Женщины уже варили оленину, пекли лепёшки и кипятили воду для чая. Ая всё спала, уснул и раненый казачок.

   Егорыч всё слышал, но, махнув рукой — мол, что теперь сделаешь — разрядил обстановку, подивившись внуком старика.

   После обеда, погрузив трофеи на якутских лошадок, оставив раненого на попечение, караван из трёх приисковых отправился назад. Двигались шагом, впереди на небольшом расстоянии пустили двух местных из стойбища.

   Остерегались засады. На въезде в приисковый посёлок отпустили лошадей домой. Егорыч предупредил казаков, вернувшихся с ним, о том, что можно рассказать, о чём лучше молчать. Он имел ввиду «китайские трофеи». Заметил, что молчание будет солидно вознаграждено и назвал такую сумму, что казачки и за три года не заработали бы.

   Углядевший их урядник подбежал к управляющему и тихо ему сообщил, что Фрола никто не видел и что его нигде нет. Видать, он сбежал одновременно с отъездом их в сторону стойбища. Обстановка накалялась. У Егорыча мелькнула неожиданная мысль о том, что сбежавшие могут попытаться вернуть себе потерянное при налёте на стойбище. С другой стороны, он хотел предъявить Фролу мешочек с самородками и посмотреть, как он будет выглядеть при этом и что скажет, хотя бесхитростный тунгус, видать, не врал, когда узнал этот мешочек.

   По приезде первое, что сделал Егорыч, это переправил ящик с приисковым золотом в казарму казаков и поставил его за печку, чтобы не на ходу. Туда же свалили привезённые трофеи. Отдыхающую смену рабочих вооружил, раздал патроны и объяснил, что вблизи прииска обнаружилась банда хунхузов, которая уже напала на ближайшее стойбище. Показал мешочек народу и спросил, не видел ли раньше кто-либо его. Никто из находящихся в посёлке его не признал. Тогда он сходил на участок и показал его работавшим на промывке золота. Витька Сизов, поглядев на уже, естественно, пустой мешочек, сказал, что недели две назад проиграл его Фролу в карты, а сшила кисет его тётка ещё года три назад. Теперь всё встало на свои места. Фрол был наводчиком банды. Хунхузы сглупили, напав на стойбище. На прииске, если говорить высоким языком, было введено военное положение.

   Промывку остановили. Егорыч собрал всех рабочих и говорил, сидя на крыльце конторы.

   Сначала он спросил, есть ли недовольные питанием, отдыхом, платой за работу. На прииске было принято платить рабочим каждые две недели, в зависимости от выполненных по раскомандировке работ. Естественно, лавки с водкой не было. На других приисках всё было иначе, и многие, имея недобрый опыт в других местах, были весьма довольны здешней работой. Недовольных не оказалось. Тогда мудрый Егорыч сказал, что в любом стаде есть паршивая овца.

     — Такой овцой оказался здесь всем известный Фрол. Он навёл шайку хунхузов на прииск, но перед нами они хотели ограбить тунгусов — наших добрых соседей, которые снабжают нас мясом и рыбой. Они вчера ограбили их, но уйти не успели. Мы с тремя казаками отбили стойбище у варнаков, но известный вам паря оказался тяжёло ранен, старейшину и шамана они убили, один малолетка из тунгусских детей пропал. Сколько их, мы не знали, но знаем, что они ограбили храм, и, судя по всему, не один прииск. Это злобные враги. Мерзавец Фрол с ними заодно и может привести их сюда. Наши порядки он знает. Мы хотим жить и работать. Будем защищаться. Кто не умеет стрелять?

   Таких не нашлось. Мужики, получив кто ружьё, кто револьвер,  приободрились.  Урядник сказал всем от имени управляющего, чтобы заработанные деньги и ценные вещи в домах и бараке не держали, а схоронили на воле. Об этом никто не подумал.  А ведь и вправду. Что, если все строения сгорят!

   Егорыч позвал урядника и второго своего помощника на совет.

     — Как будем стоять супротив хунхузов? — просто спросил начальствующий и замолчал, ожидая ответа. Урядник почувствовал себя атаманом и предложил выдвинуть на тропу засаду из казаков, усиленных вооружёнными старателями, и залповым огнём встретить ворога. На это помощник Егорыча заметил, откуда тот знает, что разбойники двинутся именно по этой тропе?

