Десятый век оставил веку одиннадцатому неравномерность регионального развития страны в области социально-экономической, политической, культурной.

Подобное состояние страны, особенно на начальных этапах истории, было свойственно и другим государствам Европы и Передней Азии, скажем Франции или германским землям, но на Руси эта неравномерность углублялась в значительной мере благодаря огромным пространствам страны. Здесь соседствовали как бы государства в государстве. По сравнению со Средним Поднепровьем значительно отставали в своем цивилизационном развитии северо-восточные земли Руси в междуречье Оки – Волги – Клязьмы, а также северные районы с центром в Белоозере, восточные окраины. И это были не узкие полоски пограничных с соседями земель, а огромные регионы, чье население постоянно увеличивалось и за счет естественного прироста, и благодаря постоянным миграционным потокам, особенно бурным во время вражеских степных нашествий. Тогда население массами снималось с юга и уходило под прикрытие могучих северных лесов. Конечно, оно приносило с собой привычки, традиции, сноровку тех мест, где христианство, весь уклад жизни были на более высоком уровне, но сразу изменить общую цивилизационную ситуацию в обширных и глухих углах земли оно не могло. Такие различия в уровне развития отдельных регионов Руси оказывали в X в. большое влияние на судьбы страны, но еще большее значение они должны были иметь в период постоянно развивающихся социально-экономических, политических, религиозных процессов уже в рамках XI столетия. Усложняющаяся с каждым десятилетием внутренняя политика Руси, ориентированность этой политики на передовые в экономическом отношении регионы Среднего Поднепровья и новгородской округи должны были неминуемо упереться в стену косности, традиционализма во всех сферах жизни в иных регионах страны.

Наконец, X в. вывел Русь на путь международного признания. Особенно успешными в этом смысле были годы правления Ольги, Святослава и Владимира. Но это было лишь признание Византии, восточноевропейского мира. В орбиту отношений с Русью давно и прочно были втянуты Польша, Венгрия, Болгария, скандинавские королевства, Хазария, Волжская Булгария, т. е. страны, имевшие с Русью общую границу. Однако «большая» Европа, и прежде всего быстро развивающиеся Франция, Германская империя, государства Апеннинского полуострова, была еще вне сферы прочных международных связей Руси, и киевские правители по мере усиления Руси, возрастания ее роли в восточноевропейском и ближневосточном мире должны были расширять и далее свои внешнеполитические контакты, стремиться к возвышению европейского престижа и к участию в делах всего Европейского региона. В этом плане на первое место постепенно выходили отношения с Германской империей, которая в ту пору являлась средоточием основных нитей европейской политики.

Но сумеречным представлялось будущее Руси в день смерти князя Владимира Святославича. Государство стояло на пороге новой большой междоусобицы, которая становилась традиционной не только для Руси, но и для других стран Европы и Передней Азии, где государственные раннесредневековые институты были еще не прочны и где многочисленные факторы еще отрицательно влияли на состояние государственной стабильности.

Как уже говорилось ранее, в пору болезни Владимира выявились определенные династические противоречия, за которыми стояла большая политика, религиозные, княжеские, боярские и дружинные кланы.

Восстал Ярослав Владимирович.

Трудно сказать точно, когда это случилось, до болезни или уже в то время, как великий князь занемог; «Повесть временных лет» лаконично сообщает, что «хотящю Володимиру ити на Ярослава, Ярославъ же, пославъ за море, приведе варягы, бояся отца своего…». Но Владимир разболелся, «в се же время бяше у него Борисъ» – сообщает далее летопись. В. Н. Татищев в своей «Истории Российской», опираясь на летописные известия, расшифровывает последнее глухое упоминание Нестора таким образом: «Борис нареченный отцем на великое княжение», что в принципе не противоречит данным «Повести временных лет», сообщившей, что в это время Владимир приблизил к себе Бориса, посланного ранее княжить в Ростов. И еще одно событие происходит в эти дни: начинается очередной набег печенегов, и Владимир направляет против кочевников именно Бориса, предоставив ему свою дружину и «воев», т. е. народное ополчение. Затем летописец сообщает, что в момент смерти Владимира его старший – приемный – сын Святополк оказался в Киеве.

Таким образом, становится очевидным, что в последние недели жизни Владимира, возможно уже во время его тяжелой болезни, на Руси стал нарастать очередной политический кризис. Связан он был прежде всего с тем, что Владимир попытался передать престол вопреки установившейся традиции одному из своих младших и любимых сыновей, рожденному в христианском браке, – Борису, с чем не смогли смириться ни Святополк, ни Ярослав. Кроме того, оба имели все основания ненавидеть Владимира. Святополк не мог не знать, что его истинный отец, боголюбивый и мягкий Ярополк, погиб от рук отчима. Ярослав же, как и другие сыновья от полоцкой княжны Рогнеды, не мог не знать о кровавой расправе Владимира со всем семейством полоцкого князя во время захвата в 980 г. Полоцка, о насильственном принуждении их матери к замужеству, а также о последующей ее опале и изгнании после появления византийской принцессы в великокняжеском дворце. Сохранилась легенда о попытке одного из сыновей Рогнеды еще в малолетнем возрасте вступиться за мать.

К 1015 г. оба старших сына Рогнеды – Вышеслав и Изяслав – умерли, и теперь старшим среди всех великокняжеских сыновей оставался Ярослав, княживший ранее в Ростове, а затем переведенный в Новгород.

Но вряд ли можно думать, что лишь личные мотивы побудили Ярослава выступить против отца. Дело было, видимо, и в том, что за Ярославом виделась новгородская верхушка, стоявшая на традиционно сепаратистских по отношению к Киеву позициях. Не случайно в источниках сохранилось свидетельство о том, что Ярослав отказался платить Киеву положенную ежегодную дань в 2000 гривен, а еще тысячу собирать с новгородцев для раздачи княжеским людям. По существу, Новгород отказывался нести свои прежние финансовые обязательства перед Киевом. Практически Ярослав повторял судьбу отца, поддержанного новгородцами и варягами против Киева. Его личные династические амбиции совпали со стремлением Новгорода вновь подтвердить свое особое положение в составе русских земель и, опираясь на варяжскую помощь, еще раз сокрушить Киев. Теперь у Ярослава, который при жизни своих старших братьев не имел никаких шансов на престол, появилась реальная возможность воцариться в Киеве. В этом смысле он также повторял судьбу Владимира, бывшего младшим и «неперспективным» сыном Святослава Игоревича.

Итак, в момент смерти великого киевского князя его официальный наследник был в походе против печенегов; старший из его сыновей, Святополк, опирающийся на своих бояр и часть киевлян, ждал в Киеве развития событий, а действительно старший из его собственных сыновей, Ярослав, уже собрал в Новгороде рать, чтобы выступить против занемогшего отца.

К этому дню Святополку было 35 лет, Ярославу, родившемуся где-то в середине 80-х гг. X в., было около 27 лет. Возраст Бориса установить трудно, но по всем данным он был намного моложе своих братьев, так как христианский брак Владимира состоялся лишь в 989 г. Великая княгиня Анна умерла в 1011 г. Если принять версию о том, что Борис и Глеб родились от византийской принцессы, что косвенно может подтверждаться и стремлением Владимира сделать своим наследником именно Бориса, то можно признать, что в 1015 г. он был в возрасте 20 с небольшим лет. К тому же в ряде источников о нем и о Глебе говорится как об очень молодых людях.

Если Борис был, как бы мы сегодня сказали, «вполне благополучным ребенком», то Святополк и Ярослав несли в своей душе колоссальные личные комплексы.