На ОБ сошлись на том, что требуемую статью подготовит П. Н. Поспелов, а в основу ее положит доклад Софронова, записку Шепилова и Кузнецова (это подтверждается простым сопоставлением трех указанных текстов). Поспелов действовал стремительно. Уже 27 января смог сделать важную для себя, фактически оправдательную запись: «С тов. Маленковым. 3 ч. 55 м. Поправки к статье „Об одной антипатриотической группе театральных критиков“. Для разнообразия дать три формулировки: в первом случае, — где упоминается слово „космополитизм“ — ура-космополитизм; во втором — оголтелый космополитизм, в третьем — безродный космополитизм. После внесения этой поправки можно печатать в завтрашнем номере „Правды“»[669].
Статья действительно появилась 28 января. Послужила основанием или, точнее, инспирировала тут же начавшуюся шумную, разнузданную кампанию, более всего напоминавшую то, что происходило в 1937–1938 годах. Позволила проявиться самым низким инстинктам, предоставив возможность начать новую охоту на ведьм. Заняться поиском очередного врага — космополитов, облегчавшуюся тем, что достаточно было просто выбрать из своего окружения своих противников с «нерусскими» фамилиями. Кампанию, которая быстро охватила все творческие союзы и организации, научные учреждения, приняв откровенно антисемитский характер.
В самом легком положении оказались участники обязательных в те недели собраний — в ВТО, Малом театре, МХАТе. Выступавшим на них артистам Яблочкиной, Озерову, Цареву, Анненкову, режиссерам Кедрову и Зубову, театроведу Морозову требовалось лишь выразить полное одобрение содержанию статьи «Правды». Единодушно поддержать осуждение тех людей, которые и были причислены к «антипатриотической группе». А сделать это можно было с чистой совестью, ибо эти самые критики доставили немало неприятностей московским театрам, публикуя отрицательные рецензии на большинство новых постановок.
Иначе складывалась ситуация в ССП. Там, на двух собраниях партийной организации, активно продолжилось именно то, что и послужило истинной причиной конфликта — неприкрытая борьба за различные, но обязательно высокие, номенклатурные посты. Софронов, еще на пленуме избранный секретарем правления союза, теперь отмалчивался. Зато неистовствовал Суров. Использовал письмо на его имя Варшавского, одного из театральных критиков, в котором тот «подтвердил» существование некоего «заговора» своих коллег, даже якобы начавших «конспиративно» встречаться в… ресторане «Арагви». Молодой драматург не только во всеуслышание заявил, что уже передал министру госбезопасности Абакумову полученную информацию. Громогласно обвинил в причастности к «группе» еще и Симонова — секретаря правления, главного редактора журнала «Новый мир», и Горбатова — секретаря партийной организации ССП. Явно для всех стремился «свалить» кого-либо из двоих лишь для того, чтобы самому занять освободившийся пост.
Не менее бурно прошло собрание и в Академии художеств СССР. Ее президент Герасимов, действительные члены Иогансон, Касиан, Ряжский, другие потребовали «до конца разоблачить» собственных, в прямом смысле слова, критиков, не один год досаждавших им — искусствоведов Эфроса, Пунина, Бескина, Маца, Бассахеса. Мимоходом помянули в этой связи и Эренбурга. Припомнили ему восхваление работ Пикассо, неприятие творчества Репина. Сочли, что такая позиция, бесспорно, свидетельствует об «антипатриотизме» известнейшего советского публициста. Поддержали, конечно, статью «Правды» и на собрании в ССК. Однако выступления и композиторов Захарова, Штогаренко, и дирижера Небольсина, и хореографа Мессерера, музыковедов Шавердяна и Келдыша оказались на редкость вялыми. Видимо, всего за год до того накопившиеся страсти уже были без остатка излиты ими по адресу «формалистов», то есть все тех же «космополитов»[670].
