«Обнажённый царь страны блаженной…» Обнажённый царь страны блаженной, Кроткий отрок, грозный властелин, Красотой сияя нерастленной, Над дремотной скукою равнин, Над податливостью влажных глин, Над томленьем тусклым жизни пленной Он вознёсся в славе неизменной, Несравненный, дивный, он один. Блещут яхонты, рубины, лалы В диадеме на его кудрях, Два огня горят в его очах, И уста его, как вишни, алы. У него в руках тяжёлый меч, И в устах пленительная речь. «Ты хочешь, девочка луна…» Ты хочешь, девочка луна, Идущая с крутого неба Отведать горнего вина И нашего земного хлеба. Одежды золотая сеть Пожаром розовым одела Так непривыкшее гореть Твоё медлительное тело. Вкусив таинственную смесь Того, что в непонятном споре Разделено навеки здесь, Поёшь ты в благодатном хоре. Твой голос внятен только мне, И, опустив глаза, я внемлю, Как ты ласкаешь в тишине Мечтательною песней землю. «И это небо голубое…» И это небо голубое, И эта выспренная тишь! И кажется, – дитя ночное, К земле стремительно летишь, И радостные взоры клонишь На безнадёжную юдоль, Где так мучительно застонешь, Паденья ощутивши боль. А всё-таки стремиться надо, И в нетерпении дрожать. Не могут струи водопада Свой бег над бездной задержать, Не может солнце стать незрячим, Не расточать своих лучей, Чтобы, рождённое горячим, Всё становиться горячей. Порыв, стремленье, лихорадка, – Закон рождённых солнцем сил. Пролей же в землю без остатка Всё, что от неба получил. «Словно бусы, сказки нижут…» Словно бусы, сказки нижут, Самоцветки, ложь да ложь. Языком клевет не слижут, Нацепили, и несёшь. Бубенцы к дурацкой шапке Пришивают, ложь да ложь. Злых репейников охапки Накидали, не стряхнёшь. Полетели отовсюду Комья грязи, ложь да ложь. Навалили камней груду, А с дороги не свернёшь. По болоту-бездорожью Огоньки там, ложь да ложь, – И барахтаешься с ложью, Или в омут упадёшь. «Хотя бы нам и обещали…»
Хотя бы нам и обещали Завоевание луны, Но все небесные скрижали Ещё для нас запрещены, И всё ещё безумье радо Ковать томительные сны Над плитами земного ада Под гулы тусклой глубины, И всё ещё разумной твари Века неволи суждены Томиться в длительном угаре Всегда сжигаемой весны. «Ничто не изменит…» Ничто не изменит В том мире, где водят волов, Один из бурливых валов, Когда мою лодку, разбивши, опенит. Склюют мне лицо Вороны, резвяся и грая, И дети, песками играя, Сломают мне палец и стащат кольцо. Мне кости почище, Солёная влага, домой. Мой дух возвратится домой, Истлевшему телу не нужно кладбище. «В угрюмой, далёкой пещере…» В угрюмой, далёкой пещере, В заклятой молчаньем стране Лежит уже много столетий Поэт в зачарованном сне. Не тлеет прекрасное тело, Не ржавеют арфа и меч, И ткани расшитой одежды С холодных не падают плеч. С тех пор, как прикрыли поэта Тенёта волшебного сна, Подпала зароку молчанья Отвергшая песни страна. И доступа нет к той пещере. Туда и высокий орёл. Хоть зорки крылатые очи, А всё же пути не нашёл. Одной только деве доступно Из всех, кто рождён на земле, В святую проникнуть пещеру, Витать в очарованной мгле, Склоняться к холодному телу, Целуя немые уста, Но дева та – муза поэта, Зажжённая в небе мечта. Она и меня посещала Порою в ночной тишине, И быль о заклятом поэте Шептала доверчиво мне. Не раз прерывался слезами Её простодушный рассказ, И вещее слово расслышать Мешали мне слёзы не раз. Покинуть меня торопилась, – Опять бы с поэтом побыть, Глядеть на спокойные руки, Дыханием арфу будить. Прощаясь со мною, тревожно Она вопрошала меня: «Ты знаешь ли, скоро ли вспыхнет Заря незакатного дня? Ах, если бы с росною розой Могла я сегодня принесть Печалью пленённому другу Зарёй осиянную весть» Он знает: сменяются годы, Столетия пыльно бегут, А люди блуждают во мраке, И дня беззакатного ждут. Дождутся ль? Светло торжествуя, Проснётся ли милый поэт? Иль к вечно-цветущему раю Пути вожделенного нет? |
