Так вот, если бы не нытье наших спутников, я бы, может быть, и согласилась продолжать дальше наш путь. Но тут мы с Катей не выдержали — переглянулись и полезли на крепостную стену. Покажем этим мужчинам! Карабкаться наверх было не слишком тяжело — за много столетий кирпичи кое-где осыпались, и было куда поставить ногу. Неприятности начались потом, при спуске. Когда мы, облазив все уголки руин и удовлетворив свое любопытство, стали спускаться, выяснилось, что путь вниз куда труднее, чем наверх. Собственно говоря, мы могли выйти из крепости как люди, мимо билетера, но нас охватил азарт, и пойти на попятную было уже просто невозможно. Кате было проще — она была одета в шорты и майку, на ногах у нее были кроссовки; на мне же была юбка чуть ли не до щиколоток, модная в том сезоне, и босоножки на манной каше. Подошва у них была удобная, нескользкая, но тут случилось непредвиденное — ремешок на левой ноге расстегнулся, и я случайно наступила на него правой. Когда я попробовала двинуться дальше, то чуть не потеряла равновесие и не грохнулась с пятиметровой высоты. Я вцепилась в какой-то колючий куст, торчавший меж древних камней, и застыла на месте; минут пять я находилась в такой позе, вжавшись в стену и опираясь обеими ногами о крошечный выступ. Наконец мне кое-как удалось сбросить провинившуюся босоножку и медленно, очень медленно, чуть ли не ползком добраться до земли. Мужчины, мирно прохлаждавшиеся неподалеку в тенечке, ничего не заметили, но Катя, которая ждала меня внизу, все поняла. Когда я наконец кое-как приземлилась, она схватила меня за оцарапанные руки; лицо ее было бледно даже под загаром. Как выглядела я, не имею ни малейшего представления; помню только, как я бросилась на траву, пытаясь отдышаться; сердце у меня колотилось в бешеном ритме, блузка и юбка, насквозь мокрые, прилипли к телу; я не в силах была их снять и остаться в бикини. Минут через пять я смогла расстегнуть пояс юбки и обнаружила, что у меня на животе во впадинке пупка целое озерцо из пота; когда я приподнялась, оно пролилось. Я пришла в себя минут через десять и смогла произнести только:
— Кажется, я нашла надежный способ быстро похудеть!
Да, я, конечно, знала, что такое страх. Я могла бы припомнить и еще кое-какие случаи из моей жизни. Но это не поможет делу.
— Не надо о страхе, Катя. А что делать — по этому поводу я хотела как раз с тобой посоветоваться. Сначала я хотела хорошенько обговорить все с Юрой и заставить его действовать…
— Но теперь ему не до тебя.
Как быстро в нашем мирке все становится известным! Правда, Катя — жена лучшего друга Юры, да к тому же компаньона.
— Да, сейчас на него не приходится рассчитывать. Я подумываю о том, чтобы связаться с Сергеем — старшим братом Марка…
— Я хорошо его помню, мы с ним плясали на твоей свадьбе.
— Он сейчас вице-президент детективного агентства «Ксант». Я с ним не ссорилась, и вообще он очень приличный парень. Думаю, он не откажется мне помочь.
— Что ж, здравая идея.
— И еще… Я все время думаю об этих парнях в кожаных куртках. Типичные рэкетиры. Одного я бы даже узнала… Знаешь ведь, какая у меня память на лица. Не может быть, чтобы они были сами по себе — они обязательно должны принадлежать к какой-нибудь группировке. Они преследовали меня по Ордынке и пытались напасть у самого моего дома, и все же, как мне кажется, их скорее надо искать в Замоскворечье. — Я рассуждала вслух, и Катя меня внимательно слушала. — Знаешь, скорее всего они из местной банды. В наше время это были всего лишь безобидные мальчишечьи шайки…
Мы с Катей — москвички вдвойне. Мы росли в Замоскворечье, купеческом сердце столицы. В школьные годы я жила на улице имени Александра Николаевича Островского, а Катерина рядом, в Голиковском переулке; там до сих пор живут ее родители. Обе мы давно переехали в комфортабельные квартиры на окраинах, ностальгии особой не испытываем, но тем не менее относимся к родным замоскворецким улочкам особенно нежно.
