Задуманное не только выглядело как переворот, но по сути и являлось таковым. Ведь предстояло отстранить от власти либо весьма значительно ограничить в полномочиях не только Вознесенского, Жданова, но и Сталина. Вячеслав Михайлович, как никто иной искушенный в кремлевских закулисных интригах, отлично понимал всю опасность подобного предприятия, знал, что в одиночку ничего сделать не сможет. А потому и решил обязательно заручиться полной и безусловной поддержкой тех, за кем была реальная сила, кто разделил бы его оценку ситуации, согласился бы с предлагаемыми действиями. И, естественно, разделил бы с ним и власть, и ответственность.
30 июня днем, к себе в кабинет Дома Совнаркома в Кремле, Молотов пригласил Берия, возглавлявшего госбезопасность, и Маленкова, который после отъезда Жданова фактически вновь стал контролировать аппарат партии. Изложил им свое мнение и встретил с их стороны полное понимание и поддержку[243]. Договориться о формальной стороне дела оказалось легко. Над названием нового органа долго не думали, взяли старое, близкое по смыслу — комитет обороны. Лишь добавили, чтобы подчеркнуть не просто его полную самостоятельность, а и абсолютное верховенство, слово «государственный». Не вызвало также споров, разногласий обоснование — «В целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР для проведения отпора врагу», ни функции — «Сосредоточить всю полноту власти в государстве», «Обязать все партийные, советские, хозяйственные и военные органы беспрекословно выполнять решения и распоряжения Государственного Комитета Обороны»[244].
Столь же просто, логично определили и состав ГКО. Разумеется, включили в него самих себя, однако не забыли и Сталина, без упоминания которого акция действительно приобрела бы черты откровенного переворота. Внесла бы еще большую сумятицу, усилила бы хаос, обязательно вызвала бы раскол в обществе и не достигла бы потому своей цели. Но чтобы вождь не почувствовал себя ущемленным, одиноким, лишенным опоры, добавили Ворошилова, заведомо зная, что тот не будет играть никакой самостоятельной роли, останется фиктивным членом комитета.
В таком решении не было, как может показаться на первый взгляд, ни властолюбия, ни тщеславия. Молотовым, Берия и Маленковым двигало, без сомнения, иное. Отчаянная решимость, стремление только к одному — спасти страну. Даже некоторая безрассудность. Сумели понять это, принять члены узкого руководства, вызванные к Молотову, которых ознакомили с проектом. Затем, уже все вместе, они отправились в Волынское. На «ближнюю дачу» к Сталину.
Тот не стал противиться, возражать. Согласился со всем, ибо ничто при новой конструкции власти не терял — ни привычной роли высшего руководителя, оставленной ему, ни престижа, так как истину о создании ГКО никто не собирался раскрывать. Сталин только чуть подправил текст. Добавил слова «всех граждан» в последнем пункте, заменил слово «хозяйственные», уже подразумевавшееся предыдущим «советские», на «комсомольские». Последнее должно было подчеркнуть и некую самостоятельность ВЛКСМ, и значимость молодежи, составляющей основную массу призываемых в армию[245].
Но четко, определенно полномочия каждого из членов ГКО письменно фиксировать, закреплять не стали. Просто устно договорились: чисто военные, оперативные вопросы отойдут в ведение Сталина. Молотов же, Маленков и Берия, в дополнение к своим прямым обязанностям, возьмут на себя еще и проведение мобилизации, формирование новых частей, доставку их на фронт, немедленное подчинение всей экономики страны одному — нуждам обороны. Максимальному обеспечению армии и флота вооружением и боеприпасами, продовольствием и обмундированием[246].
Первыми воспользовались обретенной властью Молотов, Маленков и Берия. Сделали прежде всего самое важное, основополагающее по их мнению. На следующий день, 1 июля, провели через Совнарком постановление «О расширении прав народных комиссаров СССР в условиях военного времени». Предоставили руководителям ведомств значительную самостоятельность, возможность решать самим многое вопросы, прежде находившиеся в компетенции БСНК. Распоряжаться материальными ресурсами подчиненных им наркоматов — распределять их «между отдельными предприятиями и стройками», а начальникам последних предоставлялась возможность «выдавать из своих ресурсов другом предприятиям необходимые материалы». Отчасти и финансовыми — «перераспределять капиталовложения по сверхлимитным строительствам», «резервировать… до 5 % от утвержденного фонда зарплаты», «разрешать списание сумм с расчетных счетов подведомственных хозорганов и предприятий», «производить затраты по восстановлению разрушенных военными действиями предприятий и жилищ», «производить списание числящихся на балансе убытков». Наконец, у наркомов появилось и право «допускать частичные отступления от утвержденных проектов и смет», «разрешать пуск в эксплуатацию строящихся предприятий и их отдельных частей»[247].
18 июля действие этого важного постановления, исподволь ломавшего прежнюю жесткую систему управления экономикой, распространили на народных комиссаров РСФСР и УССР[248].
Только потом Молотов, Маленков и Берия наглядно продемонстрировали всем истинные размеры своей власти. Назначили остальных членов узкого руководства, что явилось беспрецедентной мерой, подчеркнувшей откровенно подчиненное положение тех, всего лишь уполномоченными ГКО. По воинским перевозкам — сначала Кагановича, а затем Андреева. По формированию новых частей — Ворошилова, формально члена ГКО. По вооружению и боеприпасам — Вознесенского. По снабжению — Микояна. И новым председателем Совета по эвакуации — Шверника[249].
Серьезность таких назначений усилили еще тремя актами. 3 июля ликвидировали незадолго до того созданные при БСНК комитеты по снабжению армии (председатель Микоян) и по вооружению и боеприпасам (председатель Булганин). 4 июля поручили Вознесенскому, Сабурову, Первухину с привлечением наркомов оборонных отраслей разработку «военно-хозяйственного плана обеспечения обороны страны, имея в виду использование ресурсов и предприятий, существующих на Волге, в Западной Сибири и на Урале, а также ресурсов и предприятий, вывозимых в указанные районы в порядке эвакуации». 11 июля утвердили новый план эвакуации промышленных предприятий[250].
Той же цели — установлению прямого контроля над промышленностью, послужило и начавшееся уже в июле формирование собственной, неформальной структуры управления ГКО. Она постепенно складывалась из уполномоченных комитета по краям и областям, отдельным предприятиям и отраслям.
…Само по себе создание ГКО, то, что в узком руководстве все же нашлись отчаянные люди, не побоявшиеся в столь критическую минуту разделить высочайшую, но вместе с тем и тяжкую ответственность, наверняка приободрило Сталина. Вывело его, наконец, из прострации, вселило былую уверенность в себе, вернуло твердость духа. Позволило вождю отважиться на то, на что он так и не смог решиться в первый день войны.
3 июля Сталин выступил по радио с обращением к гражданам страны. Нашел в себе мужество признать неудачи на фронте. Признать, что в ближайшее время серьезных перемен не предвидится, отступление будет продолжаться. И потому призвал народ, уходя за Красной Армией на восток, оставлять после себя опустошенную землю. Угонять паровозы, вагоны и скот, вывозить хлеб и ценное имущество. В занятых врагом районах создавать партизанские отряды. Сказал и об известном, понятном каждому, что не нуждалось в лишнем напоминании. О необходимости укреплять тыл, перестраивая всю работу на военный лад, а армии и флоту «отстаивать каждую пядь советской земли».
