Вернув стакан на стол, отламывал от краюхи кусочек мякиша, нюхал его, брал луковку, подносил её к носу, глубоко вдыхал луковый запах, клал её на стол, а мякиши запихивал в рот и долго жевал, прежде чем проглотить. Купец простоял у окна часа полтора, прежде чем увиденная им ритуальная сцена повторилась. Так же в тишине за хозяином наблюдал Харитон, вставший к этому времени и сидевший на крыльце суровского дома.

   Немало удивляясь на хозяина, который вот уже более двух часов глядел в окно, не заходя в дом, на приживала (так сторож Харитон называл старца Василия).

   Уже сидя в кабинете, Суров пытался понять, что произошло с его компаньоном. Да, старец выпивал достаточно часто за беседой с ним, иногда достаточно крепко, но чтоб вот так уже неделю и в одиночку, такого за ним не водилось. Это было впервые.

   Причина запоя у старца была, и достаточно, если так можно выразиться, серьёзная. Оба каравана с золотым песком брали его люди. На месте распоряжался Тимоха.

   Однако, если металл первого каравана был оприходован, поделён и спрятан, то последний случай, взбудораживший весь дальнетаёжный округ, где за главного был всё тот  же его пристяжной  Тимоха, показывал, что новый «чёрный таёжный волк» уже вырос и Василий должен уступить, или его ждёт смерть.

   Показательно, что по завершении дела Тимоха не доложил, как и что происходило, как убраны свидетели и где его (Василия) большая часть золота. Он сам учил Тимоху прятать после захвата, заметать все следы и выжидать, пока случай с очередным разбоем забудется или, по крайней мере, шум в среде золотодобытчиков и властей не утихнет. Сейчас же все посёлки, прииски кишели чужим людом, на дорогах, пристанях и тропах заставы, на приисках жандармы. Всех опрашивают, всё записывают. Ведут следствие по всему горному округу. Такого раньше здесь и не видели, хотя случаи с пропажей золота и людишек были нередкими.

   Водка не брала. В голове крутилась мысль: «Видать, спрятал, волчара, металл и сидит где-то, в ус не дует, а со мной простился. Сам меня убивать не будет. Кого-то пришлёт, а я, как идиот, гулял по Иркутску и другим местам, не предусмотрев такого. Слава Богу, пока жив!» Василий выцедил очередной стакан и стал вспоминать, что может знать Тимоха о его тайниках с золотом.

   Однако мысли колотились в голове, всплывали эпизоды и случаи, люди, человеки и человечки. Их было так много, что старец никак не мог выстроить чёткую последовательность людей, событий и, главное, мест, где «прикопан» драгоценный металл — его богатство и сокровище. Он сообразил, что помнить-то ему ничего не надо. С первых лет жизни в тайге у него была карта и при ней отдельный листок плотной бумаги. На карте были значки, отмечавшие места спрятанных кладов, а на листке бумаги описаны признаки мест, где спрятан металл. В его реестре было одиннадцать крупных закладок золота (каждая более 12 пудов). По современным меркам всего более двух тонн шлихового металла и самородков.

   Мелких кладов от трёх-пяти фунтов до двадцати — более тридцати. При этом крупные тайники были запрятаны в глубине таёжных дебрей вдали от жилухи, а мелкие вблизи приисков, дорог. В мелких тайниках было около десяти пудов золота. Кроме того, «почётный гражданин г. Томска» Данилов Василий Еремеевич — законный владелец (он же старец Василий) с прииска «Кедровая падь» ежегодно получал 5–7 пудов металла за промывочный сезон. За последние шесть лет он официально продал казне более 1100 кг драгоценного металла. Это были чистые официальные деньги и по тем временам немалые.

   В реестре старца Василия пятнадцать записей были перечёркнуты. Это золото — издержки его тайной, грязной работы. За многое приходилось платить для того, чтобы выжить и жить. Взятки, подарки, подмазки, откупные и даже, как это ни странно для многоликого зверя, — меценатства и жертвования на церковь. Странен и непонятен российский человек на тропе зверя и по жизни.