— Помнишь, у нас был такой парень рыжий — Генка? Фамилии его я не помню, все его звали Генка-рыжий, а ты еще обижалась, потому как тоже рыжая. Он был на год младше нас, его из десятого класса выгнали, какое-то время он работал в овощном магазине. Я не так давно встретила его на улице — он живет все там же, чуть ли не в том дворике, где жил Островский. Все такой же рыжий. Он похвалялся мне, что он теперь совсем крутой и связан с такими важными людьми!
— Что ты имеешь в виду?
— То, что он связан с местной мафией.
— Ну и что?
— Уж замоскворецкая мафия должна знать, кто эти двое.
— Она, возможно, за тобой и гоняется.
— Тогда они хотя бы знают из-за чего. Я хочу связаться с их главным.
— По-моему, это слишком рискованно и ни к чему не приведет.
— Может быть, но попытаться стоит. Ты поддерживаешь отношения с некоторыми нашими одноклассниками, может быть, ты сможешь достать мне телефон Генки, не искать же мне его по всем дворам?
— Хорошо, попробую это сделать, иначе с тебя станется, ты действительно можешь обойти все старые дома.
— Постарайся, а я сегодня же позвоню Сереже. Кстати, а о чем ты мне хотела поведать?
— Сначала ответь мне — как у тебя обстоят дела с Петей?
— Да никак. Он пропал, но, честно говоря, мне сейчас не до него.
— Я долго думала, надо ли тебе об этом говорить, но ты же всегда утверждала, что лучше знать все самое худшее, чем пребывать в сладком неведении. Я недавно встретила Петю на улице, и не одного — с ним была Анита Далакян. — Увидев по выражению моего лица, что я не понимаю, о ком идет речь, она пояснила: — Это младшая дочь академика Далакяна. Он обнимал ее за плечи.
Я прислушалась к себе — обидно, да, но не больно! Я даже ткнула себя в левую сторону груди — нет, не больно. Я уже это пережила.
Катя с беспокойством следила за мной. Убедившись, что я не изменилась в лице, она продолжала:
— Я бы на твоем месте не стала расстраиваться. Тебе следовало бы выгнать его давным-давно! Ты же всегда знала, что это не вариант!
Я вдруг расхохоталась и с трудом смогла, обращаясь к недоумевавшей Кате, выдавить из себя:
— Это не истерика! Представь себе, что это за вариант для дочери академика!
Катя тут же прыснула. Действительно, трудно было представить себе более придирчивого к ухажерам дочерей отца, чем академик Далакян. Далакяны были обрусевшими армянами и очень интеллигентными людьми. Но это не мешало им сохранять в семье некоторые патриархальные традиции, в частности, претенденты на руку дочерей (а их было трое) должны были получить полное и безусловное одобрение главы семейства. Девочки были хорошо воспитаны, послушны, не чурались никакой работы и помыслить не могли о том, чтобы скрывать что-то от родителей. Катя училась вместе с Машей Далакян, старшей дочерью академика, и поддерживала с ней приятельские отношения. Какие невероятные усилия должен был приложить Петя, в каком выгодном свете себя представить, чтобы заслужить право положить руку на плечо Аниты! Или ему удалось расшатать ее моральные устои?
Когда мы отсмеялись, Катя посерьезнела и заявила:
— Прекрасно, что ты это так воспринимаешь. Давай поставим крест на прошлом. И в знак того, что ты покончила с прежними увлечениями и заблуждениями, давай я тебя постригу! Новую жизнь надо начинать с новой прически!
Я хотела прокомментировать — если она будет, эта жизнь, но промолчала. Зачем думать о грустном? Катя давно мечтала меня постричь, но я все не давалась ей в руки. В те тяжелые времена, когда Женя был еще научным сотрудником, она окончила курсы парикмахеров, чтобы хоть у одного члена семьи был верный заработок. Много она не заработала — клиенты ее были сплошь такие же нищие интеллигенты, как и они сами. Но зато теперь Катя всей душой отдавалась любимому занятию — она стригла и завивала всех родственников, друзей и просто знакомых. Несмотря на мои протесты, Катя поволокла меня в ванную, заставила вымыть голову, расчистила место на кухне и принялась священнодействовать. Через час она поднесла к моему носу зеркало; я действительно узнала себя с трудом. Волосы мои, ниспадавшие до плеч, были уложены в каре: лицо приобрело немного другое выражение — чуть более современное, что ли. Я долго рассматривала свое отражение, решая, нравится мне это или нет: вздохнув, решила, что скорее да. Все равно теперь ничего не поделаешь — до прежней длины волосы надо теперь отращивать несколько месяцев.
