Новые критерии и оценки, даваемые УПиА тем или иным сценарием, несколько месяцев оставались известными только их авторам. Даже летом 1943 года, когда изменения идеологического курса приобрели уже достаточно отчетливые очертания, Щербаков, и тем более Александров, не сочли возможным познакомить с ними деятелей кино. На совещании, созванном 31 июля на Старой площади, Щербаков сообщил писателям, драматургам, режиссерам не конкретные задания, не установки партии, а иное. Сценаристы, мол, обязаны сами осознать, что же ждут от них. Дал понять, что требуются не слепые исполнители чужой воли, а сознательные сторонники. Люди, самостоятельно пришедшие к необходимым взглядам, сами занявшие определенную твердую позицию. И предложил пока единственную форму помощи — «совет».

«В армии, — заметил Щербаков, — там вся жизнь определяется приказами, наставлениями, приказаниями. Казалось бы, где-где нет места для совета, а тем не менее в армии наше руководство — Ставка верховного главнокомандования — требует от людей, чтобы советовались. Учат там: до того, как приказ, допустим, написан, люди советуются, потому что могут появиться новые мысли, новые предложения, которые могут быть учтены в приказе. Вот пока приказ не издан, надо советоваться. Как только приказ принят, он подлежит неукоснительному выполнению. Берется под контроль, следят за его выполнением. Если в армии люди советуются, так, разумеется, в искусстве должны обязательно советоваться».

Иными словами, весьма прозрачно намекнул: очередной приказ по армии искусств пока не отдан. Лишь готовится. И все могут внести в него свою лепту. Ну, а если не захотят, да еще и не посоветуются, то пусть пеняют на себя. Напомнил, что для того существует критика:

«Как может развиваться искусство без критики? — добавил Щербаков. — Это невозможно. Это значит поставить искусство в тепличные условия, под стеклянный колпак. Критика должна быть, во-первых, вокруг Союза советских писателей и вокруг комитета по делам кинематографии. Они прежде всего должны организовать эту критику, критику товарищескую. Причем следует так разнести, чтобы камня на камне не осталось»[382] (выделено мною. — Ю. Ж.).

Однако первый удар критика, и притом отнюдь не «товарищеская», коллег, а партийная — УПиА, нанесла не по киноискусству, как можно было бы предположить, а по литературе. Ведь, в конце концов, главное в фильме — сценарий, а его создают писатели, драматурги — члены ССП. И именно они на совещании 31 июля составляли большинство. Более того, присутствовал вместе с ними и генеральный секретарь Фадеев. Но ни он, ни никто другой не сделали должных выводов. Не «организовали» необходимой критики. Не кулуарной, в виде записок в ЦК, как прежде, а открытой, на заседаниях правления и секретариата союза, на страницах собственной газеты «Литература и искусство». Только потому УПиА и взяло на себя роль инициатора процесса.

В ноябре 1943 года управлением был подготовлен проект постановления «Об ошибках в творчестве И. Сельвинского». «ЦК ВКП(б), — отмечалось в нем, — считает, что в стихотворениях И. Сельвинского „Россия“, „Кого баюкала Россия“ и „Эпизод“ содержатся грубые политические ошибки. В стихотворении „Кого баюкала Россия“ Сельвинский клевещет на русский народ, утверждая, будто бы душа русского народа обладает какой-то „придурью“ и пригревает уродов. В халтурном стихотворении „Россия“ содержатся вздорные и пошлые рассуждения о нашей родине („Люблю тебя, люблю тебя до стона и до бормотанья“). В пошлейшем, враждебном духу советских людей стихотворении „Эпизод“ дается клеветнически-извращенное изображение войны.

ЦК ВКП(б) считает, что только отсутствием у Сельвинского сознания своей ответственности и забвением долга перед советским народом можно объяснить создание столь политически вредных и пошлых стихотворений. ЦК ВКП(б) предупреждает т. Сельвинского, что повторение подобных ошибок поставит его вне советской литературы»[383].