Шумная идеологическая кампания, поначалу стремительно разраставшаяся, вскоре, в начале апреля, стала сходить на нет, выдыхаться. Превращаться в фарс — переименование папирос «Норд» в «Север», «французских» булок в «городские», да всеобщее стремление во что бы то ни стало во всем без исключения утвердить отечественный приоритет. Одновременно, но уже для подавляющего большинства населения, которое совсем не интересовалось страстями, бушевавшими в среде «интеллигентов», власть дала невиданное долгие годы зрелище. В полном противоречии со словами, произносившимися с трибун на собраниях, со статьями, которые заполонили газеты и журналы, на экранах кинотеатров городов и сел, клубов внезапно появились, почти вытеснив отечественные, давно забытые западные кинофильмы. Две серии «Индийской гробницы», «Трансвааль в огне» («Ом Крюгер»), «Охотники за каучуком» («Каучук»), «Граф Монте-Кристо», «Я — беглый каторжник» («Капитан Ярость»), «Собор Парижской богоматери», «Генерал армии свободы» («Вива Вилья»), «Порт-Артур» («Спасенные знамена»), многие, очень многие иные. Всего — в самый разгар борьбы с космополитизмом, на конец марта 1949 года — 37 американских, немецких, итальянских художественных фильмов[671]. И произошло это отнюдь не случайно, не по неведению. По требованию министра финансов. По чисто экономической причине, оказавшейся более значимой, нежели идеология.
В июле 1948 года министр кинематографии Г. Ф. Большаков вынужден был признать весьма неприятные для себя факты. Из-за неуклонно снижавшегося выпуска советских фильмов только за семь месяцев кинофикация не додала государству 179,4 млн. рублей, а кинопрокат — 21,8 млн.[672]Большаков полагал, что положение можно исправить, проведя очередное казенное мероприятие — всесоюзное совещание. Оно, мол, и позволит резко увеличить производительность отечественных киностудий. Предлагая такой, чисто бюрократический вариант решения, министр не учитывал самого глазного. Даже в случае успеха, плодотворности совещания, число новых фильмов, которые привлекут зрителей, возрастет не раньше, чем через год-два. Деньги же Минфину — для финансирования среди прочего и зарплаты, требовались незамедлительно. Для реального обеспечения доходной части бюджета следующего года.
Узкое руководство, сочтя мнение Большакова необоснованным, постановило от имени ПБ, 31 августа 1948 года, выпустить на «открытые» экраны страны 24 немецких, действительно трофейных фильма, а на «закрытые», то есть клубов — 26 американских, французских, итальянских[673]. С тех пор иностранные кинокартины уже не сходили с советских экранов, а кампания борьбы с космополитизмом столь же внезапно, как и началась, прекратилась. В начале апреля 1949 года. Тогда, когда нужда в ней полностью отпала. Все, что требовалось сделать «под шумок», свершилось.
Действительно важные, значимые события, информация о которых, крайне выборочная и предельно скупая, прошла незамеченной практически всеми. Не породила, как то должно было произойти, брожения в умах.
В роковой для театральных критиков день А. А. Кузнецов, член узкого руководства — «девятки», внезапно лишился не только всех своих прав по надзору за работой отделов ЦК, административного и машиностроения, но и вообще оказался выведенным из секретариата. Правда, первое решение ПБ по его вопросу, от 28 января 1949 года, говорило о том весьма мягко. О создании «в целях улучшения связи между ЦК ВКП(б) и парторганизациями отдаленных областей, краев и республик» Закавказского, Среднеазиатского и Дальневосточного бюро ЦК. Об утверждении «секретарем Дальневосточного бюро ЦК ВКП(б) т. Кузнецова А. А., освободив его от обязанностей секретаря ЦК ВКП(б)»[674]. Невозможно сомневаться, что вышел проект этого решения из отдела партийных, профсоюзных и комсомольских органов не просто с ведома, но по прямому указанию его куратора Маленкова.
