— Халлы, давай убежим! — вырвалось у меня.

Тотчас я ужаснулся собственной дерзости, затылок стянуло острым, болезненным холодком. Как это часто с нею случалось в затруднительные мгновения, вместо ответа Халлы рассмеялась. Все черты ее лица сдвинулись разом, а маленькая перчинка родинки на правом крыле носа зашевелилась наподобие кончика остро отточенного карандаша. Но что писал этот карандаш? Доброй или недоброй будет его весть?..

Смех Халлы оборвался так же внезапно, как и возник. Взгляд стал испытующим, почти грустным.

— Скажи, Замин, если бы у меня появился серьезный недостаток, увечье или еще что-то, ты не покинул бы меня?

— Лучше спроси у самой себя: вот я стану шофером, попаду в аварию, ты разве отвернешься от калеки? Бросишь меня?

— Я никогда тебя не брошу. Даже если ты изменишь. Просто убью себя…

На следующий день мы не увиделись, я не пришел в прачечную. Руководитель нашей практики Алы-киши («Учитель скоростей», как его прозвали) задержался в военкомате, куда его неожиданно вызвали. Мы не расходились, ждали его до захода солнца.

Когда мы отрабатывали шоферские приемы во дворе, я садился за руль уверенно и все шло как по маслу: заводил мотор, переключал скорость. Любые мелочи усвоил накрепко. Но какими неожиданностями оборачивались вызубренные правила во время движения по настоящей дороге! Едва машина тронулась, как у меня стали мелко дрожать ноги. Делаю одно — другое немедленно вылетает из головы. Не проехал сотни метров, заглох мотор. Стоило покрепче нажать педаль, машина, словно перепуганный джейран, рывком взяла с места. Нажал слабо — вообще отказалась двигаться. Не понимаю, как другие ухитрялись глазеть по сторонам? Меня обуревала единственная забота: держать машину в повиновении.

Выезд из города совершился, впрочем, благополучно. Мы миновали уже одну деревушку, когда я заприметил на встречной полосе медлительную арбу. Засигналил издали. Возчик послушно стеганул быков хворостиной и посторонился на обочину. Мы разминулись спокойно. Но на подъезде к селу Чинарлы, возле родника, неожиданно увидели взволнованную толпу. Сбегались с причитаниями женщины, мужчины гомонили, размахивая руками. Какой-то парень бросился нам наперерез: я едва успел уклониться, вильнув вбок. Он вскочил на подножку, просунул голову в кабину:

— Гоните обратно в город!

Мы молча уставились на него. Он повторил срывающимся голосом:

— Говорю же, скорее в город!

«Учитель скоростей» продолжал сидеть с самым хладнокровным видом. Должно быть, за долгую шоферскую практику Алы-киши сталкивался со многими происшествиями, его было не так-то легко вывести из равновесия.

— Что произошло, племянничек? — спросил он.

— Мне надо в милицию!

— Объясни толком. Мы не можем по первому слову, за здорово живешь, менять маршрут. Ведь не катаемся, а выполняем работу, — благожелательно объяснял Алы-киши.-Ну? Какая у тебя нужда в милиции?

— А такая… не байские времена, чтобы чужую невесту уводить, схватив за руку!

— Вот оно что! — Алы-киши едва скрыл улыбку. — Значит, никто у вас не умер?

— Еще умрет! — мстительно прошипел парень.

— Умыкнули девицу… Случается, братец. Не ты первый.

— Откуда такие толстокожие, как вы, берутся? — вскричал тот со слезами обиды. — Незадаром прошу. Торговаться не стану, сколько запросите, столько и получите… Его мать еще поплачет над ним! Будут знать, как на чужих девушек зариться!

— Ты, что ли, жених? — не удержался я.

— Разве не видишь: на пальце уже кольцо? Да поразит его аллах!.. Нет, скажите, разве у нас до сих пор феодализм?

Алы-киши не спешил помочь отвергнутому. Видимо, хотел узнать событие во всех подробностях.

— Должно быть, ты ей не по душе пришелся?

— Какое мне дело до ее души? Мы были сговорены. И вот… увезли перед самой свадьбой!

— На коне или на автомобиле? — деловито осведомился «учитель скоростей».

— На автомобиле. Будь проклят тот, кто его придумал и кто садится за его руль! Лучше бы навоз на поля возили…

— Остынь, братец. Если на машине, то нам их не догнать. Похититель, видать, малый не промах.

