал на низком столике. Я пыталась повторять прекрасные письмена и цветы отца кусочком земли. Он писал стихотворение в, казалось, сотый раз, начал рисовать каскад цветов, и я спросила, зачем он рисует вишню осенью. Он задумался на миг, отложил кисть и сказал:

- Лепестки падают лишь раз зимой, но в твоей памяти они падают каждый день.

- БЕЛКА! – рявкнула леди Чийомэ. – На что ты уставилась?

Не посмотрев на нее, хотя я должна была, я указала и выдохнула:

- Откуда у вас стихотворение моего отца?

Леди Чийомэ моргнула и посмотрела на свиток. Она взглянула на меня, и недовольный вид сменился знакомым расчетливым выражением.

- Твоего отца?

- Конечно! – выпалила я. – Я знаю его наизусть! Я бы узнала этот почерк везде! Клянусь, это стихотворение отца!

- Знаю, - сказала она. – Он дал его мне.

Масугу застонал.

Я моргнула, а потом вдруг вспомнила, где я, кто я. Я упала на татами, от которого пахло маринованным имбирем, и начала извиняться за грубость.

Чийомэ-сама перебила меня:

- Идем, Рисуко. Пусть Ки Сан и Миэко заботятся о лейтенанте. А ты пойдешь со мной и все объяснишь.

Я подняла голову, но она уже уходила. Я пошла за ней на холодный двор. Братишки шли по сторонам. Я не знала, защищали ли они нас и присматривали за мной.

Я чувствовала себя как в первый день, когда шла, спотыкаясь, рядом с ее паланкином, покидая деревню, дом и свою жизнь.

* * *

Мы прошли по большому залу, где был только Аимару, стоял у лестницы, ведущей в комнаты Чийомэ-сама, переминаясь с ноги на ногу. Его обычно веселое лицо было мрачным и тревожным. Он отвел взгляд от меня, когда мы приблизились.

- Щенок может идти охранять гостевой домик, - рявкнула леди Чийомэ, кивнув на Аимару. – С Миэко и Ки Саном у Масугу ничего страшнее не случится. Вы двое, - она махнула Братишкам, - следите за всем тут внизу. Не хочу, чтобы нам… помешали, - она пошла по лестнице. – Идем, Рисуко.

Я последовала за ней. На половине пути я обернулась. Братишки стояли лицами к дверям. Я глубоко судорожно вдохнула, развернулась и поспешила наверх.

Когда я вошла в комнату леди Чийомэ, она уже сидела на коленях за столиком и смешивала в мисочке чернила. Я замерла на пороге с одной ногой в воздухе, вспоминая прошлый визит в ее комнату, от этого меня сковал холод льдом.