«На всё твоё ликующее лето…» На всё твоё ликующее лето Ложилась тень осенних перемен, И не было печальнее предмета, Чем ожидаемый подснежный плен. Но вот земля покрылась хрупким снегом, Покорны реки оковавшим льдам, И вновь часы земные зыбким бегом Весенний рай пророчествуют нам. А зимний холод? Сил восстановитель. Как не́ктар, полной грудью воздух пей. А снежный плен? Засеянных полей Он – верный друг, он – жизни их хранитель. «В норе темно и мглисто…» В норе темно и мглисто, Навис тяжёлый свод, А под норою чисто Стремленье горных вод. Нору мою оставлю, Построю крепкий дом, И не простор прославлю, Не светлый водоём, Прославлю я ограды, И крепость новых стен, И мирные отрады, И милый сердцу плен. Тебя, оград строитель, Прославить надо мне. Ликующий хранитель, Живи в моём огне. Все ночи коротая В сырой моей норе И утром насекая Заметки на коре, Скитаяся в пустыне, В пыли дневных дорог, В безрадостной гордыне Я сердцем изнемог. Устал я. Сердцу больно. Построить дом пора. Скитаний мне довольно! Прощай, моя нора! Хочу я новоселья, Хочу свободных слов, Цветов, огней, веселья, Вина, любви, стихов! «Людская душа – могила…» Людская душа – могила, Где сотворивший мирно спит. Жизнь живую земля покрыла, Травами, цветами она говорит. Приходи помечтать над могилой, Если сам не умер давно. Проснётся с несказанною силой Всё, что казалось темно. И травы приклонятся к травам, Цветы улыбнутся цветам, И ветер зашепчет дубравам, Нивам, полям и кустам. «Когда я стану умирать…» Когда я стану умирать, Не запоёт ли рядом птичка, И не проснётся ли привычка В бессильи силы собирать? Мой вздох последний замедляя, Не встанет ли передо мной Иная жизнь, иной весной Меня от смерти откликая? Не в первый раз рождённый, я Смерть отклоню упрямой волей И отойду от смертных болей Ещё послушать соловья. «Пройдёт один, пройдёт другой…» Пройдёт один, пройдёт другой, И перекрёсток снова пуст, Лишь взвеется сухая пыль Дыханием далёких уст, И над пустынною душой Синея, тают небеса, И тучи переносят быль Томления за те леса, Где кто-то светлый и благой Благословляет нашу грусть. Безмолвная душа, не ты ль Запомнила всё наизусть, Как шёл один, как шёл другой, И как вокруг обычность вся Металася, степной ковыль Медлительным дождём рося. «Снова саваны надели…» Снова саваны надели Рощи, нивы и луга. Надоели, надоели Эти белые снега, Эта мёртвая пустыня, Эта дремлющая тишь! Отчего ж, душа-рабыня, Ты на волю не летишь, К буйным волнам океана, К шумным стогнам городов, На размах аэроплана, В громыханье поездов, Или, жажду жизни здешней Горьким ядом утоля, В край невинный, вечно-вешний, В Элизийские поля? «Порозовевшая вода…» Порозовевшая вода О светлой лепетала карме, И, как вечерняя звезда, Зажёгся крест на дальнем храме, И вспомнил я степной ковыль И путь Венеры к горизонту, И над рекой туман, как пыль, Легко навеивал дремоту, И просыпалася во мне Душа умершего в Египте, Чтобы смотреть, как при луне Вы, люди нынешние, спите. Какие косные тела! И надо ли бояться смерти! Здесь дым, и пепел, и зола, И вчеловеченные звери. Утешные ночи «В прозрачной тьме прохладный воздух дышит…» В прозрачной тьме прохладный воздух дышит, Вода кругом, но берег недалёк, Вода челнок едва-едва колышет, И тихо зыблет лёгкий поплавок. Я – тот, кто рыбу ночью тихо удит На озере, обласканном луной. Мне дрозд поёт. С чего распелся? Будит Его луна? Иль кто-нибудь Иной? Смотрю вокруг. Как весело! Как ясно! И берег, и вода, – луне и мне Всё улыбается и всё прекрасно. Да уж и мне не спеть ли в тишине? |
