— Ну что ж, — Сохбатзаде решительно поднялся. — Согласие, несогласие — это лирика. За план отвечаю я. Оставайтесь, Икрамов, хорошим человеком, заявляя свой протест, а я побуду в плохих, ратуя за план.

— В своем отделе выполнять ваш приказ не стану, — упрямо повторил Икрамов. — Пусть это делает Галалы. Ему не впервой лизать начальству мягкие места.

Сохбатзаде начал заметно волноваться.

— План не моя прихоть. Это государственный закон!

— Наши законы не могут быть направлены против интересов труженика! — Икрамов тоже повысил голос.

Я решил вмешаться:

— Зачем горячиться? Вы оба по-своему правы.

Сохбатзаде с видимым облегчением откинулся на спинку кресла. Мое вмешательство он понял как поддержку себе. Икрамов несколько раз провел ладонью по подбородку, словно приказывая себе: «Спокойнее, Икрамов. Ты оказался в одиночестве. Здесь тебя не поймут. Против тебя даже этот симпатичный парень, недавний фронтовик, которого ты так чистосердечно предостерегал от хищных акул».

— Конечно, с воскресным днем у каждого были связаны свои надежды и намерения. Теперь придется от них отказаться. Но это меньшая потеря, чем провал плана, когда будет нанесен ущерб общему делу.

— До каких же пор постоянно проваливать план? — Икрамов наливался яростью, тряс висячим подбородком. — Этому придет конец?!

— Придет, когда в транспортном управлении будет большинство таких работников, как Вагабзаде, — миролюбиво отозвался начальник. — Вы еще не знаете, он выдвинул ценное предложение: составить график попутных грузов. Настоятельно советую местному комитету поддержать начинание. Если решим проблему попутной загрузки, то и выходные дни останутся в неприкосновенности.

Икрамов повернулся ко мне так, чтобы начальнику не видно было выражение его лица. Слегка подмигнул.

— Вы хотите серьезно осуществить свое предложение? — спросил он. — Или сказали не подумав, чтобы пустить пыль в глаза?

— А вы помогите ему! — повеселел Сохбатзаде. — Озеро собирается из ручейков.

— Непременно поможем. А пока разрешите направить Вагабзаде в Гянджинское управление нефтеразведки. Им срочно нужны запасные части. К тому же тамошний горисполком просил направить опытного шофера для особо важного поручения. Думаю, Вагабзаде лучшая кандидатура и для того и для другого.

Получив согласие, Икрамов указал мне кивком на дверь, и мы оба вышли.

Я никогда прежде не бывал в Гяндже. Древность города будила воображение. При въезде остановился возле мавзолея Низами, знакомого по многим красочным открыткам. Осмотреть замечательную гробницу мечтал еще с той поры, когда сидел за школьной партой, а в районный город добирался на своих двоих, не имея иного транспорта.

Священные стены мавзолея, ровные и гладкие, возвышались над сухой, выгоревшей землей. Серая полынь на глинистой почве напоминала пятнистую скорлупу яйца кобчика. Редкие заросли крапивы, не имея защиты от ветров — ни холма, ни деревца, — превратились своими стеблями в жилистые веревки, которые мотало то в одну, то в другую сторону. Лишь у самого горизонта, где равнина сливалась с небом, виднелось немного живой зелени.

Поставив машину на обочине, я вошел в низкие ворота. Отсюда, с невысокого пригорка, хорошо просматривались окрестности. Пологие холмы возникали только в северной стороне. Желтоватые, словно слепленные из просяной муки, они растрескались от жары; русло небольшой речки пересохло; дальние горы до половины закутало облаками.

Вокруг мавзолея кое-где видны были вросшие в землю могильные камни с надписями из полустертых арабских букв.

Странное сожаление шевельнулось в моей душе: почему так мертво, так бесприютно это древнее место? Да еще под самым боком современного города! Неужели мы стали забывать свою историю? Вдоль дороги на Гяндж тянулись возделанные поля, хлопковые плантации, гранатовые сады… Здесь же только жесткие травы пустыни. Может быть, подземное сокровище вернет легендарной земле ее прежнюю позолоту?..

