Вот в этот затянутый дымом хаос и вернулась из больницы Лилиан. Она увидела мою новую татуировку, пылающий фургон, в котором горело все наше стремное добро, включая ее «Сатанинскую библию», и… что-то в ее голове сломалось окончательно.

Она начала кричать, безумно, жутко, развернулась и побежала. Я догнал ее, схватил за руку, но она словно не узнавала меня: смотрела полными ужаса глазами, визжала и пыталась вырваться. Это был не просто срыв из-за сожженной «Библии», что-то совсем другое. А после она впала в какое-то вегетативное состояние, когда человек больше похож на растение: не говорит, не реагирует ни на что, не может дать ответ на простой вопрос. Просто лежит с открытыми глазами и смотрит в потолок.

Ее вывели из этого состояния в больнице, но в ее глазах все равно отражался ужас, когда она меня видела. Она отказывалась говорить со мной, боялась оставаться со мной наедине. Она словно прозрела и наконец увидела во мне того, кто в день знакомства чуть не убил ее.

Если бы знал, что сожженная книжонка приведет к таким последствиям, я бы к ней не посмел прикоснуться. Но было поздно раскаиваться. Я тешил себя надеждой, что рано или поздно все наладится, лишь бы дочь родилась в срок, не раньше. Лишь бы состояние матери не отразилось на ни в чем не повинном ребенке…

Тринадцатого декабря – теперь это мой самый невыносимый день года, когда я обычно напиваюсь до звездочек, – я забрал Лилиан из больницы и привез домой. Мне предлагали оставить ее в клинике, но я посчитал, что дома, в привычной обстановке, она быстрее придет в себя. Она была тихой и вялой. К еде не прикоснулась. Потом сказала, что хочет побыть одна и что мое присутствие ее угнетает.

«Угнетает? – сорвался я. – А что изменилось, Лилиан?! Вот он я – такой же, каким и был всегда! Если все дело в той гребаной книжонке, то я сожалею, о'кей? Куплю тебе новую! Господи! Только пусть все станет так, как было! Совсем скоро у нас родится наш ангел, и…»

И вот тогда ее понесло.

И вот тогда я увидел, насколько плохи наши дела…

«Как ты смеешь называть книжонкой Книгу всей моей жизни?! Как смеешь упоминать имя Бога в нашем доме? И какой такой ангел у нас родится?! Я не хочу рожать ангела, потому что он убьет меня!» Она начала кричать, что я обманул ее. Что никакой я не Самаэль. Что если бы ему на спине нарисовали ангела, то Самаэль бы тут же обратился в пепел. А я не кто иной, как Камаэль – страж ворот Эдема, палач Бога, который решил убить двух птиц одним камнем: и Мессию родить, и у Люцифера его невесту отбить. Кричала, что этот ребенок убивает ее, потому что он – ангельское отродье, а она – порождение Тьмы. Что он разъедает ее изнутри, как кислота, обжигает, как раскаленное пушечное ядро. И еще такие дикости, от которых у меня волосы на голове зашевелились. Я выбежал из комнаты всего на минуту, чтоб взять телефон и вызвать девять-один-один, – а когда вернулся, то обнаружил ее бьющуюся в конвульсиях на полу, с ножом в животе…

Каждый найдет своего дьявола, если будет искать достаточно усердно.

Лилиан забрала «скорая», и позже врачи диагностировали тяжелый приступ шизофрении. Ребенок не выжил. Она обвинила меня в покушении, и меня снова посадили за решетку. На этот раз я бы точно легко не отделался, если бы не камеры, которые я разместил по всему дому в целях ее же безопасности.

