Скорее всего, она хотела… Ладно, это неважно! Молодец нене! Однажды она бросила в лицо Ханпери без всякого стеснения старую поговорку: кто привык побираться, тот и сидя на мешке с золотом станет коситься, что у другого в горсти…
Как хорошо я сделал, что поддался порыву сердца и на развилке дорог свернул к нашему селению! Вновь вдохнул живительный аромат детства, почувствовал душевную нерасторжимость с матерью и, наконец, видел Халлы, говорил с нею. Не так уж важно, чем закончился наш разговор… Да и закончился ли он вообще?! Мое сердце переполняли самые смешанные чувства: радость встречи, сожаление о прошлом, опасение новой долгой разлуки…
6
— Ты уже обогнул земной шар, племянничек?
Я пожал плечами.
— Не понял вопроса? Скажу иначе. Сколько километров намотал на колеса машины?
— Не считал.
— Зря. До нас работал где-нибудь шофером?
— Пробовал.
— За пределы Баку выезжал? Куда именно?
— В Мардакяны.
— И кто же тебя, бедолагу, толкнул в пасть к здешним акулам?!
Вот такой разговор произошел у меня на вторую неделю работы в автобазе.
Я готовился к поездке и, подняв капот, проверял мотор. Руки у меня были в масле, я пошарил вокруг глазами и пошел искать ветошь. Возвращаясь, я увидел, что под капот с головой залез крупный мужчина с висячим подбородком, похожим на складчатый воротник. У него были обнаженные руки толщиной в полбревна, а подмышки заросли пучками грубых волос, наподобие свалявшейся верблюжьей шерсти.
На шум моих шагов он проворно вынырнул из-под капота. Пухлые щеки маково пламенели, кудрявые пряди, взмокшие от пота, прилипли ко лбу. Лишь глаза смотрели с невинностью ребенка. На вид ему было где-то между тридцатью и сорока.
Вот он-то и накинулся на меня со своими странными вопросами. Затем представился:
— Афрасияб Икрамов, начальник ремонтно-механической мастерской. Я здесь тоже новенький.
Теперь, когда я узнал, кто он такой, его отзыв о собственном предприятии заставил меня задуматься: «Кто толкнул тебя в пасть к здешним акулам?»
Первое впечатление о новом месте работы у меня несколько заколебалось. Наша транспортная контора находилась в стороне от магистрали, ведущей в глубь Апшеронского полуострова. С большого тракта не видны ни гаражи, ни крыши. Автобаза в ложбине между двумя вытянутыми холмами. Местность носила название Шорлу-дере. Слив технической воды образовал маленькое озерцо, оно омывало безжизненные серые склоны холмов с редкими пятнами чахлой травки на берегу. В этом искусственном озерце не водились даже головастики, откуда же взяться акулам?
Ясные глаза Икрамова невольно располагали к себе.
— Простите, что не сказал правду сразу, — повинился я. — Имею неплохой стаж работы. Всю войну провел за баранкой.
Икрамова признание обрадовало.
— В самом деле? Отлично! Более того, великолепно! Где воевал?
— Керченский пролив прошел по понтонам. А вернулся из Европы.
— Давай условимся. Если тебе еще зададут подобный вопрос, отвечай: исколесил страну вдоль и поперек. Да еще несколько зарубежных стран прихвати для солидности.
— Зачем?
— Не торопись, племянничек. Надо.
Не очень понимая, я усмехнулся.
— Вы сделали заключение, будто я неопытный новичок, из тех, что даже не запасаются тряпкой? Видите, я привык к армейскому порядку. В военных гаражах было под рукой все что требуется.
— И здесь заведен железный порядок, — подхватил Икрамов с нескрываемой иронией. — Вот только какой? Вопрос! Тридцать лет Советской власти… Гитлера разбили… — Он бубнил не очень разборчиво. — Спасовать перед паршивой «банда-базой»? Ну нет. Прищучу, как пить дать прищучу!..
Едва вернувшись из поездки в родные места, первым я натолкнулся в гараже на Икрамова. С ним стояли еще трое: охранник и слесарь с механиком. Еще на дворе я услышал гул, похожий на гудение пчелиного улья. Слесарь с механиком возились под машиной. Икрамов, присев на корточки, указывал им на что-то и объяснял. Увидев меня, он поднялся и, слегка нахмурившись, отвел в сторону.