   Урядник засопел и не нашёл, что ответить. Начальник охраны был храбрый мужик, но о тактике понятия не имел.

   Егорыч заговорил о том, что им надо понять, что нужно этим самым хунхузам. Оба в голос ответили — золото.

     — Во, — крякнул управляющий. — Фрол их наведёт на домик с золотоприёмной кассой. Только они не дураки и знают, что место это будет под сильной охраной. Что они должны  будут предпринять? — продолжал Егорыч.

   Тут урядник сообразил и сказал, что охрану попытаются убрать или отвлечь.

— Наверное, всё же отвлечь, — вставил помощник.

     — Чем? — спросил управляющий. — Чем или как отвлечь?

   Урядник почесал затылок, организуя мысли в правильном направлении, а помощник быстро выпалил:

— Да зажечь промывку, и хозяйство при ней.

     — Умница, — одобрил его мысль Егорыч. — Все же кинутся тушить, а в посёлке, кроме казаков, никого и не останется.

   Тут к ним подошли двое казаков и тунгус. Служилый привёл человека, пойманного на тропе, к прииску у первого казацкого кордона. Это был тот самый человек, которого Егорыч послал по следу беглых китайцев на стойбище. Тот стал говорить на смеси местного и русского языков, и усилиями троих его поняли.

   Он вышел на стоянку хунхузов, посчитал по-своему их, видел, как шайка разделилась на две группы. Видел он и Фрола среди разбойников. Как сообразил управляющий, хунхузов было человек двадцать пять или тридцать. Одна группа пошла через перевал, чтобы попасть на реку ниже прииска, другая двинулась тайгой параллельно тропе. И одни, и другие шли без дороги. Явиться на прииск они должны были часа через два-три.

   Приисковые разделились. Три казака и пятнадцать вооружённых старателей ушли по реке ниже прииска и полукругом замаскировались, пересекая долину. Двое старателей спрятались у золотомоечных машин и один у дороги между посёлком и участком промывки песков.

   В посёлке, кроме двух казаков охраны, у золотоприёмной кассы никого видно не было, хотя в кронах трёх лиственниц притаились люди, на чердаках и у  окон, а также между камнями фундаментов под домами затаились стрелки.

   Договорились, что все сидят на своих местах и никуда не бегают, что бы ни случилось. Пусть бегают налётчики. Стрелять в любого движущегося.

   Пожарную бочку обставили листвяковыми поленьями, вылив из неё воду. Она стояла у угла столовой напротив крылечка золотоприёмной кассы приблизительно в десяти саженях. В бочку, вооружённый двумя револьверами, залез Егорыч и присел там. Над его головой на чердаке устроился урядник с ружьём и пистолетом. Кордон у тропы уменьшили до трёх человек. Они должны были сидеть тихо и, если кто пойдёт, не стрелять, а пропустить и затаиться. Если в заварухе придётся стрелять, то только из тайги, не выбегая на открытые места, или бить бегущих мимо. Охрана золотоприёмной кассы при первых выстрелах должна была залезть под крыльцо и воевать из-за камней фундамента, а в случае пожара отползти в тайгу за домиком. Дальше по обстоятельствам.

   Стемнело. Прииск затих. В воздухе звенела мошка, люди затаились в напряжённом ожидании. Где-то ухнул филин. Егорыч почувствовал, что сейчас начнётся. Ниже прииска раздались несколько выстрелов, и вслед за ними началась такая трескотня с перекрывающимся эхом, что все в посёлке невольно  вздрогнули, сжимая оружие и вглядываясь в темноту.

   Из тайги ухнул филин, и с трёх сторон к домам кинулись тени. Первые выстрелы вблизи резанули по ушам, и началось. Егорыч выставил револьверы на верх бочки, приподнялся и увидел фигуру, которая что-то пыталась зажечь, чиркая серниками. Он прицелился, в момент загорания   выстрелил из пистолета и присел, скрываясь в бочке. Яркая вспышка, дикий крик. Он выглянул. Между домами бежал горящий человек. Видать, бутыль с керосином была  у того в руках, да пуля её разбила. С чердака, изпод дома стреляли. Стреляли и с деревьев.