Основательная чистка кадров на этом этапе не ограничилась лишь наркоматом внутренних дел. Затронула она и партийные органы. За два последних месяца 1938 года по представлению Маленкова были сняты со своих постов пять первых секретарей обкомов — Горьковского, Камчатского, Новосибирского, Омского, Свердловского. При этом раз за разом решения ПБ все более конкретизировали причины устранения партфункционеров, проясняя подлинные мотивы. Так, 15 декабря руководителю Камчатской парторганизации В. И. Кутейщикову вменили в вину нечто расплывчатое — «притупление политической бдительности», «непринятие мер по очищению руководящих партийных, советских и хозяйственных органов Камчатской области от орудовавших там врагов». А 30 декабря обвинение уже в адрес первого секретаря Свердловского обкома Валухина выглядело предельно четко. В нем, в частности, отмечалось: «При руководстве т. Валухина в Свердловской парторганизации продолжали орудовать замаскированные враги, причем особое распространение в Свердловской области имела место провокационная враждебная практика избиения честных работников путем массовых, огульных репрессий (выделено мною. — Ю. Ж.)»[80].
Все это, казалось бы, свидетельствовало о достаточно уже прочном положении узкого руководства. Поэтому донельзя странным, заставляющим предположить имевшиеся у него если не страх, то настороженность, какие-то опасения, выглядело решение ПБ, окончательно превратившее московский Кремль в осажденную крепость. 19 декабря, судя по всему двое — Сталин и Молотов, одобрили предложение, внесенное Берия. О выселении из двух кремлевских зданий, Старого Арсенала и военного училища им. ЦИК СССР (ныне на этом месте находится Дворец съездов) постоянно проживавших там 807 человек: 209 командиров и начальствующего состава, 326 членов их семей, 272 вольнонаемных рабочих и служащих. Мотивировалась же инициатива целями «усиления охраны», необходимостью разместить в столичной цитадели два дополнительных батальона (1200–1500 человек) и боевую технику, призванных усилить размещенный там полк особого назначения. Усилить и собственно гарнизон Кремля, включавший также отдельный командирский батальон, военную пожарную команду, химический взвод, особое отделение НКВД и дивизион броневиков, который требовалось перевести из гаража легковых автомобилей в Манеже внутрь Кремля[81].
Буквально на следующий день, 20 декабря, ПБ утвердило и новое руководство Управления коменданта Кремля, самостоятельной структурной части ГУГБ. Комендантом назначили Н. К. Синилова, некоторое время являвшегося начальником 3-го специального отдела НКВД; военным комиссаром — Ф. И. Конкина, ранее заместителя заведующего одного из секторов ОРПО; заместителя коменданта — И. А. Гагуа, прежде заместителя начальника 1 отдела ГУГБ; заместителем по хозяйству — Н. С. Шпигова, переведенного с должности директора московского завода им. Хрущева[82].
Данные решения и позволили начать заключительный этап чистки. Удаление старых, остававшихся со времен Ежова, а в некоторых случаях — даже Ягоды, начальников региональных органов НКВД. При этом наиболее своеобразный характер процесс приобрел на Украине. Только там по представлению Н. С. Хрущева, при одобрении со стороны Маленкова и Берии, в январе 1939 года начальниками областных управлений (включая наркома Молдавской АССР) утвердили исключительно партработников — заведующих отделами обкомов, секретарей райкомов[83].
Расставив на ключевые посты в центральном аппарате и в большинстве местных органов НКВД верных, надежных людей, узкое руководство сочло возможным и необходимым раскрыть карты. Огласить, хотя и весьма сдержанно, сущность измененного внутриполитического курса. Заявить, но предельно осторожно, лишь намеком, об отказе от практики массовых репрессий. Сделать до некоторой степени явным то, что все еще оставалось тайной для населения страны. Но сообщить не о новых назначениях, о которых печать так и не дала информации, а о более значимом, важном. О преступности прежней деятельности НКВД. О том, что многие «дела» были попросту сфабрикованы, а «вскрытые» ими «контрреволюционные заговоры» в действительности никогда не существовали.