Парень метнул злобный взгляд.

— Не с тобой случилось, вот ты и посиживаешь в кабине, рассуждаешь свысока. Ради аллаха, сделаете крюк — что от этого изменится? Подбросьте хоть до первых домов в городе.

Я с нетерпением поглядывал на инструктора. Готов был по первому его знаку повернуть машину обратно. А еще лучше пустился бы вдогонку. Но Алы-киши не спешил подавать знак. А в конце концов произнес прямо противоположное:

— У меня курсант проходит практику. Возить посторонних не имеем права.

— А-а!.. Небось украсть девушку согласился бы и за пару медяков?! Знаю я вас всех, шоферюг проклятых! — И, изо всей силы хлопнув дверцей кабины, соскочил с подножки.

Вернулись в город мы в темноте. Разыскивать Халлы было уже поздно. По пути в общежитие завернул в столовую. Там было пусто, и необхватная подавальщица, не мешкая, подошла ко мне:

— Что закажешь?

— Все равно. Что осталось?

Она смерила мою рослую фигуру насмешливым взглядом.

— Тебя насытит, пожалуй, только полный котел.

— Ну так несите половину. А вернее — полпорции.

Дело в том, что деньги, которые сунула мне Халлы, тратить не хотелось, а своих была горсть мелочи на дне кармана.

— Хорошо. Полпорции. А что будешь поддавать?

— Как «поддавать»?

— Ну выпивку тебе какую? — Она выразительно щелкнула пальцами по горлу.

Я был еще так наивен, что не понял истинного смысла ее вопроса. Лишь неопределенно кивнул.

Она вернулась с тарелкой кислой капусты. Ложку обтерла фартуком. Поставила передо мной граненый стакан, наполненный лишь наполовину. Шепнула, заговорщицки оглядываясь:

— У нас тут не полагается. Держим тайно. Сама у армян покупала: первостатейная тутовая водка!

— Спиртное? — Я в растерянности взял стакан.

— Нет, райский лимонад. Видишь, как бисером искрится?

— Я непьющий, тетушка. Зря потрудились.

— Непьющий, так чего грязные пальцы в стакан суешь? Нет у нас ничего, закрываемся. — Она пылала от гнева. — Куда мне теперь с нею? Чтоб ты лопнул, рубля жалеешь!..

— Поужинать хотел. Принесите хоть что-нибудь.

От голода у меня поплыла перед глазами серая пелена. В мозгу закружился весь прошедший день: ленивый возчик, встреченный на дороге, тополя возле родника, обманутый жених на подножке и столбы, столбы, которые безостановочно бегут по обеим сторонам шоссе…

Машинально протянул руку к стакану. По праздникам молодые парни собирались у нас на задворках огородов подальше от строгих аксакалов и тянули эту самую водку по очереди, прямо из горлышка. Мы, мальчишки, подсматривали. Удивлялись, что из-за кустов они выходили размахивая руками, пунцово-красные, словно обгорели на горном пастбище.

Я тупо уставился на стакан. Пузырьки в нем уже осели. «Кажется, остывает», — сказал про себя. Поднес к губам и сделал большой глоток. Дыхание перехватило. Я натужно закашлялся.

Когда подавальщица принесла ужин, не только столы, но и тарелки двинулись на меня, перегоняя друг друга. Я забыл про ошпаренное горло. Беспричинное веселье направило мысли в сторону самых желанных видений. Жадно пережевывая бараньи хрящи, я в мечтах прогуливался с Халлы. Она казалась беззаботной, шаловливо подшучивала надо мной и громко смеялась, не оглядываясь опасливо вокруг и никого не пугаясь, как наяву.

Пока я насыщался, под дверями канючили поздние прохожие, барабанили в дверь, окликали подавальщицу, просили, чтобы она их тоже впустила. Толстуха проходила мимо, даже не повернув головы.

Едва я вышел наружу, они окружили меня плотной гурьбой, стали дергать за рукава, тянуть за полы.

— Ты, парень, кажется, хорошо с нею знаком? Скажи, пусть отопрет. Хотим обмыть приятный вечер. Будь нашим гостем.

Не знаю, откуда набрался я храбрости, но только дернул дверную ручку с такой силой, что подавальщица мигом отодвинула засов.