Густав тушит окурок и собирается закурить ещё одну сигарету, но, кажется, пачка пустая.

- О, нет, Билл, ты вернёшься домой к своему альфе, не будь глупцом, - тянет бета, вздыхая.

- Никогда! – я вскидываю руками, потому скрещиваю их на груди. – И вообще, я там заболеваю. Вот сегодня чуть с ума не сошёл, пока там был, думал, что слягу точно. А на улице полегчало! Там ужасная аура, я хочу к себе домой, но Том знает, где я живу, поэтому я останусь тут. И точка. Ты мне должен.

Густав вскидывает бровь.

- Да ну? – качает головой, прикрывая глаза. – Ты такой дурак, Трюмпер. Это не дом на тебя действует, это запах Тома. Он твой альфа, это естественно, что ты его хочешь. Мне, как бете, не понять, но я просто уверен в этом, - он смотрит на меня изучающее, пока я прихожу в ужас. – Хотя, выглядишь ты действительно не очень. Может, правда, приболел?

Я бешусь ещё больше.

- Не правда! Я давно уже не чувствовал запахи альф. Врачи сказали, что из-за такого количества таблеток я, возможно, никогда не смогу реагировать на них, как омега! Кроме течек… Да и это случилось только через какое-то время, после того, как я очнулся в доме Каулитца. Вначале всё же нормально было! – я закрываю уши руками и капризно скулю, вспоминая первую встречу с Томом в клубе. Это было слишком неожиданно и ярко. Возможно, я просто испугался, ничего больше.

Шеффер закатывает глаза.

- Ты просто отвык. Да и, вероятно, похмелье сыграло свою роль. Может быть, запах твоего истинного альфы пробуждает твои инстинкты, мне то откуда знать, я же бета, - говорит он.

- Не правда! – краснею я. – А если и так… Нужны срочно таблетки. Так, у меня деньги вроде есть с собой, заскочу в аптеку на обратном пути…

- Не смей даже думать об этом, чёртов мальчишка! – голос Густава настолько резкий и громкий, что я даже пугаюсь. – Ты что забыл, что с тобой было в школе? Тебе нельзя их пить, дубина!

Я испуганно смотрю на бету, думая, что он какой-то бешеный совсем. Шеффер вздыхает и прикрывает глаза.

- Слушай, Билл. Ты же всегда мечтал о том, чтобы завести семью со своим альфой, нарожать ему детей и жить счастливо. Может, стоит дать Тому второй шанс?

Я прищуриваюсь, моментально испытывая раздражение и отвращения, только не пойму к кому, к Тому или к Шефферу.

- Я… - осекаюсь, затем трясу головой. – Я никогда не прощаю тех, кто причинил мне боль, - отрываюсь от раковины. – Одного шанса было достаточно. Он его упустил, - пауза. – Я пойду, пожалуй. Голова болит от дыма. Ещё увидимся…

Я отрываю от него взгляд и иду к выходу.

- Билл…

Я останавливаюсь, не оборачиваясь.

- Не беспокойся. Я не буду пить таблетки.

Прежде чем он успевает ещё хоть что-нибудь сказать, я выскакиваю в коридор, хватаю сумку и исчезаю на лестничной площадке подъезда. Нужно побыть одному и подумать, что делать дальше.

Часть 17

Nicolas Metaxas – Lonely

Я выскакиваю из подъезда и осматриваюсь по сторонам. Возвращаться домой к Тому совершенно не хочется, мало того, я никак не горю желанием снова быть подавленным его запахом. Как мне не хочется признавать это, но всё-таки Густав прав. Я столько времени находился без альфы, что совсем позабыл, какого это чувствовать его запах, подчинять ему, сходить с ума, быть зависимым. Это хуже наркотиков, хуже всякого алкоголя и сигарет. Это вселяет в меня ужас больше всего на свете, потому что я так и не смог окончательно восстановиться после отказа Тома. Он сделал мне больно, он уничтожил меня, уничтожил омегу внутри меня, заставил её медленно умирать в глубине моей души, предоставляя место кому-то другому. Ни альфе и ни омеге. Бете?

Я всегда втайне завидовал Густаву, потому что он никогда не зависел от запахов. Ему всё равно с кем встречаться, кого любить, он может выбирать любого, будь то омега или альфа. Бета может отдать своё сердце кому захочет.

А омега нет.

Омега вечно ищет того самого альфу, а когда отчаивается, выбирает кого попало, лишь бы не быть одиноким. И я всей душой ненавижу это. Каулитц заставил меня ненавидеть, он заставил меня измениться и принять реальность, которая оказалась для меня слишком невыносимой.

Хотя, если подумать, я ещё до него пытался бороться с природой, принимая таблетки. Я глотал их день за днём, думая, что это никак не повлияет на меня. Я думал, если пара действительно истинная, то никакие запахи не помешают им быть вместе.

Как же я ошибался.

Я прекрасно понимал, что уничтожаю себя, я знал, что зависим от препаратов, но перестал пытаться бороться с этим, когда меня отвергли. Это помогало заглушить боль и притупить желание умереть.

Сидя в своей комнате в полном одиночестве, я думал, что этот бесполезный мир остановился. Исчез. Умер. Оставил меня в покое. Но правда была в том, что это не мир за окном умирал, а я. Одиночество не спасает. Оно лишь даёт иллюзию того, что внешние проблемы не касаются тебя, оставляют в покое и дают возможность жить так, как ты хочешь.

Я ненавидел людей, и ненавижу до сих пор. Потому что не понимаю.

К чему фальшь и маски? К чему правила отношений альф и омег? К чему дискриминация?

Поглощённый пустотой одиночества, я понимал, что не могу с этим бороться. Да и сил у меня не было даже просто жить.

Я ненавижу всех, кто причинил мне боль. Я никогда их не прощу.

Густава, за то, что я до сих пор живу со всем этим грузом.

Бабушку, за то, что она бросила меня в одиночестве, ведь больше у меня никого нет.

И Тома, за то, что он пытается вернуть того наивного омежку, который был влюблён в него в школе. Бесит то, что он делает вид, словно ничего не было, словно он просто уехал куда-нибудь, а теперь вернулся. Если он пытается загладить передо мной вину, то ничего не получится.

Он причинил мне столько боли… И я хочу, чтобы Каулитц страдал так же, как я. Я хочу, чтобы он почувствовал всю боль и одиночество, что до сих пор не покидают мою душу.

Говоря о бесполезных масках, я сам ношу одну из них, пытаюсь убежать от реальности, стать кем-то другим. Но проблема в том, что в глубине души я не хочу этого делать. Я устал убегать, но и прощать никого не хочу.

И Шеффер снова прав. Я боюсь, что мне причинят боль, поэтому убегаю. Я слишком гордый, чтобы соглашаться с этим. И я всегда себе противоречу.