Возможность для того предоставило как нельзя вовремя поступившее из Киева заявление очередной жертвы произвола НКВД, которое — редчайший случай! — не только вышло за стены тюрьмы, но и оказалось (несомненно, не без прямого участия Берия) в распоряжении узкого руководства. Попавший им в руки документ свидетельствовал о возникновении явной фальшивки — «раскрытой» в Молдавии разветвленной «заговорщицкой организации». Она якобы включала группу учителей во главе с автором заявления, Садалюком, и ячейку «сионистов», образованную неким Ленгинером, и была связана, по «признанию» арестованных, с… первым секретарем ЦК КП(б) Украины Н. С. Хрущевым и председателем СНК УССР Д. С. Коротченко. В тот же день, 1 декабря, последовало крайне жесткое по тону и содержанию решение ПБ, предопределившее дальнейшее развитие событий. Оно предусматривало: «…Обязать т. Берия проверить дело т. Садалюка, привлечь к ответственности следователя Чичикало и его вдохновителей. В случае подтверждения заявления т. Садалюка, организовать открытый суд, расстрелять виновных и опубликовать в печати (центральной и местной)».
Расследование, проведенное А. 3. Кобуловым, сотрудником 2-го отдела ГУГБ Н. В. Ломовым и начальником следственного отдела Прокуратуры СССР Л. Р. Шейниным, конечно же, подтвердило полную невиновность всех подследственных. И 22 декабря последовало второе решение ПБ по данному вопросу — «Провести в Киеве гласный судебный процесс над виновниками искусственного провокационного дела о Садалюке и других учителях, а также о гр. Ленгинер». Далее же все проходило по готовому сценарию. Трибунал внутренних и пограничных войск Киевского военного округа признал виновными сотрудников 4-го отделения управления госбезопасности НКВД Молдавской АССР, начальника Г. Н. Юфу, оперуполномоченного И. В. Волкова, его помощников И. А. Шица и П. Г. Чичикало, секретного агента С. П. Кузьменко. Избежал суда и ответственности только нарком внутренних дел автономной республики И. Т. Широкий, застрелившийся сразу же после начала следствия[84].
Второй аналогичной акцией, призванной одновременно и дискредитировать старый НКВД, и создать образ борца за справедливость новому, возглавляемому Берией, стало разоблачение, также на открытом судебном процессе, еще одной фальшивки. Ею теперь оказался плод преступного рвения и вседозволенности горотдела НКВД по Ленинск-Кузнецку (в то время в составе Новосибирской области, что проливает свет на причину отстранения первого секретаря этого обкома). Тот, как было установлено, «вместо разоблачения уголовных и антисоветских элементов, которые использовали учащихся (местной средней школы. — Ю. Ж.) в своих преступных целях, провел репрессии в отношении учащихся, арестовав 17 человек, и создал дело на них, приписав им участие в контрреволюционной, фашистско-террористической организации». Чтобы усилить степень воздействия совместных постановлений от 17 ноября и 1 декабря, добиться восприятия их как важнейшей директивы, ПБ своим решением от 4 января 1939 года позволило первичным парторганизациям управления НКВД и прокуратуры области «обсудить случай нарушения законности». Позднее, в конце февраля, о состоявшемся в Ленинск-Кузнецке судебном процессе сообщили и некоторые газеты[85].
…Столь важные, слишком для многих судьбоносные в прямом, буквальном смысле, совместные постановления от 17 ноября и 1 декабря так и не были преданы гласности. Для абсолютного большинства населения остались тайной за семью печатями. Но несмотря на это, их выполнение даже в незначительной, ничтожной доле, страна ощутила практически сразу. Почувствовала реальность, очевидность перемен к лучшему благодаря хотя и не рекламировавшейся, но и не скрывавшейся первой относительно широкой реабилитации. Возвращению домой из тюрем и лагерей полностью оправданных, в ряде случаев восстановленных в партии, в прежних должностях и званиях тех, кто не без основания считал свой жизненный путь завершенным. В массовом сознании эти события вместе с уже шедшим восстановлением в рядах ВКП(б) только необоснованно исключенных, оказались связанными с признанием партией допущенных ошибок, исправлением их. Надолго запечатлелись как благодатное прекращение «ежовщины» с одновременно высокой оценкой личной роли чуть ли не как инициатора освобождения безвинных нового наркома Берии.