Но секретариат, точнее — Маленков и Щербаков, не поддержали инициативу Александрова. Сочли преждевременным высказывать столь откровенно взгляды, которые могли вызвать возражения со стороны наиболее убежденных, «твердолобых» членов ПБ и, тем самым, приостановить развитие нового идеологического курса. И потому Александрову, его заместителям по литературе Пузину и Еголину пришлось срочно готовить еще одну записку. Менее категоричную, более завуалированно выражавшую главную мысль — русский народ, его прошлое и культуру следует не осуждать, а только возвеличивать. Во втором документе нелицеприятной критике подвергались очень многие. Фадеев — за его выступление на встрече с молодыми писателями, Довженко — за повести «Победа» и «Украина в огне», Катаев — за водевиль «Синий платочек», Платонов — за рассказ «Оборона Семидворья», Сельвинский — за все те же стихотворения. Основное же внимание уделялось Зощенко, его повести «Перед восходом солнца», расцененной «клеветой на наш народ, опошлением его чувств и его жизни». Уделялось только этой повести пять страниц из двенадцати.

«Все русские писатели у него оказываются пессимистами и упадочниками». Новеллы, составляющие повесть, «натуралистические грубые». «Судя по повести, Зощенко не встречал в жизни ни одного порядочного человека. Весь мир кажется ему пошлым. Почти все, о ком пишет Зощенко, это пьяницы, жулики и развратники». «Зощенко говорит о людях нашего народа с нескрываемым презрением и брезгливостью, клевещет на наш народ, нарочито оглупляет его и извращает его быт». «Повесть Зощенко чужда чувствам и мыслям нашего народа…»[384].

Именно такая форма — не «русский», а «наш» народ, «клевета» на него и позволяла обойти прежде слишком уж открытое, даже нарочитое. Кроме того, на этот раз сумел Александров и отыскать еще один важный объект критики — редакции литературно-художественных журналов, которые и публиковали «порочные» произведения. Подобный ход, как и в случае с кинокомитетом, позволял усилить контроль со стороны УПиА за деятельностью и самого Союза советских писателей, и за его органами — журналами.

2 декабря оргбюро утвердило проект постановления «О контроле над литературно-художественными журналами», установив тот самый порядок, который и должен был предотвратить появление политически-вредных произведений:

«Отметить, что Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) и его отдел печати плохо контролируют содержание журналов, особенно литературно-художественных. Только в результате слабого контроля могли проникнуть в журналы такие политически вредные и антихудожественные произведения, как „Перед восходом солнца“ Зощенко или стихи Сельвинского „Кого баюкала Россия“. Обязать тт. Александрова и Лузина организовать такой контроль за содержанием журналов, который исключил бы появление в печати политически сомнительных и антихудожественных произведений. Возложить внутри Управления пропаганды контроль за журналами — „Новый мир“ на т. Александрова, „Знамя“ на т. Лузина, „Октябрь“ на т. Федосеева. Установить, что наблюдающие за этими журналами несут перед ЦК ВКП(б) всю полноту ответственности за содержание журналов»[385].

А на следующий день было утверждено еще одно постановление, также подготовленное в УПиА и раскрывавшее, развивавшее негативную оценку работы редакций, в значительной степени перекладывавшее ответственность с партийных работников, — «О повышении ответственности секретарей литературно-художественных журналов». Оно гласило:

«ЦК ВКП(б) отмечает, что ответственные секретари литературно-художественных журналов „Октябрь“ (т. Юнович), „Знамя“ (т. Михайлов), „Новый мир“ (т. Щербина), назначенные Центральным Комитетом для улучшения работы литературно-художественных журналов, улучшения руководства редакционными коллегиями журналов и работы с авторским коллективом, плохо выполняют возложенные на них обязанности. Редакционные коллегии журналов не работают, поступающие в редакции рукописи не обсуждаются, работа с авторским коллективом поставлена неудовлетворительно. Ответственные секретари журналов некритически относятся к поступающим в редакции рукописям, не проявляют высокой требовательности к качеству публикуемых произведений, к их идейно-политическому содержанию. В результате безответственного отношения ответственных секретарей журналов к публикации художественных произведений, в печать проникают серые, недоработанные, а иногда и вредные произведения. В журнале „Октябрь“ опубликована антихудожественная, пошлая повесть Зощенко „Перед восходом солнца“. В журнале „Знамя“ опубликовано политически вредное стихотворение Сельвинского „Кого баюкала Россия“.