В транспортном отделе управления нефтеразведки меня встретили поначалу не очень радушно. Главный инженер, коротко объяснив, где я должен разгрузиться, добавил с кислой миной:

— Это вы прибыли по просьбе исполкома?

— Я нахожусь прежде всего в вашем распоряжении.

Мой ответ понравился. Главный инженер бросил кому-то из своих помощников:

— Обеспечьте товарища местом в гостинице. — Повернулся ко мне: — Не бывали в наших краях?

Я развел руками:

— Смешно получается: проехал половину Европы, а в Гяндж попал только сейчас.

— Ничего. Это поправимо.

Следующим утром ровно в восемь я был в управлении. Возле ворот толкались местные водители, к моему удивлению они бросали на меня недружелюбные и насмешливые взгляды. Один в огромнейшей кепке — «аэродроме» даже присвистнул, проходя мимо.

Встретившись вторично с главным инженером, я стал кое-что понимать. Все его называли Фикрет-гага, и я был вынужден обращаться таким же образом, по-домашнему. Главный инженер был добродушным, приветливым человеком, он не делал различия между своими и «пришлыми».

— Огромная благодарность тебе, что так оперативно доставил запасные части к оборудованию. Буровики ждут их не дождутся. Но, видишь ли, в чем загвоздка… — Он замялся и продолжал, растягивая слова: — Дорога туда крутая, наши машины не всегда могут одолеть подъем. Надо подняться в гору.

— В гору? Разве ваша буровая на горе?

— Не совсем так. Есть задание поважнее, чем развозить запчасти нефтяникам. Но наши шоферы не берутся.

— За что именно? Может быть, и я не сумею.

— Все дело в мощности машины.

— Но зачем подниматься в гору?

— На Кяпаз нужно доставить водяные трубы большого диаметра.

Я счел дальнейшие расспросы излишними. Задание было слишком неожиданным. Прежде чем решить что-то определенное, следовало осмотреть груз и познакомиться с дорогой. Когда я сказал об этом главному инженеру, он вздохнул с видимым облегчением.

— А что, братец, ты и озеро Гейгель не видал? Красивые места, скажу тебе!

Во дворе меня снова окружили водители. Теперь их недружелюбие сменилось откровенным любопытством. Они наперебой заговаривали со мною:

— Хочешь, подвезу в гору на своей «Победе»?

— Сначала перекусим. Отведай фирменный каймак, братец!

Мне не хотелось никого обижать, но терять время в праздной болтовне было недосуг.

— Спасибо, ребята. Спешу. В следующий раз угостимся. Поеду я на своей машине. А вот если кто возьмется показать дорогу, это будет кстати. — Я повернулся с ожиданием к парню, стоящему рядом.

На меня обрушился целый град смешков и возгласов:

— Больно много у тебя фасону! Не раздувайся, а то лопнешь!

— Клянусь бабушкой, ты и с пустым кузовом не вползешь до Аджикенда!

Хороши напутствия! Я молча залез в кабину. Фазиль — его имя я узнал по дороге — сел рядом.

Мы ехали между рядами старых чинар. Воображение уносило в те времена, когда они были только посажены, может быть, по велению самого Низами.

— Чинары как женщины, — сказал Фазиль, — когда стареют, их кора становится бледнее, выступают голубые жилки и темные родинки… А листья чинары похожи на отпечаток перепончатой лапы лебедя. И утренний туман над нашим городом как лебединые стаи…

Я все оглядывался, пытаясь представить эту оголенную равнину в цветущей зелени, как во времена Низами. Едва ли он предполагал умирая, что ему придется веками лежать среди сухой полыни. Люди перестали заботиться о деревьях, и те, обиженные, ушли в горы. Подымались все выше и выше, чтобы пить досыта влагу облаков и закутываться в снежные шубы…

Миновав район Багбанлара с его высокими заборами, над которыми лишь едва-едва выглядывали черепичные крыши, заросшие мхом, мы поднялись на зеленые холмы предгорья. Одинокие деревья сменились кустарником, а затем и редким лесом. Подъем сказывался дребезжаньем забытого насоса в кузове, но мотор работал ритмично, и во мне росла уверенность, что я смогу провезти тяжелые трубы. «Черный богатырь не подведет!» — любил повторять дядя Алы.