Со стороны тропы, где была засада, вдруг послышался топот, и группа человек в десять кинулась к домику с кассой. Они тащили бревно, вокруг которого бежало человек шесть, направив ружья в разные стороны. Таран несли четверо, целясь в дверь хранилища золота прииска. Нападающие были уже в пяти шагах от двери, когда с чердака напротив из-под дома по ним начали стрелять. Егорыч стрелял с двух рук, уже фактически не целясь. Четверо нападавших валялись на земле, когда сверху на голову Егорыча упало ружье, ударив его прикладом по голове. Оглушённый, он сполз на дно бочки. Стрельба продолжалась, но в дверь кассы уже бил таран. На четвёртом ударе дверь сорвалась и с грохотом упала.

   В этот момент упала ставня из окна столовой, что напротив крыльца, чуть левее бочки, где лежал Егорыч, и трое казаков подняли ружья, ожидая появления людей, вбежавших в золотоприёмную кассу. В доме послышался шум, ругань, и на крыльце появились две фигуры. Грянул залп. Тени повалились, как снопы. Из тёмного коридора, стреляя, появились ещё люди. Снова залп. Эти упали так же, как и первые. В это время очухавшийся Егорыч выглянул из бочки и увидел вылезающих через трупы на крыльце двоих. Ни сверху, ни у окна возле его бочки никто не стрелял. Он поднял правую руку с пистолетом, спустил курок — щелчок, а выстрела нет. Бросил пистолет в бочку, перехватил тот, что был в левой руке, прицелился, выстрелил, человек упал, а другой на бегу дважды выстрелил в его сторону.

   Одна пуля застряла, ударившись в листвяк на уровне его груди, другая визгнула  у уха и ушла в стену. Человек, петляя, бежал в сторону тропы с заставой. Пистолет опять щёлкнул без выстрела. Управляющий присел на дно своей «крепости» и стал перезаряжать его. Со стороны тропы раздался залп и началась стрельба.

   Спереди выстрелов уже не доносилось. Вокруг всё стало тихо. Это казалось странным. Светало. Борис Егорыч потрогал рукой голову и на темени обнаружил большую шишку, а на пальцах слипшуюся кровь. Голова гудела, виски ломило. Один пистолет Егорыч сунул сзади за ремень и, держа второй  в руке, выбрался из укрытия. Между домами он насчитал восемь лежащих неподвижно на земле фигур.

     — Кто есть живой? — закричал управляющий, оглядываясь. От промывалки двигались несколько человек, несущих и поддерживающих раненых. С чердаков и из подвалов вылезали люди.

   К восходу солнца общая картина стала ясной. Убитых чужаков оказалось полтора десятка. Из приисковых погибли семеро и двенадцать были ранены. Трое тяжело. Погиб урядник и двое казаков из засады у окна дома напротив золотоприёмной кассы. Ещё один казак погиб, прикрывая золотомоечные машины. Фрола среди мертвецов не нашли, хотя Егорыч очень надеялся, что пуля найдёт подлеца.

   Главное — дома и оборудование были целыми, хотя попытка поджечь была. Обгорелый труп жуткого вида с вытянутой, растопыренными пальцами вверх, рукой лежал посреди посёлка. К конторе сносили подобранное оружие. Его было много.

   Егорыч приказал принести водки, солёной рыбы, луку и хлеба. Вытащили два стола, разлили водку по стаканам, выпили за упокой души погибших. Все, не чокаясь, выпили и разобрали нехитрую закуску. Народ малость расслабился.

   Два дня хоронили убитых. Своих приисковых в могилах за посёлком, где возникло, может быть, первое в этих местах русское кладбище. Чужаков побросали в шурфы за бортами россыпи и засыпали их породой.

   Прииск не работал, но то золото, которое было в шести захваченных ещё на стойбище котомках, взвесили. Его оказалось почти четыре пуда. Когда его ссыпали в железный ящик, Егорыч отметил, что золотишко-то всё разное по цвету и виду песка.

   Видать, хунхузы угробили много людей старательского труда в разных местах.