— Племянничек, — прогудел он негромко. — А ведь ты снова утаил от меня правду? Сознайся: ты тоже заодно с этими паршивыми акулами?
— Не понимаю вас.
— Когда я тебя спросил в упор, ты только ресницами захлопал, как чересчур скромная девица. А теперь мне кажется, что ты из тех, кто жаждущих охотно повезет к воде, но и обратно вернет, никого не напоив.
— Напрасно вы обо мне так плохо думаете.
— Тогда отвечай, где пробыл три дня? — Он считал, что огорошил меня вопросом.
— В районе. Меня посылали.
— Но ты должен был вернуться еще позавчера!
— Это получилось потому…
— Молчи. Объясняться будешь с Галалы. И на лапу ему дашь… или как это у вас называется?
— Да что вы, в самом деле! — вскипел я. — Я брал попутный груз, чтоб не идти порожняком, вот и задержался.
— Что ж, верю. Сам служил в транспортной части, у нас именно так полагалось. — Икрамов говорил уже без подозрительности и подковырок.
Икрамов, кажется, удовлетворился кратким ответом. Он лишь спросил:
— Как дела с разведкой нефти в Карабахе? Будет замечательно, если отыщут. В Гяндже она уже фонтаном бьет.
— Я насмотрелся на их труд. Нелегкий, круглосуточный. Надолго оторваны от родного дома. Они заслужили всенародный почет. Вот только мне не понравилось… — Я замялся, вспомнив опрометчивое обещание толстяку Гашиму не выдавать тамошних плутовских проделок.
— Что именно? Договаривай, — насторожился Икрамов.
— Наша шоферская братия нашла поживу: бензин продают на сторону. А если не найдут покупателей, просто сливают на землю.
— Кто же так распорядился?
— Конечно, никто. Просто им так выгоднее. Неправедным рублем пятнают и себя и других.
Мое возмущение смягчило Икрамова. Он подошел ко мне поближе, повернул лицом к фонарному столбу.
— А ну-ка, — скомандовал он, — посмотри мне в глаза!
— Спрашивайте, что хотите.
— Спрошу. Сколько ты уплатил, чтобы устроиться на эту базу?
— Товарищ Икрамов… как вы могли подумать?! Я окончил с отличием техникум, у меня диплом механика!.. Пришел по направлению, вот и все.
— Товарищ Вагабзаде, — сказал он официально, как ко мне еще не обращались, — сегодняшний воробышек вчерашнего воробья чириканью не учит! Меня сюда послали из райкома партии и то тянули с оформлением. Я знаю, что со здешними акулами мне не ужиться, но, пока жив, буду бороться с мошенниками. И тебе обрадовался как товарищу и единомышленнику. А ты темнишь, виляешь.
— Я не виляю. Только зачем мне связываться с начальством? Сижу за баранкой, делаю свое дело…
— Ты на фронте был?
— Вы же знаете.
— Сомневаюсь. Куда девался твой боевой дух? Не смотри на мои размеры, я весь латаный-перелатаный, у меня семнадцать ранений… — Он оборвал себя, вернулся к прежней мысли: — На фронте мы сражались за справедливую жизнь на своей земле. А нам снова мешают. Придется, племянничек, и на этой базе жить по военным законам! Или мы их скрутим, или сами бесславно вылетим.
Икрамов грохнул пудовым кулаком по железному столбу. Тот загудел, лампочка мигнула, но не погасла.
— Так почему выливают бензин на землю?
— Чтобы записать лишние километры пробега. Говорят: и шоферам надо жить! Они ведь нас тоже считают «дашбашниками».
— Естественно. Вор уверен, что вокруг него все воры.
— Поэт Сабир хорошо их пригвоздил: «Душа моя к вам лишь стремится, о деньги!»
Икрамов сорвался с места и, переваливаясь тяжелым телом, поспешил к своему портфелю, оставленному около машины, где возились слесарь и механик. Она стояла над ремонтной ямой — «окопом»; оттуда, словно острые копья, били вверх узкие лучи света.
— Ну-ка, повтори еще раз, племянничек. Да буду я жертвой твоего языка, прекрасно сказано!
В руках у Икрамова оказалась ученическая тетрадь. На ее обложке с пятнами мазута было старательно выведено фиолетовыми чернилами: «Дневник». Видя, куда направлен мой взгляд, он пояснил чуть не застенчиво:
