– Не успеешь оглянуться, найдешь себе нового мистера. Останься у меня, и весь свет узнает тебя под именем Лиллиан Риардон или Датч Малдун, можешь выбрать себе что хочешь. В нашем городе ты впервые, родом из Бостона, которого никогда не покидала.

Сестра лежала молча и не сводила глаз со склянки «Лунного средства», стоявшей на прикроватном столике.

– Если ты собираешься их принимать, – сказала я, – не тяни. А то будет слишком поздно. И это наихудший вариант.

Она заткнула пальцами уши. Не позволила себя осмотреть. По моим прикидкам, недель семь, не меньше.

– У тебя не так много времени, чтобы на что-то решиться, – продолжала я. – Если станешь тянуть, в один прекрасный день окажется, что все решено за тебя.

– Это гадко. Даже говорить об этом не хочу.

– Проигнорировать? Закрыть глаза? Я знаю таких, кто прятал голову в песок. Наихудший путь.

Она закрыла рукой глаза.

– Расскажи мне про своего мистера Пиккеринга, – мягко попросила я.

– Его зовут Джералд. Судовладелец. Импорт-экспорт. Какое это имеет значение?

– Ты его любила?

Глаза ее наполнились слезами. Но Датч постаралась взять себя в руки.

– Он говорил, что я волшебный цветок, что я словно прекрасный сон. Это и был сон, Энн, это был… ты себе не представляешь.

Сон, по ее словам, начался не в роскошном коттедже, а в лифте отеля «Мраморный дом». Джералд Пиккеринг, с иголочки одетый денди, широко улыбнулся, а когда кабина остановилась, пригласил Датч на ужин.

Сестра рассказывала свою историю, а я слушала и смотрела на ее покрасневшие от слез глаза, на черные, рассыпавшиеся по плечам волосы. Какая она бледная, хрупкая, печальная. Самое ужасное в Пиккеринге было то, что он умел смешить Датч. Был внимателен. Слушал ее щебет, обольщал байками об удивительных путешествиях. Он видел людоедов в Конго и заклинателей змей в Дели, обедал с оттоманскими дервишами и страдал от зноя, холода, жажды.

– Он так удивительно рассказывал, – мечтательно протянула моя глупенькая сестра.

– Мужчины всегда опасны, все.

– Нет! Не рви мне сердце. Его вынудили жениться родные. Как и меня. Он не любит жену, как и я не люблю Элиота. Это была мамочкина идея с самого начала – выдать меня за Элиота.

– А мистер Пиккеринг? Он тоже был чьей-то идеей?

– Моей! – Сестра густо покраснела и заговорила сбивчиво: – Только моей! И мне совсем не стыдно. Джералд сказал… никогда не встречал такой образованной, такой начитанной девушки. Я даже перепугалась, услышав, какие мудрости эти…

– Эти?

– Эти… хорошенькие уста.

Датч отвернулась, плечи у нее затряслись.

– Успокойся, macushla, – нежно прошептала я, наклоняясь. – Я тебе помогу. Ты не зависишь ни от него, ни от Ван Дер Вейлов, ни от Эмброзов. Денег у нас куда больше, чем нужно, можешь исполнить любую свою прихоть. Чего бы ты ни пожелала, все твое.

– Того, что я хочу, не купишь за деньги.

Под рыдания сестры на меня опустилась черная, беспросветная меланхолия. Датч сыскалась, но она была чужой. Я запела ей старинную песенку, но она даже не улыбнулась.

Однажды утром – Датч к тому времени жила у нас уже больше недели – сестра вышла из дома, укрывшись под густой вуалью. Вернулась под вечер в наемном экипаже, который также доставил ее багаж. Датч сказала, что ездила в отель, забрала почту и отправила письма, которые следовало отправить из гостиницы. Одно письмо – своей фальшивой матери миссис Эмброз, а другое – своему мужу Элиоту, известив его о том, что она задерживается в связи с женским нездоровьем. Она очень слаба, написала она, и доктора рекомендовали ей на какое-то время воздержаться от корреспонденции. Они, конечно, придут в бешенство, сказала Датч, но это же всего на несколько недель, пока она не разберется в себе. Казалось, она переехала к нам. Ведь так? Но я боялась спрашивать, чтобы ее не спугнуть. Я относила ей в комнату розовую воду с медовыми пирожными и не раздражала вопросами. Потихонечку, шажок за шажком, надежда, подобно сорняку, начинала прорастать в моем сердце, и мне даже показалось, что моя мечта о воссоединении осуществилась, вот только без Джо.