   Металл, ссыпанный в кассу, с лихвой компенсировал простой в работе. Управляющий со вторым своим помощником по числу погибших старателей и казаков в мешочки отвесили по три фунта золотого песку. Это семьям или родственникам, если они объявятся. Люди-то были из разных мест. О некоторых вообще известно не было, откуда они. Сложнее было с урядником и двумя другими казаками. Они жили в селе под Иркутском и числились в казачьем реестре.

   О налёте всё же придётся докладывать официально. Что за этим может произойти дальше, было неясно. Официальное следствие и т. д. и т. п.

   Егорыч сел писать письмо Василию и составлять официальный рапорт управляющего о событиях на стойбище и прииске.

   В письме Борис Егорович просил Василия узнать, нет ли сведений о храме, который бы был ограблен хунхузами этим летом, и высказал мысль о том, что вещи культового порядка, попавшие к ним, надо бы вернуть, если храм найдётся.

 Фрол бежал по звериной тропе, ежесекундно наклоняясь, дабы не задеть нижние ветки деревьев. Он тяжело дышал по причине того, что почти два пуда золота в плетёном коробе за спиной давали себя знать непомерной  тяжестью. Бегать с таким грузом раньше ему не приходилось.

   Пользуясь доверием Егорыча, позволявшим  ему доводить шлихи промывки до золота, он самые крупные самородки и золотинки, которые старатели называли «таракашки», в золотоприёмную кассу прииска не сдавал. Оставлял себе, пряча под плоский камень около промывки. Когда сменялась стража, он, улучив момент, забирал золото и, не доходя посёлка, прятал его в том самом коробе, который ныне тащил на спине. Короб был спрятан в куче норы, которая осталась от брёвен для стройки посёлка, между участком промывки и домами. Споткнувшись о корень лиственницы, беглец, едва не воткнувшись в сухую острую ветку, упал на землю, а ветка эта воткнулась в плетёнку за спиной и помогла ему, смягчив удар.

   Несколько минут он лежал, приходя в себя. Затем попытался подняться, но сверху что-то не позволяло это сделать. Сообразив, что произошло, попятился назад, освободился. Сбросил с плеч верёвки короба и, разогнувшись, почувствовал острую боль в спине. На секунду замер. Боль прошла. Он не успел обрадоваться. При первом же движении из глаз посыпались искры, впал в беспамятство. Он лежал на едва видной тропе, его бывшая ноша откатилась на пол-аршина под нависшие лапы кедрового стланика.

   Невозможность двигаться давила бедолагу. Очнувшись, он лежал, а в голове, как на ярмарочной карусели, мелькала его жизнь. Вот он с отцом на охоте, вот праздник Яблочный Спас, потом Рождество Христово, вот снова тайга. Вот горящий прииск, а Фрол с топором ломает дверь конторы, добираясь до чужого золота. Вот лихая гулянка и снова тайга. Фрол был наводчиком у отряда хунхузов. Подряжаясь на прииск, в какой-то момент давал знать разбойникам о том, что добыто солидное количество золота. При нападении обычно уходил и, встретив подельников, пока те убивали старателей, лез в хранилище металла. Свидетелей не оставалось. На тех приисках, которые были ограблены ранее, работало от восьми до пятнадцати человек, при двух-пяти охранниках.

   В этот раз Фрол предлагал хунхузам подождать ещё с пару недель, чтобы золотца скопилось поболее. Прииск-то богатейший. Те не могли оставаться на месте такой большой шайкой. Держать в тайге без дела столько людей было весьма сложно. Фрол же советовал не трогать тунгусов, зная, что Егорыч им не чужой и постоянно туда наведывается. Его не послушались. После отъезда Егорыча, когда за ним стали приглядывать втихую и казаки не выпускали его из виду, Фрол обо всём догадался. Улучив момент, сбежал.

   Во время работы  на приисках он скопил вместе с долей от грабежей почти семь пудов золотого песка. На берегу Вилюя, в одном из распадков, имел тайник, где, кроме золота, было спрятано оружие, продукты и тёплая одежда. Когда стало понятно, что разбойники его не хотят слушать, торопят, — сообразил, что те могут нарваться на серьёзное сопротивление золотодобытчиков. И ещё он мечтал для себя поскорее убраться с золотом из этих гиблых мест и стать купцом первой гильдии. Это его дело — последнее в здешних местах.