   Сидя за столом запоя, старец чувствовал, что жизни остаётся совсем мало. Как распорядиться награбленным и нажитым, скрытым от людей богатством, он представлял себе недостаточно чётко. Его поразила мысль: а для кого он копил это золото? Кому отдать, передать, подарить  —   чудовищное для одного человека богатство? Сколько тайников из крупных уже пустые? Отдать всё купцу Сурову? Он всё же друг, спаситель и человек, много лет живший и работавший рядом...

   Однако Константин Демьянович хоть и крепок с виду и хозяин серьёзный, но тоже уже в годах, да и в решении всех деловых и хозяйственных проблем давно жил умом старца Василия, даже в мелочах.

   Потреба в очередной порции хлебной и её бодрящее действие вернула страдальца к острому беспокойству, которое ранее вызвал Тимоха. Поздно сообразил Василий, что взрастил волка, готового перегрызть горло стареющему вожаку стаи.

   В затуманенном мозгу Василия всплыла история, в которой Тимоха предлагал Сурову купить золото, в том числе и самородки. Количество предлагаемого к продаже металла было солидным — не мелочёвка какая-то. Почему он обратился к купцу, а не прямо ко мне? Тимоха знал, кто живёт во дворе купца, но история знакомства старца Василия и Константина Демьяновича ему не была известна. А вдруг это сделано специально для того, чтобы показать старцу самостоятельность и свободу Тимохи от прежней власти над ним?

   Что-то не укладывалось в голове старца. Он определённо слишком долго и бесконтрольно доверял Тимохе, хотя случались и неувязки в его деятельности. Вспомнился случай, когда  у   костра  он  выстрелил первым, а вторым стрелял Тимоха, возможно, в своего подельника. Тогда об этом не подумалось. Обстановка была не та. Видать, избавиться от меня — давняя задумка Тимохи. Василий знал, что в свободное от общих дел время тот промышляет где-то на стороне, но никогда не интересовался, где и чем. Тем не менее всегда знал, где его сыскать, когда появлялось крупное дело по части золотого каравана.

   И вот те закавыка. Уже почти два месяца Тимоха не откликался.

   В тайге на дорогах и тропах искали пропавшее золото, в Иркутске и Бодайбо трясли посредников и перекупщиков, инспектора Горного округа проверяли прииски и мелкие старательские кумпанства, а также казённые государевы заводы.

   На десятый день запоя старца Константин Демьянович увидел Василия, который как ни в чём не бывало с доброй улыбкой, абсолютно трезвый входил в столовую купеческого дома, после чего уселся в кресло. Ни в словах, ни в выражении лица старца не было и следов пьянки и похмелья.

     — Стар я, — сказал Василий, — пора писать завещание. Отвези меня в Иркутск, вроде бы я заболел, — к хорошим врачам. Поселюсь я не в твоём иркутском доме, а в своём маленьком. Купил я его года четыре назад. Ты же мне сыщи стряпчего по юридической части. Тебе я передаю прииск «Кедровая падь» в полное владение через дарственную и кое-что ещё. Об этом позже. С собой возьму Ивана. Пока поживу в Иркутске.

— Когда желаешь уехать? — спросил Суров.

— Завтра же поутру, — ответил старец.

   Сам себе он не мог поверить. Ведь на самом деле он бежал в Бодайбо в надежде на возможность прожить дольше.

Пятнадцатилетний кадет занимался в гимнастическом классе училища, таская пудовые гири и приседая с ними. Это был широкоплечий плотный юноша со светлой чёлкой, выше среднего роста и какойто не юношеской суровостью во взгляде. Он помнил нищенский приют, деда, который забрал его оттуда и несколько лет возил с собой по тайге, обучая чтению, счёту и письму. Долгую зубрёжку новой фамилии и умерших дворянских по званию родственников с их родословной. Он был уже no-столичному образован, много читал, занимался физическими упражнениями, воспитывал в себе высокий воинский дух, предполагая в дальнейшем военную карьеру. Сносно говорил по-французски и английски, читал по-немецки.