Когда Чарли был представлен сестре, он низко поклонился:

– Датч Малдун! Датч передернуло.

– Пожалуйста, Лили. Миссис Лиллиан Риардон, – сказала она. – Но у вас знакомое лицо, мистер Джонс. Возможно, нас представляли друг другу раньше? Например, в Бостоне? В Чикаго? В Париже?

– Псст, это же я, милая, – он подмигнул, – Чарли из сиротского поезда. Ты маленькой девочкой сидела на коленях сестры. Помнишь, как я показал тебе коров в окошке?

Она залилась краской и покачала головой:

– Не помню. Никаких коров не помню.

– Но ведь я научил тебя мычать! – И Чарли замычал.

– Уверяю вас, сэр, – пробормотала Датч, – я никогда не мычала.

– Мычала, да еще как! – рассмеялась я. – Чарли с дружками затеяли игру, будто ты домашняя скотина.

– Скотина?! – Она быстро прижала ладонь ко рту: – Извините… Мне нехорошо…

– Бедняжка, – сказала я и спровадила Чарли.

В тот вечер, когда я пожелала Датч доброй ночи, он сказал:

– А твоя сестра, похоже, из благородных да важных, да?

– Она в отчаянии. Покинута всеми этими жалкими людьми.

– А ты ее выручишь, и она ничуть не поумнеет.

– Она не хочет. Говорит, это убийство невинной души. Миссис Эмброз вбила ей в голову, будто Мадам Де Босак – воплощение зла. Недавно сказала мне: «Я тебя люблю, Энн, ты моя сестра, но я не пойду на злодейство и молюсь, чтобы ты опомнилась и оставила это занятие».

– Так она станет с нами жить? Или…

– Я сказала, что сама воспитаю ее ребенка.

– Вот как? – Чарли внимательно взглянул на меня.

– Этого не случится. Своего ребенка она мне не отдаст.

– Пфф, – фыркнул Чарли. – Я и говорю – из благородных. Но мы ее переубедим, да?

Только Чарли знал, что Датч моя сестра. Все прочие домочадцы полагали, что миссис Лиллиан Риардон – моя пациентка, которую я знаю со школьных лет. Ну разве Грета что-то подозревала. Как-то сказала Ребекке, что гостья, видать, графских кровей, раз мы носимся с ней, как с яйцом-пашот, завтрак подаю лично я, да еще с розой в хрустальной вазе.

Утекла еще одна неделя, Датч повеселела, даже ездила кататься со мной в ландо, а то сидела у окна в кресле и часами что-то писала в свой дневник. Но склянка с «Лунным средством» так и стояла у ее кровати нетронутой.

– Еще неделя, – сказала я, – и все решится само собой. Тебе не надо будет ломать голову.

– Не напоминай.

– Лили. Пожалуйста. Доверься мне. В этих делах я профессионал.

Она сунула голову под подушку, но я пощекотала ее под ребрами, и она со смехом отшвырнула подушку:

– О, Энн. Помнишь, как мы щекотали нашего Джо?

– Может, когда-нибудь нам удастся снова его пощекотать.

– Он мужчина. Как ты себе это представляешь?

Мы лежали на кровати, прижавшись друг к другу, болтали, играли распущенными волосами, свивая и развивая их. Я приложила прядь себе под нос, точно усы, Датч последовала моему примеру, мы смотрели на себя в зеркало и хохотали как сумасшедшие. Она восхищалась моей фигурой.

– Энн, ты стала очень красивой женщиной.

– Ну, до тебя мне далеко. С твоими-то глазами.

– Нет, нет. У тебя глаза… мудрые. Как у мамы. Ну а у меня…

– Полно. Перестань. Успокойся, милая.

О, как я любила свою сестру. Для меня она была родная до последнего волоска на голове, и во мне набирала силу надежда, обрастала мускулами, рвалась на волю.

Когда Датч окончательно оправилась, я привела к ней вернувшуюся из школы Аннабелль, которая и не подозревала, что сейчас познакомится со своей теткой.

– Рада видеть вас, миссис Риардон.

– Пожалуйста, называй меня Лили, – попросила Датч.

– Лили была моей лучшей подругой, когда мне было сколько тебе сейчас, – сообщила я дочери.