Убеждение, что жаргон точнее убиваемого им живого великоросского языка, напоминает уверенность запорожских казаков, написавших письмо турецкому султану и не сомневавшихся, что тот их поймет, ведь они оценили свои слова в цену собственных жизней. Времена изменились, среди разнообразных современных лингво-, психо– и других ученых все труднее найти готовых отвечать за написанное своей жизнью:
Отвiт Запорожцiв Магомету IV: Ти, султан, чорт турецький, i проклятого чорта син ібрат, самого Люцеферя секретарь. Якiй ты в чорта лицар, коли голою сракою їжака не вбъешь?!
Чорт ти, висрана твоя морда. Hе будешь ты, сукiн син, синiв христіянських пiд собой мати, твойого вiйска мы не боїмося, землею i водою будем биться з тобою, враже ти розпроклятий сину!
Распронойоб твою мать! Вавилоньский ты жихась, Макэдоньский колесник, Iерусалимський бравирник, Александрiйський козолуп, Великого і Малого Египта свинарь, Армянська злодиюка, Татарський сагайдак, Каменецкий кат, у всего свiту i пiдсвiту блазень, самого гаспида онук, а нашего хуя крюк.
Свиняча ти морда, кобыляча срака, рiзницька собака, нехрещений лоб, ну и мать твою йоб. От так тобi Запоріжцi видказали, плюгавче. Не будешь ти i свиней христiанських пасти. Теперь кончаємо, бо числа не знаємо i календаря не маемо, мiсяц у небi, год у книзі а день такий у нас, який i у вас, за це поцилуй за цэ в сраку нас! (примеч. dcvi).
Является ложной уверенность в том, что ученая феня общедоступна. Ее понимание требует навыков и опыта, как и для освоения любого диалекта (наречия) или тайного языка (арго, жаргона):
Привет, братуха! Извини, что долго не чиркал. Сам волокешь[377], дальняк[378] по четвертой ходке[379] на Печору, к комикам[380], по новой – за рупь сорок четыре (моя кровная)[381]. Кича[382] локшовая. Все брушат[383], вантажа[384] нет и хвостом не бьют. Это не на малолетках и не во взросля на Металлке, и не в Гореловской девятке. Питерских мало.
Встретил Леху-Жука и Витька Столу. Живем семьей. Они оттянули по семиряку. На этапе покнацал[385] Чугунка и Пашку-Скобаря. Оба доходные, идут с крытой[386]. Херовые времена. Блатные масть[387]не держат. Редко в какой зоне северика и дальняка есть воровское благо, воровские мужики и паханы[388] с кодлой[389].
Здесь на Печоре мотают срок в большаке шобла и шелупень[390]: вампиры[391], борзые[392], мокрушники, мохнорылые[393], большие делаши[394], беспределы-анархисты, гуливаны[395] из ершей[396], зачуханные фраера, петушня[397] и вольтанутые.
Леха и Витек спалились на гастроли[398] на шестнадцатой хазе[399], не успели слинять. Пашка-Скобарь трекал[400] – сгорел[401] на Кузнецах на урле[402]. Чугунка менты спалили с запалом[403] в краснухе[404]. Был на бойне[405] с декабря 1973 г., почти полгода. Хороши лепилы[406] на киче[407]!.. По зоне идет параша[408] об амнистии. Ждем балагас[409], рассыпуху[410], чехнар[411], шмаль[412], солому[413] (табак) и тарочки[414]… 9 июля 1974 года. Бывай здоров. Роденый Валера (примеч. dcvii).
XVI. Речь против языка: троллинг[415]
Представителям разных гильдий лингвистов не стоит пренебрегать другими великоросскими наречиями в угоду собственному. Поучителен опыт Л.Н. Гумилева, освоившего терминологический аппарат и семантику жанрового дискурса русских узников в Норильлаге и написавшего на Таймыре в 1939 г. лекцию «История отпадения Нидерландов от Испании»:
В 1565 году по всей Голландии пошла параша, что папа – антихрист. Голландцы начали шипеть на папу и раскурочивать монастыри, римская курия, обиженная за пахана, подначила испанское правительство. Испанцы стали качать права – нахально тащили голландцев на исповедь (совали за святых чурки с глазами). Отказчиков сажали в кандей на трехсотку, отрицаловку пускали налево. По всей стране пошли шмоны и стук. Спешно стряпали липу. (Гадильники ломились от случайной хевры. В проповедях свистели об аде и рае, в домах стоял жуткий звон.) Граф Эгмонд на пару с графом Горном попали в неприятное, их по запарке замели, пришили дело и дали вышку.
Тогда работяга Вильгельм Оранский поднял в стране шухер. Его поддержали гезы (урки, одетые в третий срок). Мадридская малина послала своим наместником герцога Альбу. Альба был тот герцог! Когда он прихлял в Нидерланды, голландцам пришла хана. Альба распатронил Лейден, главный голландский шалман. Остатки гезов кантовались в море, а Вильгельм Оранский припух в своей зоне. Альба был правильный полководец. Солдаты его гужевались от пуза, в обозе шло тридцать тысяч шалашовок. (На этапах он тянул резину, наступал без показухи и туфты, а если приходилось канать, так все от лордов до попок вкалывали до отупления. На Альбу пахали епископы и князья, в ставке шестерили графья и генералы, а кто махлевал, тот загинался. Он самых высоких в кодле брал на оттяжку, принцев имел за штопорил, графинь держал за простячек. В подвалах, где враги на пытках давали дуба, всю дорогу давил ливер и щерился во все хавало. На лярв он не падал, с послами чернуху не раскидывал, пленных заваливал начистяк, чтоб полный порядок.)
Но Альба вскоре даже своим переел плешь. Все знали, что герцог в законе и лапу не берет. Но кто-то стукнул в Мадрид, что он скурвился и закосил казенную монету. Альбу замели в кортесы на общие работы. А вместо него нарисовались Александр Фарнези и Маргарита Пармская – (два раззолоченных штымпа), рядовые придурки испанской короны.
В это время в Англии погорела Мария Стюард. Машке сунули липовый букет и пустили на луну. Доходяга Филипп II послал на Англию непобедимую Армаду (но здорово фраернулся. Гранды-нарядчики филонили, поздно вывели Армаду на развод, на Армаде не хватило пороху и баланды. Капитаны заначили пайку на берегу, спустили барыгам военное барахлишко, одели матросов в локш, а ксивы выправили на первый срок, чтобы не записали промота. Княжеские сынки заряжали туфту, срабатывали мастырку, чтоб не переть наружу). В Бискайском море Армаду драла пурга. Матросы по трое суток не кимарили, перед боем не покиряли. Английский адмирал из сук Стефенс и знаменитый порчак Френсис Дрей разложили Армаду, как бог черепаху. Половина испанцев натянула на плечи деревянный бушлат, оставшиеся подорвали в ховиру.
Голланды (обратно зашуровались) и вусмерть покатились, когда дотыркали про Армаду, испанцы лепили от фонаря про победу, но им не посветило – ссученных становилось все меньше, чесноки шерудили рогами. Голландцы восстали по новой, а Маргарита Пармская и Александр Фарназе смылись во Фландрию, где народ клал на Лютера.
Так владычество испанцев в Голландии накрылось мокрой пиздой (примеч. dcviii).
