К осени скот перегоняли пастись к подножью Кекликли. Сюда забредали лишь охотники, гоняясь за выводками куропаток, которые бродили по отрогам скал и были почти неотличимы от камня своими серо-коричневыми крыльями и лапами под цвет хны.

Я поставил свой грузовик в хвост очереди. Но вот первые арбы отъехали, я поднялся на склон горы, плоский как аэродромное поле. С визгом огромные пилы кромсали каменный пласт. От мелкой крошки в воздухе висел белый туман, будто пар над кастрюлей с молоком. Нагружая пиленый камень, каждый норовил выбрать плиты поцелее, без трещин и пятен. Все кашляли, чихали, но азарт не убывал.

Карьер стал самым главным промыслом района. Повсюду в селах вырастали белоснежные каменные стены…

Передо мною стояла еще одна машина без шофера. Я заглянул в кабину и увидел пришпиленную фотографию двух похожих друг на друга кудрявых мальчишек с глазами-виноградинами. Разница была лишь в том, что одного аппарат запечатлел с гримаской плача, а другой весело смеялся. Мне очень понравились малыши. С невольной завистью подумалось: кто же отец пригожих близнецов?

Водитель впрыгнул в кабину. Алы-киши! Вот уж поистине счастливый случай! Я пропел первые строки так полюбившейся ему когда-то газели.

— Валлах! Глазам своим не верю! Дорогой, это ты?

Он то хлопал меня по спине короткопалой ладонью, то тискал в медвежьих объятиях.

— Как твои дочки, Алы-киши?

— Со старшей распрощался, выдал замуж. Видишь, теперь у меня два внучонка, опора старости, радость дома.

— Да… побелел ты, дядя Алы. Одно слово: дед!

Он снял кепку, обил пыль о колено, взъерошил остатки кудрей.

— Ничего, дорогой, я еще не обеднел: еще чернеется волос в шевелюре! Внуки меня омолодили… Ну а ты обзавелся детишками?

Я покачал головой.

— Быть не может! Небось просто скрываешь, раз на свадьбу забыл позвать, негодник. Хоть учишься?

Я кивнул.

— Садись за руль, двигай. Наша очередь подходит. — И снова восторженно хлопнул ладонью о ладонь. — Пусть к добру будет наша встреча! Но как ты сюда попал? В Баку пытался про тебя разузнать. Большой город, все-таки поклялся, что отыщу. Сегодня после обеда у меня туда рейс.

— Вместе и поедем. Что повезешь?

— Отработанные моторы в капитальный ремонт. Их ждут не дождутся. Никто сложа руки сидеть не хочет. Того гляди, на другую автобазу шоферов переманят.

— Обидно ехать порожняком. Я тоже взял бы попутный груз.

— Чего лучше? Мои моторы и повезешь. Нагрузим вдвойне. Мастеров в Баку без работы не оставим.

Я взглянул на него настороженно.

— Ай, дорогой, — с укоризной отозвался он. — Неужели ты думаешь, я предлагаю тебе левую сделку? Что, я настолько изменился? Все будет по закону, с накладными. Деньги за провоз поступят на счет твоей автобазы.

— Это было бы хорошо, дядя Алы. У нас по тонно-километражу план хромает.

— Мы снова с тобой в паре, вроде родственников: троюродный муж двоюродной тетки! — Он залился смехом, закудахтал, как куропатка. Но тотчас спохватился: — Подвигайся, очередь подошла.

Мы условились встретиться на исходе дня возле транспортной конторы.

Я еще успел трижды съездить к горе Кекликли и воротился с полным грузом. Пиленый камень складывали возле фундамента. Я помогал выгружать, каждую плиту несли осторожно. Нарочно мешкал, поглядывая на окна школы, не выглянет ли Мензер-муэллиме. Руки протягивались к камню, а глаза ночевали на школьном дворе.

Дождался звонка на перемену. Дети высыпали наружу, принялись гоняться друг за другом, старшие теснились у турника. Девочки ходили обнявшись и секретничали. Но ни один учитель не показался во дворе, хотя обычно они тоже охотно выбираются из полутемного помещения на теплое осеннее солнышко.

Я спросил у Амиля:

— Это ведь большая перемена?

Прежде чем ответить, он поглядел на тени кипарисов на склонах Каракопека. Казалось, что шелковая голубизна неба над горой это купол парашюта, а кипарисы — его стропы. Наш холм сброшен прямо с небес, как драгоценный груз.

Согласно старинному преданью, здесь некогда существовал прекрасный город. Река текла молоком, а бьющие из-под земли родники звенели, словно хрусталь. Все сокровища мира украшали чудесный город. Завистливые соседи решили завладеть его богатством и стали стягивать войска. Дождем посыпались стрелы на осажденных, грозно засверкали наконечники копий. Жители поднимались все выше по склонам Каракопека и отбивались сверху камнями. Тогда враги придумали коварную ловушку. Они запрудили Дашгынчай так, чтобы вода окружила холм со всех сторон. Сорок дней и сорок ночей шло сражение. Горожане тайно вели подкоп и, переправлялись в лес. Один только глупый щенок задержался на вершине. По ночам он громко выл, и от этого воя вражескому полководцу становилось не по себе. Стрелы не доставали до щенка, он продолжал одиноко сторожить гору. Наконец враги не выдержали и отступили. Они поверили, что Черный щенок (Кара копек) не простой, а волшебный. Что он покровитель здешних мест, и победить его немыслимо.

Когда я рассказал однажды эту легенду Халлы, она задумчиво отозвалась:

— Я слышала совсем иначе. Будто название произошло от других слов: старуха-собака. Изменницу-жену зарыли в землю, и каждый, кто оставался верен своей любви, бросил по горсти песка. Так вырос холм…

Пока я мечтал, перемена окончилась. Звонок вновь созывал за парты. Амиль и старшеклассники, разгрузив камень, принялись готовить раствор для кладки.

Когда я привез пиленый камень в последний раз, школьный двор был пуст. Мне передали запечатанный конверт.

— Это вам, Замин.

— Я должен отвезти его кому-нибудь?

— Этого сказать не могу. Он от Мензер-муэллиме.

Солнце давно перемахнуло верхушку Эргюнеша, тени от деревьев стали густыми и длинными, их стрелы указывали на восток.

Я еще раз проехал мимо школы и даже посигналил, будто хочу согнать с дороги небольшую отару. Овцы с блеяньем сбились на обочину. Но ни одно лицо не показалось за закрытыми окнами.

Зато мать сразу узнала звук моего клаксона. Она выглянула из-за ворот.

— Припозднился, сынок. Устал?

— Ничего, нене. Хотелось перевезти побольше камня. Как говорится, раз испачкал руки, так уж меси глину до конца!

— Обед готов.

— Если не обидишься, я не стал бы задерживаться. Нужно попасть на автобазу до конца рабочего дня.

Мать согласно кивнула. Ей всегда было по нраву, если человек беспокоился прежде всего о работе. К воротам высыпали соседи и обе мои сестры, Шарафат и Садаф. Подорожник, который приготовила мать еще с вечера, вырос в объеме вдвое.

Мать шепнула:

— Сверток побольше для директора техникума. Не позабудь.

Я переложил конверт от Мензер в нагрудный карман. Меня провожали напутствиями и добрыми пожеланиями:

— Чтобы твой приезд не стал для нас редким, как приезд хана!

— Помни о родичах! Не забывай мать!

— Позови на свадьбу! Авось деревенскими башмаками не истопчем городских полов!

— Ай, что говоришь! Разве перевелись здешние невесты, чтобы брать засидевшихся в городе?

Моя старшая сестра Шарафат тоже ввернула словцо:

— Может случиться, что невестка придет в дом прежде, чем мы об этом узнаем.

Кто-то намекнул более открыто:

— Зачем искать далеко? Не первый год его здесь ожидают…

Мать недовольно оборвала:

— Хватит пустой болтовни! Сам разберется. Сынок, у тебя нет в кармане рубля?

Просьба матери была неожиданной. Я загремел горстью мелочи, но потом спохватился и полез во внутренний карман, где хранилась заначка на непредвиденный случай.

— Столько не надо, — замахала мать руками. — Дай рублевку.

Но все-таки взяла червонец и через мою голову протянула Садаф:

— Агыз, доченька, отнеси соседке Ханпери. Не хочу быть у нее в долгу.

Мы расстались. Омытый слезами взгляд матери сопровождал меня всю дорогу. Я старался разгадать смысл ее последней просьбы. Бормоча заклинания против дурного глаза, она трижды обвела денежной бумажкой вокруг моей головы. И почему эти заговоренные деньги надо было потратить не на подарок какой-нибудь сироте (после войны у нас в селении их было достаточно), а отдать вздорной бабе, жене хитреца Шафигулы, матери толстого Гашима, который сам с наглостью предлагал мне любую сумму взаймы?