Потом об этом стало известно газетчикам, и те перевернули все с ног на голову. Интернет затопила лавина сплетен. Я не делал никаких официальных заявлений, а пустота всегда наполняется домыслами. Да и репутация у меня уже была такая, что ничем не отмыть…

Впрочем, репортеры отчасти были правы. Во всем, что произошло, было больше моей вины, чем ее. Больной человек не виноват в том, что болен. Не виноват, что живет в мире своих фантазий и что они для него реальны: демоны и ангелы, распри между небом и адом. Реален хитрец Камаэль, который одурачил невесту Люцифера и обманом заставил ее носить его ребенка. Реален вред, который святое дитя причиняет его матери. Реальна боль, которую она чувствовала…

А вот куда я смотрел? О чем думал? Почему не присмотрелся к ней, почему не слышал предвещавшие беду звоночки, которые звенели не переставая? Я приложил руку ко всему, что в результате вылилось в убийство неродившегося ребенка: начиная с избиения в наш первый день и заканчивая полнейшей слепотой в день последний. Я создал этого монстра, я сам вложил нож ей в руку. Насколько же сильно мы можем влиять на людей, сами того не осознавая. Жаль, что мне пришлось похоронить ребенка, чтобы это понять.

Два года я приходил в себя. Ушел из группы, все бросил и уехал в ЮАР. Думал, что свихнусь, но музыка уберегла. Я начал писать песни для других исполнителей и продавать их за неплохие деньги. Выплескивал в ноты всю свою боль и ярость. Говорят, что все можно пережить, если подобрать нужную песню[54]. Не врут.

Но на этом наше с Лилиан дьявольское танго не закончилось. Она сбежала из психиатрической клиники, в которой ее принудительно лечили, и как в воду канула. Копы рыскали по всем Штатам, но поиски ни к чему не привели. Поначалу мне не было никакого дела до нее, сбежала – скатертью дорога! Но потом кто-то разгромил могилу моей дочери, а мой «ленд ровер» взорвался на парковке. Очевидно, Камаэль должен был поплатиться за свои гнусные выходки.

Я нанял детективов, желая найти Лилиан и наконец прекратить все это. Но вскоре понял, что деньги уходят в пустоту, и решил создать собственное сыскное агентство. Вряд ли сильно на этом сэкономил, но теперь, по крайней мере мог требовать от своих людей полной отдачи.

Потом я решил во что бы то ни стало наладить испорченные отношения с отцом. Тот много лет занимался охранным бизнесом и мог помочь своему горемычному отпрыску не откинуться раньше времени. Наконец случилось то, о чем он всегда мечтал: его сын отложил гитару, освоил навыки владения оружием, прошел спецподготовку и вплотную занялся делами семейного бизнеса. Все что угодно, лишь бы сумасшедшая женушка не отправила его на шесть футов[55] под землю. Научился чутко спать и мгновенно реагировать на шум…

В ту ночь, когда тебе не спалось и ты пришла ко мне, я схватился за оружие быстрее, чем вспомнил, что теперь у меня есть хорошенькая соседка, которой, вероятно, одиноко и не спится. Прости, это был просто рефлекс, который помогал мне не сыграть в ящик в расцвете лет.

После всех этих танцев на адской сковородке меня передергивало от одной только мысли о серьезных отношениях. Поразвлечься одну ночь – почему бы и нет (и лучше в доме, где, кроме меня с ней, будет находиться кто-то еще), но прикипать к кому-то душой… Ставить на кон остатки своей психики с целью выиграть сомнительное семейное счастье… Зачем? Если хочешь выжить на этой войне – бери быстро, обгладывай жадно и ничего не давай взамен. Ни руки, ни тем более сердца. Я превратил свой дом в Саймонстауне чуть ли не в бордель, днем меня берегла от сумасшествия музыка, ночью – девушки, и только под утро приходилось туго, когда снилась дочь в кружевном платье, собирающая дикие ягоды в волшебном лесу: весь подол в багровых пятнах…

А потом пришла ты. Такая не похожая на всех других. Не охотящаяся за сенсациями, не лезущая ко мне в душу, не испытывающая никакого уважения к легенде хардкора. Тебе было плевать, кто я, что у меня в голове, сколько денег на моем банковском счету и что за скелеты у меня в шкафу. Ты была рада общаться со мной ровно до тех пор, пока я вел себя как английский джентльмен. А за каждую выходку или дурацкую шутку с удовольствием расплачивалась ядовитым сарказмом.

Нравилось ли мне все это? О да. А еще безумно хотелось затащить тебя к себе и долго учить манерам. Но тогда пришлось бы остаться с тобой наедине, а я этого давно не практиковал. Стоило мне вообразить тебя в моей постели, и я тут же видел полуживое тело Лилиан, лежащее на окровавленной кровати в моем трейлере…